Иван Роса:

«Верующее сердце горит»

В се началось с того, что волей случая я обнаружила в Интернет-пространстве online-журнал «Русская неделя», а на его страницах познакомилась с паломническими заметками молодого журналиста Ивана Росы. Они показались мне достаточно интересными, чтобы связаться с их автором. Желая получше узнать

своего будущего собеседника, я решила поискать в Интернете материалы о нем. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что Иван Роса — это как бы и не совсем журналист, ибо он — музыкант. Вот, что писали о нем все в той же «Русской неделе»:

В 2005 году вышел первый музыкальный альбом «Матушка вода» Ивана Росы. Это замечательный образец русского православного творчества, да к тому же с крепкими сибирскими корнями. Появился музыкальный проект «Матушка вода»в 2002 году...

В чисто русских традициях скачав альбом и прослушав несколько песен, я связалась с автором-исполнителем и журналистом Иваном Росой, и попросила его рассказать о себе подробнее.

— Я познакомилась с Вами на страницах «Русской недели», думала, что Вы — журналист. Потом узнала, что Вы – музыкант. А кто Вы на самом деле? Кем себя чувствуете?

— Русскому человеку не важно, кем он работает, главное, кто он есть по существу. Есть такая поговорка «рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше». Обычно ее воспринимают не очень правильно, в том смысле, что человек ищет всегда выгоду. На самом деле эта поговорка о поисках сердца, о том, что если душа человека заворожена открывшейся ей настоящей красотой, которая увидена безо всякой ложной слащавости и патоки, то это открытие изменяет человека навсегда, он уже не может жить, как раньше. По слову Евангелия, он идет и продает все, что имел, чтобы купить одну драгоценную жемчужину веры во Христа (Мф. 13, 45–46). Так и со мной вышло. Я учился, работал, менял профессии, но, оказавшись вдруг в храме, всем своим существом осознал истину. А дальше — просто, потому что бремя Христово легко, дух сам творит себе формы. Верующее сердце горит, и горение это выливается в стихи и музыку, в статьи и размышления. Только вот, как любящему человеку трудно признаться в любви, трудно, даже невозможно, высказать всю глубину, которая на сердце, так и верующему почти невероятно сказать о своей вере. Но это человеку невозможно, а Богу возможно все.

А так, внешне, моя жизнь очень проста. Я — человек, мужчина, муж, отец, сын, брат. Хожу по улицам и говорю с людьми, совершаю разные поступки, не знаю, можно ли это определить каким-то словом. Определить значит задать пределы, а так еще мало понято и так много хочется узнать. Главное, не утерять той радости, когда в покаянии мы становимся духовно тонкими для того, чтобы Господь посылал что-то новое через нас в этот мир — слова или музыку, или ощущение захлестывающего счастья от красоты мироздания и мудрости сотворившего его Творца. И что Творец этот — Любовь, которая идет на жертву ради нас. Так что ощущения внешние отстоят оттого, что внутри. Ощущаю себя даже не струной в руках Бога, а медиатором, который дает звучание этой струне. И так жалко, что часто способен извлекать только одну фальшь. — Когда и где Вы родились? В какой семье? — Родился в простой сибирской семье, в небольшом селе на юге Тюменской области, которая простирается от Казахстана до Северного Ледовитого океана. В семье, кроме меня, еще два брата. Очень многое для меня сделала моя милая, мудрая мама, всегда помогала и своим советом, и тихой, но такой сильной материнской молитвой. Учился в сельской школе, потом в Тюменском университете на физическом, по-настоящему увлекся наукой. Эти фундаментальные знания о строении материи во многом помогли мне дальше в понимании гармоничного, но таинственного устройства мироздания. Увлекался буддизмом, спорил с преподавателями-материалистами, как-то уже тогда стало понятно, что дух творит себе формы, а не наоборот. Эта такая интересная, но во многом наивная духовная жизнь готовила меня к встрече с главным. В этот период перечитал кучу книжек от дзена до оптинских старцев, перечитанное бурлило во мне, пока в один момент не стало кристаллизоваться, и я вдруг ясно осознал, что значит быть русским православным христианином.

— Как Вы определили, чем будете заниматься?

— В юности человек не очень-то и выбирает чем заниматься. Еще блаженная Матрона Московская говорила, что очень важно без потерь пережить самое ужасное время жизни — юность. Для меня это было тем более важно, что моя молодость пришлась на весьма суровые социальные потрясения. Это свержение былых устоев и перемешивание социальных слоев кого не убило, того сделало сильнее. Много пришлось повидать, поездить по стране. Но как-то так получалось, что все, за что я брался, — получалось. Приходилось и преподавать, и бизнесом заниматься, и многим другим, но, думаю, что эти ощущения больших перемен весьма знакомы всему населению постсоветского пространства.

— Нам очень понравились Ваши паломнические заметки. Планируем напечатать их в нашем журнале. Скажите, пожалуйста, несколько слов специально для наших читателей.

— Мир всем добрым людям солнечной и возлюбленной Господом Украины. Низкий вам поклон от седой, суровой и широкой Сибири. Здесь на реке Туре есть славный город Тюмень, а в нем живет веселый человек, сочиняющий песни о том, как поет сердце или плачет душа. Но и в веселии, и в плаче есть радость о Господе нашем Иисусе Христе, распятом и воскресшем. Слово «счастье» происходит от слова «часть», поэтому каждый, чьего сердца коснулась благодать Божья, знает, что быть христианином — это подлинное счастье, потому что ты являешься частью единой Православной Церкви. Тот, кто знает это, порадуется, а кто не знает — подивится на счастливых людей, которых узнают по тому, что они имеют любовь между собою.

— Мне бы хотелось поговорить именно о Вашем пути к Богу, о творчестве, как способе движения по этому пути. Расскажите хоть немножко об этом...

— Вопрос о личном пути к Богу отвечает духу нашего времени. Мне приходится бывать на Западе, и там основным моментом общения между людьми разных религиозных общин стали разговоры о своем религиозном опыте. Не об опыте святых Отцов, а о личном опыте богообщения: «Вот я расскажу вам, какой я был плохой, как я стал лучше и как теперь, по милости Божьей, я настолько стал хорош, что только жду, когда ж меня канонизируют».

Мне не хотелось бы становиться на этот путь. Об этом можно говорить только с духовником и ни в коем случае перед всеми, потому что начнется тщеславие, самомнение, лукавство, лицемерие и просто фантазерство.

Скажу только, что приступал к внешнему творчеству (так назову издание музыкальных альбомов на известных столичных лейблах) с весьма большим душевным содроганием. С одной стороны, и песни сложились, и духовник благословил, а с другой, всегда помнил слова митрополита Сурожского Антония, что никогда так беспомощно не выглядит христианин, как когда он пытается в творчестве говорить о своей вере. Но все же мы с друзьями отправились в этот путь с пониманием, что нам не ведомо, как слово наше отзовется. Тем более что поле православной песни в современной культуре весьма неорганизованно и из общего вала музыки занимает ничтожный процент. Все больше чужого и по слову, и по духу. Есть много талантливых исполнителей, но в них часто нет того драйва, который бы объединял людей. А именно способность объединять людей и максимально важна для исполнителя. Здесь для меня были очень важны слова Петра Мамонова, который четко определил задачу христианина, выходящего на сцену: «Не так важно, о чем именно вы говорите с залом, но вы говорите с ним из глубины своего верующего сердца, и если вы способны на час или два захватить внимание этих людей, вы объединяете их тем, что несете им, они все это время соединяются, они вместе. И соединяя их, вы преодолеваете рознь мира сего, которая так угодна дьяволу». А если вы при этом умеете сказать слово, согревающее верою чужое сердце, то, значит, ваше творчество нужно Богу.

Конечно, каждый раз, закончив очередной альбом и переждав, пока не пройдет «откат» — искушение, без которого ни одно доброе дело Богом не принимается, понимаешь, насколько несовершенное творение ты вынес на суд публики. Но это означает только одно, что ты вырос, хоть немного, но вырос, и смотришь на сделанное с высоты этого роста. Конечно, получилось негодно, но теперь, хоть немного, но виднее, как можно сделать лучше. Нельзя стоять на месте, нужно идти, пусть то, что сделано, поносят или хвалят, главное — расти, идти вперед. Это как жизнь в храме от исповеди до исповеди, в какой-то момент надоедает каяться в одних и тех же грехах и возникает желание измениться, вот это-то и есть настоящее покаяние.

— Какие главные искушения у творческого человека?

— Да такие же, как у нетворческого: гордыня, тщеславие, ложь, сребролюбие, уныние и тому подобное. Это снаружи мы все приличные и православные, но только нас тронь и тут же, по слову поговорки, пойдет вонь. Я к этому случаю всегда помню, что апостол Павел говорил в послании к римлянам об иудеях, но это применительно к любому верующему человеку: «Вот, ты называешься иудеем (христианином), и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом, и знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из закона, и уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в законе образец ведения и истины: как же ты, уча другого, не учишь себя самого? Проповедуя не красть, крадешь? говоря: «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь? Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога? Ибо ради вас, как написано, имя Божие хулится у язычников» (Рим. 2, 17–24).

Вот что по-настоящему страшно: люди посмотрят на нас и скажут: «Если это — христиане, то мы не пойдем в их храм, мы не станем веровать в их Бога». Так говорят и это ужасно, что нашими поступками хулится имя Божие. И конечно, для творческого человека важно уметь отделить то, что идет от тщеславия и хотения мира сего, от того, что говорит через покаяние души Сам Бог.

Но здесь есть довод: правда там, где душа ощущает себя нищей и ей нужен Христос. Вот эта тоска по Господу, в ней где-то глубоко мы можем отличить свет от тьмы.

— С чем более всего приходиться бороться?

— С той заразой, которая называется уныние. Мир пульсирует одной безбожной мыслью: «Все плохо. Все плохо. Все плохо». И так легко принять это и даже творчески углублять. А вот чтобы найти радость, для этого нужно усилие. Иногда даже механическая решимость встать перед Ним и в осаде скорбей и страданий (иногда мнимых) начать славить Господа, и часто даже за этими, словно извне доносящимися до сознания словами приходит настоящая радость, и ты понимаешь почему царь Давид плясал пред лицом Господним.

— Лично я очень люблю Кинчева. Он выстрадал свою веру, и песни его тоже выстраданы. А было ли страдание в процессе Вашего становления?

— Мне кажется, что в основании творчества лежит не страдание, а радость. Вот у нас российская литература ХХ века – это на 80 % литература алкоголиков. Встал так называемый писатель с похмелья, дрожащей рукой выводит закорючки, токсичный пот капает со лба, выписал своего алкогольного беса и — уф! — удовлетворенно оттолкнулся от стола. Если человек по-настоящему страдал, он понимает, как больно может быть другому человеку, и ему его жалко изначально. Поэтому он не станет его лишний раз ранить или осуждать. Он к нему в лучшем случае милосердно склонится, а если есть чем поделиться, так отдаст последнее. Разделит с ним трапезу любви: «У меня с избытком, прими и ты от моего стола». Это так редко встречается. Поэтому и в великой русской литературе так мало положительных персонажей, она, эта литература негативным эхом отозвалась в житиях великих православных подвижников, она каялась через всех этих Раскольниковых, Базаровых и Чичиковых… Так что здесь или любовь, или покаяние, хотя это одно и то же.

Да и вообще сегодня в России живется вольготно, ни тебе настоящего голода, ни войны, все родные, слава Богу, живы. Так что стоит помнить, что горе не беда. Горе — это часто состояние нашей духовной оптики, когда нам только кажется, что «все плохо», а вот беда — это настоящее страдание, в котором нам, дай Бог, найти терпение. Но по нашей духовной слабости мы редко болеем, редко попадаем в ситуации, в которых все гнилое нутро видно, как на ладони. Потому что мы очень слабенькие. Настоящие страдания — для сильных духом.

— Бывали ли Вы на Украине? Какие впечатления остались или представления, если не бывали?

— Объездил полмира, а на Украину Бог не завел. Но в моем представлении она — вечноцветущий сад, а все люди… Приведу еще литературную ассоциацию, это когда Остапа Бульбу ляхи пытают, а он в толпу кричит: «Батьку, ты здесь?», а из толпы: «Я здесь, сынку», и слезы на глазах, и помирать не жалко. Вот такие для меня украинцы — свои, родные. У нас в Сибири так все перемешалось, что даже национальный Ханты-Мансийский округ называют ласково — «Хохло-Мансийским». Так что для меня противостояния «хохлов» «москалям» не существует. А будет время, обязательно хочу приехать в Киев — мать городов русских, поклониться святым Киево-Печерской Лавры.

— Есть ли у Вас информация об отношении к Вашему творчеству украинского слушателя?

— Я знаю, что лейбл «Монолит», на котором вышел мой первый альбом, распространял его на территории Украины, Молдовы и других союзных государств. Но как слово наше там отозвалось, мне не ведомо.

— Много ли Вы паломничаете, с чем это связано?

С отцом Пантелеимоном. Гора Фавор

— Ездить приходится очень много, и любую поездку я рассматриваю как паломничество, потому что планирую ее как прикосновение к новизне святыни. Когда-то меня очень сильно коснулось духовное назидание афонского старца Иосифа Исихаста. Это надолго связало меня с Афоном и духовными чадами отца Иосифа, которые сегодня разбросаны по всему миру. Часто бываю в Святой Земле, здесь особенно близко переживаешь Евангельские события.

— Будут ли другие статьи на эту тематику?

— Непременно. Вообще, все переживания и опыт, полученный в этих встречах, долго держался в сокровенном сердца, пока друзья меня не убедили, что люди, с которыми мне приходилось встречаться, — это живая история Церкви. Вот, например, разговариваешь с греческим монахом в монастыре святого Антония в Аризоне, задаешь вопросы и в разговоре всплывают имена старца Иосифа, архимандрита Софрония (Сахарова), других, которые для него — живые и родные. Он говорит о них просто, потому что жил с ними, общался от сердца к сердцу. Это — настоящее сокровище. Потому светильник этот не оставим под кроватью, чтобы матрас тлел, но поставим повыше, чтобы светил всем в нашем большом православном доме.

— Расскажите, пожалуйста, над чем Вы сейчас работаете, что планируете, чем в данное время болеет Ваша душа.

— В ближайшее время выйдет новый альбом. Он будет более жестким и по звучанию, и по текстам. Время лимонничать и сиропничать прошло, биться, так биться, дадим «немного гари». А душа болит о том, что время проходит недостойно того, как нас сотворил Господь. Видимо, в конце пути это ощущение станет самым жгучим. Поэтому, наверное, подвижники Церкви оставляли себе для души состояние распятого рядом со Христом разбойника и молитву грешного мытаря: «Боже, милостив буди мне, грешному!» С другой стороны, душа наполняется радостью, что я — русский и православный, и пока песня еще поется, стихи из души льются, люди вокруг хорошие, родные, что Бог пока терпит нас, и что мир вокруг — это настоящий рай. И если он не таков в эту минуту, то это проблемы нашего духовного взгляда. Поэтому и апостол Павел советовал: «Всегда радуйтесь» (1 Фес. 5, 16). Когда меня спрашивают, для чего нужно быть христианином, я отвечаю: «Чтобы быть счастливым», по этой глубокой улыбке выделяю из толпы тех, кто знает Христа.

Беседовала
Светлана Коппел-Ковтун