Грех. Заповеди. Спасение

Интервью с профессором МДА А.И. Осиповым

Часть 2

<<< Часть 1

— Есть такие заповеди, к которым не знаешь, как подступиться. Это не ветхозаветная конкретная заповедь, как, например, «не убей», «не кради» и так далее, а, например, новозаветные заповеди блаженств. Например, — «Блажены нищие духом». Начнешь размышлять — ну каков же путь хотя бы правильного понимания этой заповеди?

— Заповеди блаженств — это те нормальные свойства человека, на которые он должен ориентироваться в своей духовной жизни, к которым должен стремиться. Нищие духом — это безусловная основа правильной духовной жизни. Потому все святые отцы говорят, что где нет смирения, не может быть никакой христианской жизни, не может быть истинной любви — этого высшего состояния человека. Там будет прелесть и заблуждение.

— Алексей Ильич, еще хотелось бы разобраться с соотношением понятий «заповедь» и «добродетель». Понятно, что первична заповедь. В ней указано: делай то-то. А добродетель — это усвоение себе этой заповеди, ее реализация? Или что-то иное? Я спрашиваю о добродетели потому, что это понятие сейчас имеет какой-то приторный, слащавый оттенок, что-то такое елейное. Наверное, мы утеряли смысл этого слова?

— По существу заповедь — одна. И грех — только один. Заповедь — о том, чтобы мы с любовью относились ко всем и ко всему ради Бога, а не ради каких-либо земных интересов или тем более страстей: тщеславия, расчета, сиюминутных симпатий и т.п. Прочие заповеди являются только средством к приобретению любви. При этом нельзя сразу требовать от себя чувства любви — его насильно не вызовешь. Важно понуждение себя к совершению дел любви, хотя бы сердце и было против.

И грех, в конце концов, только один — это гордыня. Гордость — это отчуждение, холод, неприязнь, презрение ко всем — нелюбовь. Гордость, по учению аввы Дорофея, является источником трех основных страстей: сластолюбия, сребролюбия и славолюбия, которые, в свою очередь, порождают все прочие страсти и грехи.

Потому добродетель — это любовь, это понуждение себя к делам любви. Где нет любви, там нет ни добродетели, ни истины, ни правды, ни красоты. Но если она подменяется внешней формой, то беда. Когда мне нужно в Думу попасть, я становлюсь очень добродетельным, перед телекамерами стою в храме со свечкой, кланяюсь иконам, жертвую звучащую сумму на какой-нибудь монастырь. Такие дела любви — лицемерие, а не добро!

— Значит, добродетель, если обобщить, это — милостивое, по возможности, любовное отношение к человеку и вообще ко всей твари?

— Да, можно и ничего не имея, просто пожалеть человека, и это уже добродетель.

Но, конечно, добродетелью является не просто жалость. Жалеют и звери друг друга. И кошка жалеет котят. Но мы никогда не скажем, что она добродетельна. Христианская добродетель состоит не просто в естественных чувствах проявления сострадания, милосердия. Ибо это просто присуще нашей природе, и когда нет такого естественного сострадания — это уже порок. Но если оно и есть, это еще не христианская добродетель.

Христианская добродетель выше чисто природных чувств. Она начинается тогда, когда я проявляю любовь, милосердие, сострадание ради исполнения воли Божией, ради Бога. Например, вот мой обидчик или даже враг или просто мне не нравится какой-то человек. Терпеть его не могу! Но я вижу — он попал в беду и оказываю ему какую-то помощь, сострадание, заставляю себя улыбнуться ему, сказать доброе слово ради Бога. Вот так начинается христианская добродетель. Поэтому нужно отличать христианскую добродетель от естественных свойств человеческой природы. И не только человеческой — вообще тварной природы! Еще раз повторю: в том, что кошка любит котят, бросается за них на собаку и готова погибнуть — никакой добродетели нет, это естественная норма природы. И когда мать бросается в огонь, чтобы спасти своего ребенка — это нормально. Но это еще не христианская добродетель, не христианство.

Христианская добродетель выше нашей искаженной грехом природы. Она всегда — вышеестественна. Это важно понять. Потому Господь и сказал: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его. Христианская добродетель там, где совершается усилие над своим внутренним человеком, понуждение себя: любите врагов ваших, добро творите ненавидящим вас, молитесь за обижающих вас. Видите, всё это неестественно нашему теперешнему, так называемому «естественному» состоянию, которое является, на самом деле, болезненным, грубым, искалеченным грехом. А мы кошечку, собачку жалеем, ну, нищего пожалели, а своих близких, родных нередко ненавидим. Жалеем тех, к кому возникает естественная жалость, кто нам нравится. Но есть ли в этом что христианское?

— То есть, не следует смущаться тем, что внутри все клокочет, все — против его поведения, сердце совсем не слушается, и ты понимаешь, что есть христианская добродетель только умом?

— Не надо смущаться, поскольку именно это и является нашей, христиан, задачей. Более того, когда всё мое сердце против, в этом случае я и могу сделать что-то по- христиански доброе. Ведь, делая естественное добро, легко возомнить себя добродетельным. А когда мы понуждаем себя, то тут уже сложнее, потому что я вижу, что в моей душе творится. Хотя внешне я и делаю добро такому-то человеку, но сам-то знаю, что его терпеть не могу. А пока в душе неприязнь, то мне ясно, кто я, и тут невольно хоть немного смиришься. Вот разница между добром естественным и добром христианским.

— Алексей Ильич, Вы упоминали о смирении. Хотелось бы на этом понятии тоже заострить внимание. Святой Исаак Сирин говорит, что воздаяние бывает не добродетели и не труду ради нее, а рождающемуся от них смирению. Значит, это качество — смирение — чрезвычайно важно в спасении. И, однако, в наше время, смысл этого понятия искажен очень сильно. Смирение ассоциируется с рабством, забитостью, покорностью обстоятельствам. Что смиряются те, кому уже просто ничего другого не остается. Но так ли это?

— Что оно сейчас очень искажается, что вместо смирения христианского у нас нередко видится какая-то карикатура, это, к сожалению, факт. И не только сейчас. Всю историю это искажение присутствовало в человеческом сознании.

Ну, а что такое христианское смирение? Оно есть то состояние, которое возникает у человека, понуждающего себя жить по тому образу, по тем заповедям, которые даны Христом.

И тот человек, который понуждает себя к такому поведению, по мере этого понуждения будет постепенно всё больше убеждаться в том, что он не может исполнить ни одного доброго дела как следует. Постоянно примешивается тщеславие, расчет, гордыня, человекоугодие — всякая всячина! Кажется, сделал доброе дело, а оказывается — и оно отравлено.

Это говорю о том, что, как кажется, исполнено, а многое вообще не можем исполнить. Например, я решил, что больше никогда не буду осуждать. И тут же осуждаю. И проч., и проч. Это же можно сказать и в отношении всех заповедей. Так вот, видение своей неспособности стать нормальным человеком, неспособности жить по Евангелию, это видение, проистекающее из опыта понуждения себя, и приводит верующего к тому состоянию, которое называется христианским смирением.

Но есть много и лжехристианских видов смирения. Вы знаете, кто очень смиренны — бесы. Они смиренны по отношению к более сильным бесам. Смиренны солдаты по отношению к офицерам. Заключенные — по отношению к охранникам. Учащиеся, студенты — по отношению к учителю, которому надо сдавать зачет — здесь, ой, какое смирение! Оказывается — сколько видов смирения! И всё это не имеет никакого отношения к смирению христианскому.

Нужно обратить внимание на следующее. В чем состоял грех первого человека? В том, что он себя возомнил «богом» и тем самым отверг Бога. Бог ему стал не нужен, — он сам стал на место Бога. В этом отвержении Бога — причина падения. Как же возвратить утерянный рай? Увидеть, что я — не Бог. Понять, что без Бога я — ничто. Святитель Игнатий Брянчанинов писал: «для того, чтобы понять спасение, надо понять в чем состоит погибель». И до тех пор, пока человек не искоренит из себя самообожествление, он никогда не сможет принять Бога.

Ведь в подавляющем большинстве люди совершенно не видят и не чувствуют необходимости во Христе, Он им совсем не нужен, их, видите ли, не от чего спасать. Спасать нужно моего соседа, соседку — они плохие, но не я, я хороший человек, хотя, не отрицаю, что имею некоторые недостатки. Вот в чем наша беда. И пока человек не увидит, что его самого нужно спасать, что он без Бога оказывается ничто, нуль, отрицательная величина, до тех пор Бог не может войти в его душу. Вот примерная картина того, что можно назвать смирением.

— Может быть, так трудно исполнять заповеди потому, что спасение понимается как-то теоретически, отвлеченно? Как нечто такое, чем можно срочно не заниматься? Вот приготовить для семьи ужин надо срочно. Подготовиться к лекциям — срочно. Купить что-то детям на зиму — срочно. И так далее. А спасение ведь можно отложить «на потом». Потерпит. Ну, даже, если решил предпринимать какие-то шаги в этом направлении, то возникает вопрос: как спасаться? Понятно, что вот через час, или через день — не спасешься. И в то же время, что делать, как жить, чтобы это понятие — спасение — перестало быть чем-то отвлеченным, потусторонним?

— Прежде всего, надо выяснить, что такое спасение. Мы подсознательно подразумеваем, что это какое-то новое пространство, в которое нужно войти.

— Да, кажется, что начнется что-то новое, не относящееся к обычной жизни в суете и заботах.

— Спасение — это, с одной стороны, очищение от грехов, исцеление от страстей, с другой — духовное единение с Богом. Спасение есть богоподобное по своим свойствам и чувствам состояние души и тела человека. Святые Отцы называют это состояние обожением, приобщением Духу Божию. Но спасение — не птичка, которую можно поймать в клетку — и дело сделано. Оно есть постоянный жизненный процесс и постепенно возрастает или убывает в человеке в зависимости от его личного отношения к возникающему в нем добру и злу. Преподобный Антоний Великий писал: когда мы живем по заповедям Божиим, то приобщаемся Духу Божию, и нам бывает благо. Когда противимся воле Божией, то соединяемся с демонами-мучителями. Потому любой грех, любая страсть и жизнь не по Божьему ранят нас, губят.

— Т.е. спасение — в нашем произволении?

— Да, в нашем благом произволении и понуждении к жизни по Евангельским заповедям. Ибо одними благими намерениями, говорят, и ад вымощен. Важно, какой определяющий вектор будет у человека. К чему он, в конечном счете, направляет свое сердце. Этот вектор и определяет конечную судьбу человека. Бог не может спасти нас без нас — таково предупреждение Отцов. Значит, спасение от нас зависит, от того, что мы делаем, к чему стремимся, как Господь сказал: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

— Очень много споров вызывает тема о возможности изменения участи человека после смерти. С одной стороны, за гробом как бы нет покаяния, т.е. изменения направленности воли человека. С другой — мы молимся о упокоении в том числе тех, кто принадлежал к Церкви чисто формально. Возможно ли изменение участи за гробом?

— Если бы такой возможности не было, то Церковь никогда не установила бы молитв за усопших. Сам по себе этот факт, лучше сказать, догмат свидетельствует, что таковая возможность открыта.

Чья участь может быть изменена? Сейчас распространяется антихристианское мнение, которое, в частности, выражается в следующем. Вы подаете записку о поминовении, но вас спрашивают: «А был ли он христианином?», или: «А ходил ли он в церковь?», и даже: «А как часто причащался он?». Если ответ отрицательный, то поминовение не принимается — за него, оказывается, Церковь молиться не может и не будет. Так «исправляют» Самого Господа Иисуса Христа, заповедавшего молиться за врагов и гонителей, молившегося с Креста за Своих распинателей. Так православие превращают в какую-то замкнутую секту!

Спросите любую мать, за каким ребенком она больше ухаживает, какому ребенку уделяет особое внимание, о ком больше заботится? О здоровом, талантливом или о больном, малоспособном? Церковь — это мать, и поэтому чем в более тяжелом духовном положении находится человек (например: неверующий, не христианин или редко ходил в храм, не причащался), тем большие молитвы мы должны возносить за него. Это естественный христианский закон нашей жизни. Кого спасают: того, кто на берегу загорает или кто тонет?! Святитель Григорий Двоеслов молился не за кого-либо, а за императора Траяна — одного из жестких гонителей христиан — и молитва его была принята Богом.

Потому возможность изменения участи усопшего ЕСТЬ. И чем в более тяжелом духовном состоянии тот, кто отошел в тот мир, тем большие молитвы готова за него возносить Церковь — если не воспрепятствуют те, о которых Господь сказал: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете (Мф. 23,13).

Но поскольку там человек не имеет возможности покаяться, то более сложным вопросом является, как и в результате чего происходит изменение состояния усопшего?

По смерти у человека теряется возможность покаяния, так как отнимается ВОЛЯ, т.е. способность принимать решение, он становится безвольным. Но он не теряет сознания, не теряет способности желаний, переживаний и реально испытывает там состояния рая или ада. Мы же своими молитвами, своим подвигом, образно говоря, берем хотящего спасения под руки и помогаем ему выйти из пламени тех страстей, в которых он находится. Вот по какой причине происходит процесс изменения усопшего, его спасения. Хочется при этом особенно подчеркнуть, что не одной молитвой помогаем мы усопшему, но молитвой, соединенной с постом, с подвигом, как сказал Господь: сей же род изгоняется только молитвою и постом (Мф. 17,21).

— А как же тогда Страшный Суд, ведь там человек совершает какой-то свой выбор? Там присутствует воля?

— Если со смертью тела воля отнимается, то воскрешение, естественно, вновь её возвращает. Не безвольные же существа будет Бог определять одних в рай, других в ад. Трудно даже представить такую странную картину. Ясно, что в таком великом акте, как Воскрешение, восстанавливается полноценное состояние человека, и он вновь приобретает свободу самоопределения.

— Что же такое страшный Суд? Кто судит и почему — страшный. Какой смысл самого слова «Суд», кто является судьей, кто прокурором, кто адвокатом, кто защитником? Очень много вызывает споров, в особенности людей малоцерковных, картина Страшного суда, когда Бог сядет на престоле и определит одних — туда, а других — сюда.

— Бог неизменяем, потому и на последнем Суде Он не перестанет оставаться той же Любовью. Об описаниях же последнего Суда, как и о многих других библейских повествованиях, святитель Иоанн Златоуст сказал определенно: «Когда ты слышишь слова: «ярость и гнев», в отношении к Богу, то не разумей под ними ничего человеческого: это слова снисхождения. Божество чуждо всего подобного; говорится же так для того, чтобы приблизить предмет к разумению людей более грубых».

Поэтому Суд этот будет состоять не в торжестве безучастной справедливости Бога над безвольными рабами, но в том, что перед лицом Божественной Любви человек уже окончательно изберет быть ли с этой Любовью, или уйти от Неё навеки. Вот почему и страшным этот Суд называется.

— Дети (да и не только) часто спрашивают: А что мы будем там делать в вечности? Чем заниматься? Мы не мыслим себе жизни без компьютера, без телефонов. Нам там скучно не станет?

— Детям я сказал бы так. Представьте себе таких же, как и вы, веселых, жизнерадостных игрунов и забияк позапрошлого столетия. Они не знали ни компьютеров, ни машин, ни самолетов, они не знали тех игрушек, которые сейчас у вас есть. Но, думаете, они скучали и не знали, что делать. Нет, конечно! У них было много другого. И еще неизвестно, у кого больше было радости: у них, которые играли в лапту или в догонялки, или у тех, которые сейчас сидят перед компьютером часами.

Каждый мир имеет свою жизнь. И Царство Божие — это не царство застоя, не царство смерти, не царство неподвижности, но — царство такой жизни, о которой апостол Павел сказал: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Там будет полнота жизни и радости, более совершенной, прекрасной и чудной, нежели всё то, что мы можем себе представить.

А молодежи еще проще ответить. «Вот вы познакомились, объяснились в любви, а зачем опять и опять встречаетесь»? Инопланетяне, не знающие нашей любви, сказали бы: какая бессмыслица и ужасная скука. Им не понять, какое счастье приносит любовь — даже самая обычная, земная!

Так вот, Царство Божие — это Царство совершенной Любви, о неиссякаемом блаженстве которой мы здесь не можем себе и представить.