Миссионерство в киевских джунглях

Пригласили вместе со знакомым батюшкой в один киевский вуз, поговорить со студентами. Священник Московского патриархата в украинском институте, да еще в сопровождении катехизатора — случай, как на данное время, совершенно уникальный.

Во-первых, как это ни парадоксально, киевские педагоги представляют собой самый невоцерковленный слой украинского общества. Интересно, что почти при всех больницах города есть храм канонической Церкви, а при вузах — несколько на всю столицу. Вот и получается, что люди, читающие Гомера и Платона в оригинале, обладающие научными степенями, имеют самые примитивные представления о мире религии и питаются банальной «оккультятиной». Кто-то верит в переселение душ, кто-то балуется сайентологией, иной вообще все духовное отрицает по старинке. Есть и считающие себя христианами, но в храме появляющиеся только на Пасху, да и то у раскольников. Процентное соотношение православных педагогов от общего числа вузовских преподавателей наверняка будет более низким, чем доля церковных бабушек среди обитателей самого убогого села.

Во-вторых, вузовский педагог вообще, как правило, смотрит на священника и Церковь сверху вниз. Такая ситуация сложилась не только в Украине — и в этом, большей частью, мы виноваты сами. Слишком мало существует батюшек, готовых показать, кроме семинарского диплома, документ об окончании солидного университета и положить на стол свою кандидатскую. Очень немногие из духовенства и мирян могли бы поддержать разговор о том же Гомере, или процитировать Горация в оригинале. Профессорам скучно с нами, они смотрят на нас как на люмпенов, потому что среди церковников чрезвычайно мало высокообразованных людей. И мы можем сколько угодно рассказывать им про ученость Василия Великого и Григория Богослова. С Василием и Григорием преподавателям безусловно было бы интересно, а вот с нами — почему-то нет.

И, в-третьих, политический контекст. Так как духовенство и верующие Московского патриархата заведомо признаны сторонниками «государства-агрессора», сепаратистами и прочими врагами народа, то факт нашего с батюшкой появления в одном из известнейших институтов Киева надо признать чудом. Это все равно, что в сорок третьем году два красных партизана зашли бы в «Вольфсшанце».

Итак, беседа состоялась. Однако, главное впечатление мы получили не от разговора с молодежной элитой, а во время пятиминутного шествия от метро к институтскому корпусу.

Священник в подряснике и с наперсным крестом вызвал у студентов трудноописуемые чувства. Думаю, если б он шел голым, то изумления и восторга было бы куда меньше. Дикие возгласы и тыканье пальцем, раблезианский смех и гомерический хохот, сдавленные смешки, шиканье и шипение; перемигивания и перешептывания, толкания в бок соседа и многозначительные откашливания, кривые ухмылки при встрече и козлиное блеяние за спиной — и это все при виде совершенно нормального молодого батюшки, с аккуратно постриженными волосами и бородой! Будь мы обколоты татуировками, обсажены пирсингом, с наполовину выбритыми головами и гайками в ушах, никто бы нас и не заметил. Но подрясник с крестом произвели такую буйную реакцию, какую мы не встречали ни в тюрьме, ни в больнице, ни в реабилитационных центрах для наркоманов (где находятся более здоровые люди, теперь не совсем понятно).

Начавшаяся беседа лишь подтвердила первое впечатление. В планах было говорить о библейском понимании преступления — но, увы! — студенты последнего курса юридической кафедры никогда не держали в руках Библии. Кто кого убил: Каин Авеля или Авель Каина — смог угадать лишь один бойкий парнишка. Поняв, что разговора о первом в мире преступлении не выйдет, мы с батюшкой опустили планку и завели речь о Раскольникове и старухе-процентщице. Через пять минут я первый сообразил, что и здесь есть некоторое непонимание, кто с кем разобрался: он с ней или она с ним. Быстренько свернули на протоптанную дорожку — общепринятые нравственные ценности. Но и тут нас ждала западня. Как-то неосторожно (а может, и неуважительно — каюсь) коснулись темы гей-парада. Оказалось, что большинство аудитории никакого греха в «демонстрации своих сексуальных предпочтений» не замечает. Возник спор, формирующий негативную для миссионера ситуацию: религиозные фанатики опять навязывают запреты. Мы принесли в их свободолюбивую молодую жизнь какое-то ограничение — значит, в нас есть нечто ущербное.

Короче говоря, конструктивного диалога не вышло. После беседы состоялась вторая часть нашего выхода из студенческих джунглей. Впрочем, Бог послал нам утешение в виде маленького мальчика, который, подъехав на велосипеде, выпалил: «Христос Воскресе!» И, прежде чем мы ответили, спросил у моего попутчика: «А вы батюшка или священник?»

Когда мы горестно хлебали кофе возле метрополитена, последовал звонок от преподавателя, устроившего встречу. Вопреки ожиданиям, студенты оказались довольны. Во-первых, экзотика — живой «московський піп». Во-вторых, для них явилось совершенной новостью, что со священником можно разговаривать как с человеком. В-третьих, мы почему-то не призывали ненавидеть Украину, в кого-то стрелять и кого-то свергать. Это показалось студентам удивительным. Мы ведь «слуги Путина» — как же так, без пропаганды?

В общем, миссионерскую вылазку можно было признать вполне удачной.

* * *

На обратном пути в храм мы с батюшкой молчали. В голове однообразно крутилось несколько предложений, последнее — с вопросительным знаком.

Киев, европейская столица. Двадцать пятый год «незалежності». Ведущий вуз страны. Последний курс, выпускники. Без пяти минут юристы и адвокаты, судьи и прокуроры.

Камо грядеши, Украина?

radonezh.ru