Диакон Андрей Кураев:

«Духовная работа пахнет
не ладаном, а потом»

C отцом Андреем Кураевым мы познакомились более десяти лет назад, когда он был референтом патриарха, а я с газетных страниц боролся с заморскими сектами, заполонившими духовное пространство России. Мы поехали в один из подмосковных городов, где местный священник не мог сладить с агрессивной экспансией сектантов. Была назначена публичная дискуссия. Зал Дворца культуры до отказа забили оппоненты Кураева. Но, увы, они ничего не могли противопоставить эрудиции, напору православного проповедника.

Кураев вел дискуссию жестко, порой жестоко. Эта манера проявится и позже в Москве, когда он станет бороться с деструктивными религиозными культами. За это его будут уважать и ненавидеть. Впрочем, сам он всегда утверждал, что духовная работа пахнет не ладаном, а потом. Пытались и убрать его, в самом прямом смысле слова, — физически: на отца Андрея было совершено несколько покушений. Но он не отступил.

Последние годы Андрей Кураев занимается преподавательской работой (за его спиной философский факультет МГУ, семинария, духовная академия).

Он — профессор Свято-Тихоновского Богословского университета. Преподает также в Православном и Богословском университетах, в МГУ, ездит с лекциями по городам России.

— Отец Андрей, вы общаетесь с разной аудиторией. На ваш взгляд, каково нынче духовное состояние общества?

— В стране, в которой десятилетиями разрушалась высокая духовная культура, религиозный инстинкт начал пробуждаться в совершенно варварских формах. Экстрасенсы, шаманы, колдуны, целители – все это не что иное, как рецидив примитивного, языческого мышления. На его фоне православие оказывается элитарной религией.

— Тем не менее, согласитесь, внутри самой церкви сосущестуют обрядоверие и философия, обновленчество и традиционализм, славянофильство и западничество...

— Существует, и в этом нет ничего страшного. Но я убежден, что будущее — за молодыми консерваторами. Молодежь ищет защиты против духа модернизма и реформаторства. Она бунтует против психологии потребительства, против макдональдизации духа. Пафос перестройки кончился, наступило время собирать камни. Гуманитарная молодежь, я сужу по МГУ, это очень тонко чувствует. Кстати, то же происходит и в церкви. Старшее поколение священнослужителей сочувствует переменам, молодое же, как это ни покажется парадоксальным, противится им.

— Далеко ли от консерватизма до национализма?

— Очень далеко. Ведь консерватизм христианский — консерватизм имперского чувства, а империя — как раз и есть исконное противоядие против национализма, потому что может существовать только в том случае, если народ, созидающий ее, не навязывает себя по мелочам всем остальным народам.

— Как вы считаете, так называемая мода на религию прошла?

— Думаю, ХХI век будет веком религиозным. Но это будет религиозность, скорее, языческая. Православие же модным не было никогда. Была мода на иностранных проповедников. Она точно ушла. Сейчас мода на оккультизм. В этой связи замечу, что в наших храмах в последнее время появилось много людей, которые пришли не потому, что полюбили Евангелие или Христа, а потому, что испугались. Они попробовали войти в мир религии через черную дверь — магию, оккультизм. И обожгли свои души. И теперь ищут защиту. На этом фоне становится понятней роль церкви. Она существует не для того, чтобы читать мораль или укреплять семью или государство, а — быть бастионом, который защищал бы людей от реальной энергии зла. Чтобы не попасть в ловушку, каждый должен знать правила религиозной безопасности.

— Мы видим, как быстро восстанавливаются храмы в Москве, других городах, в то же время сельские приходы влачат нищенское существование. А ведь православная Россия, скорее, за московской кольцевой дорогой...

— Я в принципе с этим не согласен. Если сто лет назад Православие было крестьянской религией, то сегодня это религия городская. Да и о религиозности нынешнего русского крестьянства можно говорить в прошедшем времени. Я выезжаю каждое лето в деревню в Тверскую область. Так вот, в Москве сплошь и рядом останавливают на улице, что-то норовят спросить, а там, зная, что я священник, даже спьяну не приходят.

— Вы учились и в советской школе, и в церковной, теперь вот преподаете. Как, по-вашему, в какую сторону движется реформа нашего образования, если вообще движется?

— Не надо забывать, что задача школы — это не только дать какую-то информацию, но и сделать все, чтобы наши дети выросли нашими детьми, а не детьми наших соседей или заокеанских спонсоров. Как-то в Магадане беседую с выпускниками, чувствую у них какое-то странное восприятие России, Православия. Когда такое восприятие не у одного ребенка, а у всего класса, понимаешь, что дело не в детях, а в учителе. Начинаю выяснять, как их учат. Оказалось, историю России они проходят по учебнику... Збигнева Бжезинского. Дело ученых академиков спорить о том, чья концепция истории России корректнее, но государственная школа не имеет права воспитывать детей на антигосударственных и антинациональных идеях.

— Есть ли какая-то золотая середина в отношении церкви и государства?

— Мне кажется, это современный европейский опыт. Практика западных стран — будь то Греция, Англия, Болгария, Германия, Италия — исходит из того, что государство гарантирует свободу религии перед законом, в области культурной у государства своя политика, направленная на сохранение национальных традиционных ценностей. Государство может вполне отдавать себе отчет в том, что подлинное знание русской культуры, литературы невозможно без ознакомления с основами православия, с историей Русской православной церкви. И здесь есть разные модели. Вот, скажем, финская. Там государство оказывает поддержку двум религиозным структурам, двум церквам — лютеранской и православной. Выделяются деньги на восстановление и поддержание храмовых комплексов, потому что это общенациональные памятники культуры и истории. И второе: на ознакомление детей с вероучениями этих религиозных течений. Скажем, если деревня в основном лютеранская, но там есть несколько семей православных, то школа будет оплачивать не только труд лютеранского законоучителя, но и труд православного. И наоборот, если это поселок православный, но там есть несколько лютеранских семей, то школа будет оплачивать труд преподавателя закона Божия и православного, и лютеранского. Так России надо помнить четыре религиозные традиции, которые внесли наибольший вклад в историю культуры народов России — это православие, ислам, буддизм, иудаизм — и оказывать им поддержку в осуществлении их благотворительных и культурно-образовательных проектов.

— Пока же, неоднократно приходилось слышать, к власти активно рвутся сектанты. Финансируют выборные компании, покупают депутатов, лоббируют через них свои интересы в органах представительской власти. Вам известны такие факты?

— Известны, конечно. Скажем, в Ярославле радикальная протестантская секта «Новое поколение» выдвигала своих кандидатов на выборах в местные органы власти, хотя зарегистрировала себя как христианско-демократическая партия. Я был в Ярославле, встречался с кандидатами в депутаты от этой секты. Поразило то, что русские мужики, поучившись у американских проповедников, и по-русски то говорят с американским акцентом. И после этого удивлялись, почему вдруг бабушки русские в деревнях за них не голосовали. Было время, когда в Москве оказывалась минимальная поддержка православным школам со стороны департамента образования, но зато сплошь и рядом действовали оккультные секты, департаментом образования издавался даже оккультный журнал, а усилиями методистов из окружных управлений по образованию проводились семинары по обучению преподавателей оккультным доктринам. Так что я бы не назвал нашу школу, наше образование вполне светским. В Московской городской думе одного из созывов, между прочим, был депутат, который занимался координацией деятельности образовательной политики и одновременно являлся членом оккультной секты. Более того, он эту оккультную секту под названием «Лаборатория грядущего» создал в самой городской думе. И за счет бюджета думы проходили там всевозможные уроки медитации, астрологии, магии. И этот человек от думы курировал все вопросы образования в московских школах!

— Чем опасно такое проникновение сектантов в органы государственной власти?

— Государственная поддержка помогает сектанту еще активнее взламывать души людей, осуществлять свою деструктивную деятельность в стране. Потому что если народ расколоть на несколько десятков секточек, то Россия перестанет существовать как единый духовный организм. А здесь будут «соединенные штаты» Евразии. Кроме того, нельзя забывать, что наиболее популярные сегодня оккультные секты несут с собой совершенно антинаучную идеологию. Люди теряют навыки критического мышления, и по сути дела рождается еще одна форма утечки мозгов, когда люди, которые могли бы быть учеными, уйдя в секту, теряют, во-первых, мотивацию к научной работе, во-вторых, навыки научного мышления.

— А что питает религиозный экстремизм?

— Основная причина религиозного экстремизма — в нарушении естественных культурных границ. Идея слияния разных культур чрезвычайно катастрофична по своим последствиям. Согласитесь, когда границы между странами ясны, конфликтов не бывает. То же и в мире духовном. Если, скажем, между христианством и буддизмом границы ясны, нет конфликта. Как между христианами и мусульманами. В течение веков мы научились жить вместе за счет некой взаимозамкнутости, как ни странно. Не открытости, а именно замкнутости. Православный священник шел в русские дома и в русские селения, а мулла посещал исламские семьи. И конкуренции не было именно потому, что мы в какой-то степени жертвовали универсализмом наших традиций: ведь ислам, как и христианство — мировая религия, которая не знает разделения наций и которая обращена как бы ко всем. Но мы согласились во имя того, чтобы не было войн, смотреть на самих себя как на национальные традиции. А там, где границы не ясны — скажем, между православными и католиками — конфликт. Не ясны потому, что католики создали подделку под православие — униатство. Одежда, убранство храма, молитвы православные, а служат католики. Эта маскировка и создала взрывоопасную ситуацию, например, на Украине.

Религиозный экстремизм рождается и в ответ на оскорбление национально-религиозных чувств. В этом была причина еврейских погромов в начале века. В этом же причина православного антисемитизма, который сегодня, безусловно, есть. Но православный антисемитизм в России не питается чисто религиозными чувствами. Скорее, это чувство обиды, зависти на бытовом уровне у тех, у кого религиозное и национальное чувства всерьез не воспитаны. Как они будут реагировать на тезис одного из публицистов, который написал: «эта водочно-христианская культура»? Подобное было в либеральной прессе предреволюционных лет. И стало одним из главных мотивов тех страшных эксцессов, которые назвали погромами.

Религиозный экстремизм нужно гасить воспитанием у людей чувства ответственности за свои слова.

— А раскол, религиозная вражда на Украине — это экстремизм?

— Не думаю, что это экстремизм религиозный. Те, кто захватывают храмы, избивают православных священников, вряд ли делают это ради Бога. В христианстве на этот счет есть мощные сдерживающие факторы. Помните, Христос говорил: что вы сделаете одному из братьев ваших, то мне сделаете. Дело в ином. В условиях, когда религиозная иерархия в России была разрушена, как и система церковных школ, религиозной культуры, традиции высокой философской мысли, национально-патриотическое чувство, как и религиозное, одичало и теперь вот принимают уродливые формы. Исправлять их надо не через проповедь космополитизма и экуменизма, а через проповедь нормальной традиции патриотизма и национализма. Возвращение в традицию. Потому что традиция христианская в себя нетерпимость не включала. Был случай. На заседании московского тюремного комитета доктор Гааз предложил смягчить условия содержания заключенных. Митрополит Филарет возразил: мол, это же преступники. Доктор спросил: «Вы уверены, что там все преступники?». «Раз осуждены, то да». Тогда доктор сказал: «Владыка, вы забыли о Христе». Митрополит, задумавшись, ответил: «Это не я забыл о Христе, когда говорил те глупости, а Христос забыл про меня». Поэтому, я убежден, спасение от религиозного экстремизма — не научный атеизм, а действительная воцерковленность и действительное воспитание веры и любви. Даже к преступнику.

Беседовал Александр Калинин
Stoletie.RU