О толерантности

Среди самых повторяемых, кстати и некстати, паролей нашего времени — пресловутая «толерантность», или, по-русски, «терпимость». В прошлом это слово употреблялось либо в сочетании со словом «дом», либо в трансформированном виде, с уточняющим это понятие значением, в контексте темы правового статуса религиозных меньшинств — «веротерпимость». Очевидно, что в государстве, где, как в современной Российской Федерации, Франции или Соединенных Штатах, нет господствующей или государственной религии, где гарантируется свобода вероисповедания и равенство граждан независимо от их религиозной принадлежности, понятие «веротерпимость» утрачивает свою актуальность. Новейшая семантическая эволюция слова «толерантность» расширила его смысловое поле, сблизив его с модным неологизмом «политкорректность» и поместив его в область взаимоотношений между расами, этносами, культурами, цивилизациями. Приверженность принципу толерантности и политкорректности стала своего рода пропуском в «приличное общество», вроде смокинга или галстука.

Между тем употребление этого своеобразного термина применительно к взаимоотношениям между людьми, принадлежащими к разным расам, выявляет в человеке, который декларирует свою толерантность, латентного расиста. Чтобы пояснить это заключение, могущее показаться абсурдным, достаточно привести пример с веротерпимостью в государстве, где существует государственная религия. Веротерпимость в таком случае — это цивилизованное отношение к религиозным меньшинствам со стороны государства и лиц, принадлежащих к господствующей или государственной религии, не ставящее под вопрос статусный приоритет господствующего вероисповедания. Или еще одна бытовая аналогия, иллюстрирующая парадокс, связанный с употреблением слова «терпимость»: рассказывают, что пылкие американские дамы из числа феминисток, исполненные чувства гендерного достоинства, весьма бурно реагируют на попытки услужливых кавалеров, пытающихся помочь им спуститься по крутой лестнице или перенести чрезмерно тяжелый саквояж, подозревая в галантном встречном гендерного расиста, в любом случае трактуя подобную услужливость как злостное унижение и оскорбление. Подобным образом нередко реагируют в наше время на терпимость и политкорректность по отношению к ним со стороны «бледнолицых» европейцев или американцев лица, принадлежащие к расам, которые в минувшую эпоху обозначались как «цветные» и считались на Западе неполноценными.

Толерантность во взаимоотношениях с людьми разных рас, этносов и культур в России, в традициях нашего народа неуместна потому, что столь характерное для самооценки западных европейцев или северных американцев — ради вящей политкорректности скажем: в недавнем прошлом — сознание превосходства белой расы над расами цветными в России не привилось, а если и проявлялось в иных случаях в виде эксцессов, то определенно относится к явлениям маргинальным, чуждым мировоззрению русских людей, и это наблюдение относится ко всем периодам нашей истории. Можно назвать разные причины этого обстоятельства, но главная заключается в том, что евангельское учение о всеобщем человеческом братстве, а также о том, что во Христе «нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного» (Кол. 3:11), было принято нашими предками со всей искренностью и усвоено глубоко, настолько, что даже у людей, утративших православную веру, но выросших в среде, этос которой пропитан христианской традицией, и в ту пору, когда на уровне официальной идеологии христианство и всякая вообще религия дискредитировались и отвергались, сохранялось живое чувство равенства людей разных рас и национальностей. Поэтому рассуждения о толерантности по отношению к расовым и национальным меньшинствам теряют у нас почву за ненадобностью. На этом фоне хулиганские либо прямо криминальные выходки скинхедов воспринимаются как явление микроскопическое по масштабам, вполне карикатурное, абсолютно чуждое традиции и инородное, подражательное, что видно уже из их самоназвания, для которого в русском языке не нашлось приемлемого слова. В российском обществе они опоры не имеют, а потому и не заслуживают серьезного обсуждения вне рамок социальной психотерапии. Медийный шум по поводу их одиозных выходок представляется поэтому контрпродуктивным.

Россия, равно как и другие страны православной традиции, насколько они не заражены бациллами заимствованных на стороне расизма, ксенофобии и шовинизма, радикально отличается в этом от Запада, который столь недавно еще в своих отношениях с остальным миром был насквозь пропитан идеей превосходства сахиба над туземцами, в более филантропической версии — сознанием «бремени ответственности белого человека». В замаскированном виде разве не то же самое «бремя» подталкивает одну из сверхдержав наших дней навязывать свои ценности народам, которые еще не до конца забыли о цивилизаторских подвигах сахибов ушедшей эпохи, хотя на уровне публичной риторики ныне никто уже всерьез не пытается выступать в роли апологета одиозного расизма?

К навязываемым миру моральным ценностям современных цивилизаторов относится «толерантность» в новой и совершенно оригинальной интерпретации. Когда в наше время укоряют оппонентов в отсутствии толерантности, то в качестве нормы выставляют уже в основном не толерантность по отношению к расовым, национальным или религиозным меньшинствам, но к меньшинствам иного рода, к тем, кто выбирает образ жизни, который в прошлом представлялся порочным и скандальным, иными словами — речь идет о толерантности по отношению к греху.

Но христианин по совести своей не может выполнить подобное требование, потому что всерьез принимает предостережение апостола Павла: «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6:9–10). Апостол учит христиан не толерантности, но как раз наоборот — нетерпимости к греху. При этом мы призываемся обнаруживать ее, прежде всего, в отношении самих себя, ибо Господь призывает нас: «Не судите, да не судимы будете… И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Мф. 7:1,3). Но этот призыв не высматривать сучков в глазах ближних при наличии бревна в собственном глазе не подразумевает совершенной слепоты в отношении очевидных грехов наших братьев. Господь говорил Своим ученикам: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним: если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:15–17), иными словами, неисправимый грешник подлежит отлучению от Церкви.

Важно только, чтобы, обличая явного грешника, мы делали это без фарисейского превозношения, со смирением, сознавая собственную греховность, и с любовью к ближнему, с искренней надеждой на его покаяние и перемену жизни. Апостол, перечисливший грехи, запирающие тем, кто им привержен, вхождение в Царство Небесное, затем добавляет в своем Послании к коринфским христианам: «Такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего» (1 Кор. 6:11).

Значит ли все сказанное, что заповеданная Господом нетерпимость, нетолерантность ко греху относится к области самоукорения и покаяния, к межличностным отношениям, затрагивает исключительно внутрицерковную жизнь и не содержит в себе общественно значимого, политического и юридического аспекта? Подобное предположение неверно. Христиане не эскаписты и не анархисты. Даже во времена гонений на Церковь в Римской империи они сознавали себя ее верными гражданами, что замечательно выражено, например, в «Апологии» святого Иустина Философа, адресованной императору Антонину Пию. Христиане не считали зазорной и несовместимой с их верой службу в легионах языческого Рима. Православная Церковь почитает в сонме святых угодников убиенных за веру в Спасителя при чистке армии от христиан воинов, военачальников и полководцев, таких как великомученики Георгий Победоносец, Димитрий Солунский, Феодор Стратилат. Участие христиан в государственных делах и заботах стало несравненно более весомым после того, как святой Константин даровал христианам свободу вероисповедания.

Когда же христиане составили большинство граждан, законодательство Римского государства — знаменитое римское право — подверглось существенной трансформации под влиянием евангельского учения, под влиянием христианских нравственных норм. В частности, в уголовном праве иначе, чем прежде, проведена была граница между теми пороками, которые не подлежат карательной санкции, и уголовно наказуемыми проявлениями человеческой греховности. Эту черту проводили и корректировали христиане не в качестве частных лиц или чад церковных, а как граждане или также как чиновники, призванные к участию в подготовке законодательных актов, либо, когда благочестивые христиане становились носителями верховной власти, императорами, они издавали законы, руководствуясь своей христианской совестью. Подобные уроки можно извлечь и из истории Российского государства в его взаимоотношениях с Церковью, из истории российского права, основанного на христианских нравственных ценностях.

Очевидно, что не частные общества, но государство решает, где лежит граница между ненаказуемыми грехами и криминальными деяниями. Но для нас, христиан, отнюдь не безразлично, какие именно при этом принимаются решения. В любом случае православные христиане, верные евангельскому учению во всей его полноте, в своей гражданской жизни призываются быть на стороне нравственно охранительных политических сил и партий, а не тех, которые проповедуют толерантность ко греху или вовсе зачеркивают самое понятие греха, то есть, по существу дела, склоняются к отрицанию различения добра и зла. Поэтому, делая тот или иной политический выбор, христианин во главу угла ставит позицию избираемых по вопросам общественной морали, его намерение своим участием в законодательной, административной или судебной деятельности содействовать охранению или разрушению фундаментальных нравственных норм, укреплять или подрывать общественные устои. Понятно, что судить о заявленных намерениях нужно не по словам только, но главным образом по делам. Особая ответственность пред Богом за противодействие очевидному злу лежит при этом на тех православных христианах, которые являются участниками законодательного процесса или обладают властными управленческими полномочиями.

pravoslavie.ru