Русское спасение европейского человечества

Первая бомбежка Москвы началась уже через месяц после начала войны. Впрочем, о том, что это именно бомбежка и о том, что это именно война и именно с Германией, с которой еще совсем недавно мы вроде бы дружили, поняли далеко не все. Конец и Суд наступает тогда, когда его совсем не ждешь, «о том же дне и часе никто не знает», даже Ангелы небесные. По линии моей бабушки, матери моей матери, к 1941 году мужчин вообще уже не было, поэтому об их фронтовых подвигах я и не могу ничего рассказать. Мужа и брата прабабушки репрессировали в 30-х, так что хоть что-то узнать о них можно было только в 90-х. Когда бабушка читала их дела, не имея возможности найти место, где похоронены их тела, она все время удивлялась их пустоте. Знаете, почему КГБ СССР так долго не выдавало все эти бесконечные «дела» на руки хотя бы близким родственникам? — да потому, что там ничего не было, не о чем было отчитываться. Поэтому к 1941 году в коммунальной квартире на первым этаже чудом сохранившегося до сих пор домика на Солянском проезде, напротив чудом сохранившегося храма Всех Святых в Кулишах, мужчин уже не было, а осталась только мать с тремя дочерьми, и с разнообразными соседями — как само население Москвы, от подозрительных одиночек до весьма тихой, но очень боязливой еврейской семьи из одной престарелой матери и странноватого сына.

«От советского информбюро» звучало тогда как трубный глас с небес — не каждый знал, кто это говорил и что он скажет дальше. Голос Левитана пытался настраивать, напрягать и утешать одновременно, и поэтому вызывал только одно чувство — неизвестности. Сложившаяся за двадцать лет система не раз потрясала своей непредсказуемостью, а за неумение угадывать ее временный настрой можно было просто лишиться жизни, поэтому самой лучшей реакцией граждан было ее отсутствие – молчание, которое дороже того самого золота, тем более, что этого золота уже ни у кого и не было. Но одну вещь система гарантировала наверняка – это отсутствие другой системы. Власть Бегемота хороша только тем, что это не власть Левиафана, равно и наоборот. Собственно, это ее последний аргумент, когда Левиафан действительно приходит. Первые бомбы на Солянку в 1941 году означали для ее обывателей, что даже последнего счастья не допустить другую систему зла эта система уже не гарантирует, а поэтому определяться надо самим.

Первая бомба не означала ничего кроме того, что это первая бомба — бомба вообще не может означать что-то, кроме самое себя, здесь означающего достаточно. Оглушающая, глупая и завывающая сирена оказалась где-то в дали, на периферии звука — теперь вступил в действие новый мотив. Это выбитые стекла, разбившийся шкаф, почему-то загоревшаяся штора и чей-то неожиданный крик — откуда у нас в доме голос ребенка? Детей вроде бы увезли на дачу. Но нет ни времени, ни сил что-то понимать — опять выбитые стекла, опять разбитый шкаф, опять огонь и опять крик. Все зачем-то бегут на улицу — и прежде всего эта дура, лучшая подруга, она просто куда-то бежит и тут же расстилается на мостовой. Ее рука отдельно, и нога отдельно, все остальное еще цело. Почему рука отдельно? И откуда в человеке столько крови? На вид всегда была бледная, а тут столько крови. Почему опять выбито стекло? Эти бомбы разве не понимают, что и так достаточно? Вдруг все замирает в абсолютной тишине. «Они» улетели, а глупая сирена почему-то продолжает ныть, как будто без нее ничего не понятно. На самом деле ничего не понятно. Почему вообще это все произошло? Кто кому и что этим хотел доказать? Хочется кого-то звать на помощь, но звать не кого. Где вся семья? Где все дочери? Вот они — целы. С руками и ногами, сидят в коридоре на корточках и молчат. Такими серьезными их лица никогда не были, даже неприятно как-то, не по себе — зачем такие серьезные? Кто их теперь такими серьезными замуж возьмет? Теперь надо остановиться и подумать… Впрочем, я уже давно стою и думаю… Надо остановиться и подумать — что делать дальше? Не получается. Вот, точно, надо представить, что это сон и тогда получится думать дальше. Итак, это сон. Первое, что нужно сделать — это сжечь прямо в этом догорающем белье все партийные документы…

И прабабушка сделала это. И уже не в первый раз. В начале 20-х она уже сожгла всё, что еще свидетельствовало о ее дворянском происхождении. Всё да не всё, но это ладно. Теперь она сжигает все бумажки, где она значится членом Коммунистической партии СССР — быстро и технично, как будто она и не вступала никогда в эту самую партию еще в те времена, когда приличнее было оставаться дворянкой. Сейчас не до сантиментов – если «они» придут, а они скорее всего все-таки придут, уже придут, эти бумажки будут готовым приговором. Разумеется, придется уйти в сопротивление, но куда девать дочерей? Ради них и приходится наблюдать как звания и награды всей жизни превращаются в пепел. Впрочем, в пепел превращается многое. Кто-то очень бодро шагает по коридору, откуда такая прыть? Наверное, этот наивный вьюноша из НКВД, явный новичок и дурачок, сейчас будет спрашивать про «все ли живы» и давать свои бессмысленные советы. Пол Солянки уже давно куда-то съехало, а он все ходит и агитирует. Та, что лежит теперь на мостовой без руки и ноги еще вчера шепотом говорила, что все грузовики с людьми, бегущими из Москвы на восток, чекисты переворачивают и расстреливают. Не верю, брехала эта дура, любительница всяких страшилок… А вдруг все-таки переворачивают? Ну и поделом, нечего сдавать Москву… А сама документы сожгла. А вдруг действительно все-таки переворачивают?...

Вбежавший в комнату оказался вовсе не новичок из НКВД, а этот неприятный сосед сверху, все пристает к дочерям, вот и сейчас успел одну задеть. Еще успевают поцапаться, ну подняли крик, истерички… Какие-то бумажки принес, глаза на выкате, задыхается — «вы видели, вы это видели! Это вместе с бомбами упало, это к нам ко всем написано — тут написано: русские люди, вы нас не бойтесь, мы несем вам освобождение… мы будем арестовывать только коммунистов и евреев… Какого, а ? Это же освобождение… Баба Валя, это же освобождение… Я всегда ненавидел эту власть, она и у вас мужа с братом увела… Я буду встречать их с цветами, это освободители… Надо сдать им этого придурка Изю и Иду Абрамовну… Вот будет новая жизнь!»... Мне говорили, что тот недорезанный буржуй из дома напротив якобы еще неделю назад подался на запад, чтобы немцев с цветами встречать, но чтобы этот тужа же? Не представимо. Врезать ему вилкой в нос — еще посадят, не врезать — мож тоже посадят. Мож это провокация? Надо спросить — «А меня будешь сдавать, я вообще-то член партии?» Обиделся, ушел. И много теперь таких? Опять эта сирена, и опять чьи-то крики. Ясно одно: в Москве делать нечего, нужно дочерей вывозить. А вдруг действительно все-таки переворачивают?...

Главная трагедия нашего времени — это экзамен по истории России. Найдите студенческий поток, где все как один может прямо назвать хотя бы даты начала и конца Великой Отечественной войны? Впрочем, как эту войну не назови, все равно получится формальность. Она была слишком великой, чтобы быть только «второй мировой» и только «отечественной». И есть совершенная правда в том, что Россия, опустошенная духовно и материально после двадцати лет большевистского произвола, могла бы проиграть любой Германии — кайзеровской, либеральной, коммунистической, даже фашистской в изначальном, итальянском смысле этого слова. Но только специфика нацистской идеологии позволила умирающей стране мобилизировать свои последние силы. Когда человека идут просто убивать, и больше ничего, у него открывается второе дыхание просто жить, жить и побеждать. Нацизм — это философия партикулярных ценностей, философия пресловутой идентичности ради идентичности, доведенная до своего логического предела. Это напоминание о том, куда приводит любая жажда этнического самоутверждения без всякой попытки хоть как-то обосновать и оправдать его в сознании Других. Историческое выживание и тем более господство любой нации — это «личное дело» самой этой нации, и никого оно не волнует, как никого не волнует выживание очередного семейства кошачих, кроме отдельно взятых, развлекающихся экологов. После 1917 года России могло бы и не быть, а после 1941-го тем более. России вообще, в принципе, могло бы и не быть, ее существование исторически не обязательно, почти тысячу лет христианская Европа жила без всякой России и не факт, что не прожила бы еще тысячу. Наше существование — следствие нашей свободной воли, нашего свободного решения быть любой ценой в качестве отдельно взятой нации на отдельно взятом пространстве, то же самое касается всех других наций. Но некоторые нации иногда получают или приобретают нечто большее — оправдание своего существование в сознании других наций, когда другие нации заинтересованы в ее выживании и где-то даже господстве. Это чудо происходит только тогда, когда вопрос «уникальной идентичности» отходит на второй план и его место занимает служение универсальным, наднациональным, вселенским ценностям. Когда нация несет всечеловеческую миссию, жертвенную по определению. Свою историческую миссию Россия ни у кого не отвоевывала, она перешла к ней в XV веке и до сих пор еще никуда не ушла. Если бы Второй Рим не пал, Третьего Рима не было бы. Ну и не было бы, не всем же быть «римлянами». «Одно, должно быть, дело нацию крестить, а крест нести — уже совсем другое» (Бродский).

Единственная правда сменовеховцев, всех как один уничтоженных вместе со своим вождем к 1937 году, состояла в том, что большевики задели бессознательные, универсально-жертвенные струны в симфонии русского духа. При всей близости, вплоть до полного не различения исторического нацизма и коммунизма, одна составляющая однозначно позволяла второму продержаться дольше первого — это апелляция к универсальным ценностям, хоть и трижды ложным, зато наивным и всеобщим. С этим можно было вести хоть какой-то диалог, перспектива скорой смерти имела альтернативой перспективу выживания, хоть и какого-то выживания. Нацизм такой альтернативы не предлагал, если не считать альтернативой перспективу иного образа смерти. Когда речь идет о жизни и смерти, высокие слова о том, что «нельзя выбирать зло» редко имеют значение. Мы выбираем меньшее из зол. Мы знаем, что человек не живет для того, чтобы жить, но еще наверняка мы знаем, что человек не живет для того, чтобы умереть. Тогда различия и оттенки зла становятся существенны, обсуждаемы, фатальны.

С того момента, когда свое стремление к совершенству человек согласился удовлетворить не внутренними духовными усилиями, а лишь одним укусом садового плода, в человеке вообще появилось очень много зла. Адольф Гитлер зарождается в нас всякий раз как только мы за лесом не видим деревьев. И суровая правда реальной истории реального человечества состоит в том, что чтобы остановить Гитлера, иногда нужен Сталин. Когда вся Европа была отравлена коричневым ядом (кто это сейчас помнит?) и только остров Британия на западе и бескрайние леса европейского востока жили своей жизнью, требовалось сильнейшее противоядие, и оно нашлось. Я не знаю, о чем в это время думал Иосиф Виссарионович и что он хотел в конце концов, но то, что у него был шанс изменить все — абсолютно все — в другую сторону, это правда. Также правда и то, что именно он как мог и хотел руководил процессом до победного конца. Победил народ? Да, но не в качестве бесформенной биомассы, а в качестве организованной системы, и у этой системы были свои организаторы. Заигрывания с народом были очевидны, но что в них плохого, если именно они подорвали изначальную чистоту учения «единственно верного, потому что истинного». И когда в 1943 году великий русский богослов, митрополит Сергий (Страгородский) становится Патриархом, в истории СССР начинается новая эпоха. Победа 1945 года — это была победа Третьего Рима над «третьим рейхом», в полном соответствии с катехонической миссией сдерживать и уничтожать все, что исполнено ненависти к Богу и человеку.

До сих пор Великая Победа 1945 года — это вершина исторической миссии России, не имеющая аналогов впоследствии. В 1945 году Россия и русские исполнили универсальную, вселенскую миссию и поставили себя в центр мировой истории. В 1945 году Россия и русские спасли европейское человечество, не говоря уже о многих, отдельно взятых народах Европы, и только русское терпение и русская жертвенность были способны на этот космический подвиг. Танец голодного, изможденного, не раз прострелянного русского солдата у стен Рейхстага — это танец русского человека над историей, так бессмысленно и бездарно проведенной иными народами. Русские не раз спасали европейское человечество — при монголах, французах, и еще неизвестно, сколько раз спасут. Когда я был в Вашингтоне в Музее Холокоста, вместе с единственно возможными чувствами сострадания я поймал себя на том, что испытываю сильное чувство гордости, не знакомое мне до того момента чувство чисто русской идентичности, ибо конец этому кошмару положили — русские. Именно русские 27 января 1945 года под командованием маршала Конева освободили Освенцим и повернули историю.

Именно поэтому у Великой Победы 1945 года так много врагов, и их гораздо больше, чем может показаться. Эта Победа не просто «закрепила», она оправдала историческое господство России в Восточной Европе, доказала ее значение в качестве центрального субъекта истории. Очень много сил заплатят нам хорошую плату, чтобы мы сдали Великую Победу 45-го, очень много сил в этом заинтересовано. Сдать эту Великую Победу – значит свернуть историческую миссию России. Нам очень хорошо за это заплатят, но мы не сразу поймем, от чего мы отказались. Ибо так оправдать свою историю выпадает далеко не всем.

По неофициальной версии, а если еще точнее — по версии моих бабушек, помнящих бомбежку и оборону Москвы 1941-го года нацисты дошли до Сокола. В какой-то момент кто-то пустил то ли дезу, то ли правду о том, что последние части НКВД вообще покинули город и дорога на Кремль с севера и запада полностью открыта. Паника, не прекращающаяся уже несколько месяцев, превратилась в какой-то дурной карнавал. Сосед сверху зубрил немецкие слова и уже ни с кем не здоровался, а малохольный Изя сбоку со своей полуслепой мамой вместо того, чтобы прислушаться к этому новоявленному «немцу», всё собирал свои марки и всё глупо улыбался. В последний момент этих беспечных картавых дураков депортируют куда-то в Казахстан. Судьба соседа сверху менее известна — вроде когда немцы все-таки отступили от Москвы, с ним случилась истерика, а потом кто-то настучал на него и его забрали. Но еще осенью 41-го эта перспектива была лишь одной из возможных. Когда Бегемот ушел, а Левиафан еще не пришел, мы остаемся наедине с самими собой, и это одиночество гложет пуще неволи. Сталин или Гитлер, конечно, многое отнимают у простого человека, но в том числе и нечто неприятное для него — ответственность за свою судьбу. Если нами правит великий вождь или фюрер, в этом мало приятного, но одно гарантировано — ты всегда можешь свалить на них свои проблемы. Но когда ни того, ни другого, становится холодно, холодно и страшно от полной невозможности оправдать свои неудачи и несовершенства тем, что «время было такое». Но здесь ситуация проще — твое одиночество будет длиться не долго, кто-то все равно придет и оправдает все твои грехи, хоть с Запада, хоть с Востока…

Восемь мотоциклистов-разведчиков из передовых отрядов самой сильной на свете армии медленно, но как по прямой доехали до какой-то черты, где уже было ясно: это — Москва. Черные, внимательные, тихие. Как по одной, никем не озвученной, внутренней команде они замерли на одной линии и слышали тишину полумертвого города. Даже моторы под ними стали успокаиваться и слились с общим безмолвием заснувшего пространства… Мерный, ровный, спокойный ранний осенний снег ложится на их лица и не тает. Впереди за снегом уже не видно горизонта. Восемь тихо рычащих и ощетинившихся волков со стеклянными глазами на фоне застилающего белого марева. Совершенно не понятно, что дальше, что вокруг, да и позади все неясно. Точные данные говорят о том, что дорога на Кремль открыта, но это как-то странно. Другие данные говорят о том, что Сталин почему-то в Кремле. Ничего не понятно, неизвестно, нужно только прислушиваться. Не вечно же здесь стоять. Внимательные фары освещают белую пустоту, моторы что-то ворчат про себя, ожидание становится невыносимым. Никто никому ничего не сказал; над головами едва слышно промелькнула какая-то птица; город так не молчит и кровь так не шумит, и как остановились они здесь, так же изящно и ровно, развернули своих послушных коней, и так же молчаливо и прямо отправились обратно… Почему? Зачем? Никто не знает и теперь уже никогда не узнает.

Теперь на Соколе стоят разломанные мемориальные плиты с именами бравых казаков, воевавших в составе СС, а также их вождю группенфюреру СС Гельмуту фон Паннвицу. Главная трагедия нашего времени — это экзамен по истории России. Нам кто-то где-то когда-то внушил, что есть вещи, само собой разумеющиеся для большинства людей. Вещи, которые и так все понимают. Например, что нацизм – это зло, а победа 1945 года — это Великая Победа. На самом деле такие вещи нужно объяснять, ими нужно учить, их нужно каждый раз и с нуля открывать каждому новому поколению, потому что чувство добра и зла притупляется в человеке при первом же желании выжить, и выжить без лишних затрат. У нас нет иного пути, кроме регулярного, систематического и массового просвещения и воспитания самих себя, если мы сами не хотим когда-то проснуться животными, думающими исключительно о «жизненном пространстве». На самом деле Адольф Гитлер, Йозеф Геббельс или Герман Геринг — это уже давно не аномалия, эти люди живут среди нас, ходят в магазины, ругаются с женами, рисуют акварели, пишут книжки и коллекционируют охотничьи трофеи — наша задача в том, чтобы они так и оставались на своих местах и нам не пришлось в очередной раз выбирать меньшее из зол. А для этого нужно, как минимум, чтобы каждый школьник знал, что, как и почему было на Земном шаре с 1941 по 1945 год. Вы уверены, что ваш ребенок это знает?

«Катехон»