«Не кичись правдою!»

В нашей жизни много ошибок от недопонимания элементарных законов своей собственной природы и вообще природы вещей. Самомнение нам лжёт, и очень часто его ложь приводит нас в кабалу, которой можно было легко избежать, если бы просто поостеречься.

Так монашеская или даже народная мудрость родила понимание взаимоотношения полов при столкновении, как соломы и спички: мол, попробуй-ка соломка не загореться, если к ней поднести спичку! Любому понятно, что скорее загорится, чем нет.

Это примерно, как «не суй пальцы в розетку».

То же самое и с «не убий!» и прочими рекомендациями свыше: природа вещей такова, что если эти правила будешь нарушать — хорошего не жди. Помните, герой «Преступления и наказания» Достоевского прогорел именно на том, что не учёл особенностей своей природы? По уму он всё сделал верно, хоть и опоздал, хоть и подвернулась ему под топор нежданно Лизавета, но Раскольников управился со всеми трудностями и никем не был замечен. Вот только природа изменила ему после совершения преступления. Собственно само преступление было попыткой, способом преодоления человеческой природы, изобретённым в уме путём из «вши» в «настоящих людей». Достоевский предупреждает об иррациональности жизни, которая препятствует человеческим устремлениям логически-насильственно её переустроить. Квинтэссенция этой мысли заключена в словах Порфирия Петровича: «Действительность и натура… есть важная вещь, и ух как иногда самый прозорливейший расчёт подсекают!».

Так и с кичением. «Не кичись правдою!» — это, конечно, не заповедь, а рекомендация литературного персонажа (отшельника Памвы) из рассказа Н. С. Лескова «Запечатленный ангел». Дивные и неимоверно точные, нужные слова. Хоть и нет буквально такой заповеди, но произросла эта мудрость литературного старца из главных заповедей о любви к Богу и ближнему.

Преподобный Макарий Египетский о кичении говорит так же:

«Ибо действия благодати не неявны; и грех не может произвести оных, хотя бы и принял на себя личину добра. Если, по слову Апостола, сатана и умеет преображаться „во Ангела светла“ (2 Кор. 11:14), чтобы обольщать; то, хотя бы представлял и светлые видения, не возможет, как сказано, произвести доброго действия; что и служит точным его признаком. Не может он произвести ни любви к Богу или ближнему, ни кротости, ни смирения, ни радости, ни мира, ни благоустройства помыслов, ни ненависти к миру, ни духовного упокоения, ни вожделения небесных плодов, ни усмирить страсти и сластолюбие; все сие явным образом бывает произведением благодати. Ибо сказано: „плод духовный есть любы, радость, мир“ и проч. (Гал. 5:22). Всего же скорее сатана способен и силен внушить кичение и высокоумие. Итак, по действенности да распознается воссиявший в душе твоей духовный свет, от Бога ли он, или от сатаны. Впрочем и самой душе, если она имеет здравую рассудительность, по духовному чувству скоро делается явственным сие различие. Как уксус с вином на вид одинаковы, но гортань чувством вкуса различает свойство того и другого: так и душа по самому духовному ощущению и действенности может различать дарования Духа и мечтания чуждого»^[1].

Когда в среде православных царит дух кичения, душа содрогается в ужасе, не видя признаков благодатного посещения, а обнаруживая духовные плоды вражеского внушения. Разгулявшаяся повсеместно самость производит не только разделения внутри стада овец Христовых, но и полностью искажает мировосприятие заражённых гордостью индивидов, когда призраки своих умствований им кажутся более реальными, чем реальность.

«Прелесть — повреждение естества человеческого ложью» (свт. Игнатий Брянчанинов^[2]), пойманный в сети лукавого человек воспринимает ложь за истину, а истину клеймит как ересь. Гневное негодование таковых порой жаждет даже гонений, ради насилия над несогласными с их мнениями. Там нет и тени любви, даже начальных её признаков не обнаружите там, где воцарились высокоумие и кичение. А где нет любви, не может быть и правды.

Не понимаю, что творится.
Во имя благостных идей
Ложь торжествует, блуд ярится…
Махнуть рукой, как говорится?
Но как же мне потом креститься
Рукой, махнувшей на людей?…

(Н. Зиновьев)

То, что очевидно поэту, почему-то непонятно многим христианам и богословам, для которых махнуть рукой на ближнего — привычное дело и даже, в некотором роде, признак их отличия от других, не смеющих допустить такое неуважение и небрежение по отношению к другому человеку.

«По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24:12). Беззаконие — это обращение на себя, замыкание на себе. Это своего рода короткое замыкание в созданной Богом электрической цепи, по которой осуществляется кругооборот божественной Любви.

Если бы у каждого было по четыре яблока
если бы каждый был силён как бык
если бы все были одинаково беззащитны в любви
если бы у каждого было то что есть у другого
никто никому не был бы нужен

Спасибо Тебе за то
что Твоя справедливость в неравенстве
то что есть у меня и то чего нет
даже то что мне некому дать
всегда кому-нибудь нужно
ночь существует чтобы наступил день
тьма чтобы светили звёзды
есть последняя встреча и первая разлука
мы молимся потому что другие молчат
умираем за тех кто умирать не хочет
любим потому что у других остыло сердце
и если одно приближается к нам другое от нас всё дальше
неравные нужны друг другу
вместе легче понять что каждый существует для всех
легче увидеть целое^[3]

Радонеж