17-ой годовщине кровавых событий
в Оше посвящается

4 июня 1990 года вечерний воздух города Оша был взбудоражен выстрелами, криками и взрывами; черная дымовая завеса поднялась над целыми районами города — начался один из самых кровавых вечеров в истории СССР.

Ош всегда славился своим гостеприимством и миролюбием. Да и не могло быть иначе — здесь некогда проходил Великий шелковый путь, многие торговые тракты сходились в Оше. Ошский базар до сих пор считается одним из самых богатых и крупных в Средней Азии. К тому же в Оше находится величайшая святыня мусульман Азии — Сулейман-гора, к которой даже в советские времена приезжали тысячи паломников помолиться Аллаху. Казалось на такой земле никогда не могло случиться ничего подобного, однако, амбиции политиков, их жажда власти и наживы, сыграли свою роль, и многонациональную область потрясли события, известные, как «ошская резня».

Все началось еще в 1988 году, когда «перестройка» открыла путь нарастанию националистический настроений в республиках СССР. С легкой руки политиков создавались многочисленные молодежные «патриотические» движения с весьма туманными и агрессивными целями. По Ошу ползли слухи о создании в горах лагерей, где тренируют боевиков. Местные и республиканские власти закрывали на все это глаза, а может быть и во многом способствовали деятельности экстремистских организаций. Национализм достиг пика в начале 1990 года. Наиболее напряженные отношения складывались между узбеками и киргизами. Спустившиеся с гор киргизы требовали выделения им земли под индивидуальное строительство. Земля же, исконно узбекская, была уже давно распределена между коренными жителями долины, и, разумеется, что узбеки, полившие ее своими потом и кровью, не желали расставаться со своими участками. Камнем преткновения стали земли колхоза имени Ленина. Ярые националистические организации киргизов требовали передела колхозных земель. Узбеки же протестовали. Начались мелкие стычки и потасовки, однако власти не предприняли никаких мер даже тогда, когда начались крупные столкновения. А из Москвы пришло указание войскам, дислоцированным в Ошской области, не вмешиваться в конфликты и стычки. Такое попустительство со стороны государства способствовало нарастанию напряженности и вражды между двумя национальными лагерями, которое, наконец, выплеснулось в резню в ауле Фуркат. Пришедшие отряды киргизов жестоко расправлялись с узбекским населением аула: беременным женщинам вспарывали животы, насиловали, с людей заживо сдирали кожу, сажали на кол. Однако власти вновь проигнорировали эти зверства и не приняли необходимых мер. А уже через несколько дней, 4 июня, к Ошу со стороны гор на автобусах и машинах были стянуты отряды обкуренной анашой пьяной молодежи, вооруженной прутьями, кинжалами и бутылками с зажигательной смесью, а некоторые и автоматами. Высадившись в городе с противоположных концов и используя карты, на которых были обозначены жилые дома узбеков, отряды приступили к массовым убийствам и поджогам. Не щадили никого ни стариков, ни младенцев. Вновь повторились фуркатские зверства со сдиранием кожи с живых, снятием скальпов, изнасилованиями и поджогами домов. Беременных женщин насиловали, потом разрезали животы, играли перекидывая друг другу еще шевелящихся в конвульсиях младенцев.

Ни милиция, ни армия не вмешивались до самого утра. По неофициальным данным погибло более пяти тысяч человек, по официальным данным КГБ — более 600–1500. Войска в городе ввели только к двенадцати часам 5 июня, был установлен комендантский час, расставлены кордоны милиции, но в городе продолжались бесконечные перестрелки и убийства. Солдаты гибли под пулями и от ножей, предательски вонзенных в спины по ночам. «Груз-200» стал привычным для ошского аэропорта.

В это же время в соседнем городе Узгене, 6 июня, организованные отряды киргизов устроили еще более кровавую, чем в Оше, резню. За сутки в городе по ряду данных число погибших достигло нескольких десятков тысяч человек (от 20 до 40 тыс). В город были брошены срочно санитарные бригады и армия убирать трупы, разлагающиеся на сорокоградусной жаре. Больницы Оша были переполнены ранеными с вывороченными внутренностями из Узгена, а взлетно-посадочная полоса аэропорта побурела от крови. Санитарные вертолеты садились каждые пять минут, не хватало машин скорой помощи и под перевозку раненых были задействован гражданский и военный транспорт. Несмотря на это, все совесткие информагентства упорно твердили о «стабилизации обстановки» и мире в Ошской области.

Узнав об избиениях со стороны Убекистана на помощь ошским двинулись андижанские узбеки, которые с трудом были остановлены брошенными им навстречу войсками. На подавление постоянно вспыхивающих конфликтов в ошскую область были стянуты не только «местные» воинские подразделения, но и отряды десантников из России.

Лишь через три месяца удалось кое-как подавить «ошскую резню». Ее итогом стали многотысячные жертвы и покалеченные судьбы десять тысяч. Следственные материалы о конфликте до сих пор засекречены.

Каждый год четвертого июня Киргизия вспоминает погибших в этом кровавом вооруженном конфликте, который по мнению ряда историков превзошел по количеству жертв и жестокости все межэтнические конфликты бывшие в СССР до него.

Голубые глаза… глубокие, наивные и испуганные… острые лопатки на худой спине, покатые плечи, бритый затылок и почерневшие, облазившие от азиатского солнца руки. Солдатик вертел головой, переводил взгляд с дома на дом, вглядываясь в каждое окно, словно ждал подвоха за блестящими стеклами; иногда вздрагивал, а потом виновато и смущенно улыбался притихшим прохожим. Таких как он я видел каждый день, сидящими на раскаленной спине бронетранспортеров у магазинов, мостов, на перекрестках.. Одни и те же уставшие измотанные, иногда безразличные лица, но его видел однажды — а на завтра на этом бронетранспортере с темными гусеницами уже сидел другой, и на следующий день, и еще на следующий …

Иногда он мне снится в снах, даже не он — они. Худые пропыленные прожженные солнцем, какие-то прибитые и растерянные… они были такими чужими, такими неестественными для высокого лазурного неба и яркой зелени и такими беспомощными и беззащитными, что казались совсем хрупкими, оказавшимися здесь случайно, нечаянно…

Иногда они снятся… неулыбчивые, угрюмые, испуганные… только он виновато улыбается, глядя в синюю даль небес…

Говорят Смерть приходит в плаще и с косой, дает отпить из чаши горького питья, а потом отсекает голову. Но в тот день Она почему-то сменила образ и пришла облаченная в саван черного удушливого дыма, превратив мирный теплый вечер в кровавую жатву. Я помню, как Она хлестала своим огненным бичом, и дома вспыхивали как тростинки. Нещадное алчное пламя с шипением и треском лизало их стены, добираясь до крыш и пожирая их с утробным треском; выбивало стекла, взмывая алыми языками с черными тянущимися к небу хвостами. С каждым щелчком Ее бича воздух пропитывался всеобъемлющим животным ужасом, въедающимся в каждую клеточку, в каждую кровинку, застывающим холодным комком в горле. Надрывные крики и женский плач поднимали к бледнеющему небу нестерпимый терпкий запах крови, а Смерть неумолимо неслась, нависая над каждым домом и оставляя на выгоревшей траве истерзанные окровавленные тела, вывороченные кишки, отрубленные головы на колах, лоскуты кожи. Я мало понимал, что происходит, но мне было очень страшно, страшно от того, что весь мир переворачивался с ног на голову; страшно от незримого улавливаемого только душой аромата смерти царившего вокруг. Я не отрываясь смотрел на соседний дом, охваченный пламенем. Жаркий огонь жадно облизывал его крышу, рамы, извивался на стенах, а во дворе плакали женщины и дети, потом они замолчали, потопленные ревущей толпой. А рядом горел еще один дом и еще, и все крутилось и плыло в дыму…

Смерть прошла в каких-то двадцати метрах от нас, оставив после себя ужас, кровь и пепелища, пощадила, не тронула, но иногда Она приходит во сне и долго смотрит своими огромными алыми языками пожаров.

Помолимся о душах убиенных!