Рай, который не рай
Если бы мы были Христовы
Сегодня мы поговорим об особой группе людей, которые живут среди нас и втайне страдают. Если заглянуть им в глаза, то увидишь, что они страдают, но когда они идут по улице, проблемы не видно: они в трезвом состоянии. Однако когда их скрутит недуг, они сидят дома взаперти, плачут, кричат, бьются головой об стенку, не зная, что сделать, чтобы справиться с этим: боль разрывает их на части, ломает им руки, ноги, всё тело.
Когда их пронзит наркотический голод, они доходят до того, что не знают, куда деваться: просят денег, воруют, нападают на людей, чтобы отобрать каких-нибудь денег — не по злобе, а оттого, что они не выдерживают. Не выдерживают существовать без дозы, на короткое время погружающей их в расслабленное состояние опьянения и экстаза, но при этом так сильно помрачающей их ум и делающей больной душу. Помолимся же сегодня об этих людях, в несчастье которых я испытываю в душе огромную вину.
Я чувствую свою огромную ответственность за них, потому что христианин и священник научен брать на себя всю вину мира, все грехи мира и говорить самому себе и другим, что он виноват во всем. Да, я виноват в большой степени. Черная ряса, которую ношу, притягивает к себе весь свет, она означает, что я ношу в себе и на себе боль людей, скорбь людей, которая очерняет их душу, терзает их и причиняет им боль.
Черная ряса означает, что я живу не для себя, что моя жизнь распята. Она означает, что я передаю Христово послание, благую, радостную и счастливую весть и что ношу в себе целительную силу, которая может преобразить мир. Она означает, что я держу в своих руках Христа и передаю Его людям, она означает, что я принял Духа Святого («Примите Духа Святаго!», Ин. 20:22), чтобы прощать грехи, исцелять душевные болезни, помогать людям восстать из своего падения и устремить свой взор к светлому горизонту, чтобы они видели Бога, выкарабкивались из своей ямы и обретали смелость в жизни. Вот что означает ряса, которую я ношу, — она означает, что я священник и, соответственно, христианин. А ответственность наша, христиан, и нашей Церкви огромна.
Однажды меня потрясли слова некоего духовного человека, сказавшего, что во многом виноваты мы, христиане. Мы всерьез убедили людей, что где-то существует нечто восхитительное. Вот уже двадцать веков, как мы убедили людей, что существуют рай, Царство Божие, этакая радость, что существует этакое счастье. И где же? В Церкви. Мы убедили людей, что на этом свете они могут искать для себя абсолютного счастья, великой радости, в изобилии которой они радостным голосом воскликнут от всей души.
Эта ностальгия по раю, это вожделение рая и видно во взгляде людей, стремящихся открыть для себя счастье. Глубоко в душе мы знаем, что это счастье где-то есть. Церковь убедила нас, что рай существует. И вот тут-то и наступает большое разочарование, сильное столкновение этого страстного желания с реальностью, сна с пробуждением, мечты с тем, что мы имеем здесь и сейчас.
Человек грезит о том, чтобы найти где-то Бога, найти какое-то счастье, нечто такое, что коснется его и изменит его жизнь. Он подступается, видит Церковь, входит в нее. Подходит ко мне, подходит к тебе, утверждающему, что ты христианин. Он приходит в надежде, приходит посмотреть, говоря себе: «Дай-ка я посмотрю, что будет? Получу ли я что-нибудь от Церкви? Есть ли что-нибудь такое, что она может мне дать? Вот этот человек, этот мужчина, эта женщина, юноша, говорящие, что они ходят в церковь, — у них есть что дать мне? Вижу, что они входят и выходят из храма. Или вон тот священник, у него есть нечто большее — у него более сильная связь со Христом. Что может дать мне этот человек? Дай-ка посмотрю!»
И человек подходит ко мне, ожидая открыть для себя Церковь, открыть Христа, увидеть в моем лице нечто особенное, другое, чего не дают ему другие люди. Ведь мы так и говорим, что телевизор ничего нам не дает, кино не обладает силой изменить нашу жизнь, мировая цивилизация без Христа не предлагает нам ничего. Вот другой и говорит себе: «Хорошо, я приду к тебе, христианину, священнику, крещеному, проводящему беседы, слушающему христианские радиопередачи, молящемуся; приду, чтобы посмотреть, что у тебя есть, что бы ты мог мне дать. Ну, так что же ты можешь мне дать?»
Он приходит ко мне, и знаете, что находит? В большинстве случаев его ждет разочарование. Он находит нечто такое, чего не ожидал. Или не находит ничего, уходит и говорит: «Они как все. Ходил я туда и ничего не получил. Моя жизнь никак не изменилась».
Он приходит, чтобы поговорить с тобой, но часто слышит, что ты говоришь суровым тоном, судишь, осуждаешь, всё время что-то комментируешь, ругаешься, ты строг, упрям и эгоистичен. Результат таков, что душа человека, молодого человека не может найти усладу, обрести тепло, которого искала, не может восстановиться, проснуться от летаргии, в которой пребывает, и он приходит к ужасному заключению — совершенно ошибочному, но в то же время и очень точному применительно к нам:
— Я ходил в Церковь и разочаровался. Познакомился с христианами и был поражен. Разве это христиане? Разве христиане такие? Что могут дать мне нынешние христиане? Кто из современных христиан может сказать душевное слово, слово, полное утешения, любви, согревающее душу?
Я говорю не о тебе, брат, это не обязательно относится к тебе, может, ты святой человек. Я говорю о себе и таких, как я, — мы не такие, какими должны быть, и разочаровываем людей, потому что, знаете ли, люди находят Христа прежде всего в тех, которые Христовы. Для людей мы — икона Христа в начале их знакомства с Церковью. Немногие познают Господа напрямую, через Божественное откровение, через какое-нибудь видение, через некое чувство, которое они стяжают в молитве. Большинство познают Христа и Его присутствие через других людей.
Один миссионер работал в Африке и спустя несколько лет предложил местным африканцам нарисовать Христа, каким они Его себе представляют. И знаете, что сделало большинство? Одни нарисовали Христа черным, по цвету их племени, другие — с местными характерными чертами лица, третьи таким, каким Он изображен на византийских иконах, присланных из Греции, — каждый изобразил Его таким, каким себе представлял. А один африканец вместо Христа нарисовал миссионера, сделавшего его христианином, крестившего его, в нимбе и с надписью «Иисус Христос, Сущий» (то есть наш Бог, Тот, Который всегда существует), и показал миссионеру, а тот ему сказал:
— Но ты же нарисовал здесь меня? Я сказал, чтобы ты нарисовал Христа, а ты нарисовал меня?
Африканец ответил:
— Да, я нарисовал тебя, потому что верю, что Христос — как ты, потому что я научился смотреть на Христа твоими глазами, потому что ты первым преподал мне Христа в жизни, и я верю, что Христос как ты. Ты научил меня Христу и подал мне мир, утешение, заполнил всякую пустоту в моей жизни, и я уверен, что Христос не может отличаться от тебя.
Ты как Христос и чувствуешь то, что говорит святой апостол Павел: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2:20). Вы понимаете? Я излучаю Христа в своих делах, в своих движениях, в своей жизни, через слова, через благодать, которую излучает моя жизнь, а по сути это Христос действует через меня. А я даю Ему свои руки, уста, глаза, тело, всё мое существование, чтобы Он мог действовать в мире для спасения мира.
Это сделал африканец, он нарисовал своего миссионера. Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что мы — икона Христа в мире. Если кто-нибудь хочет говорить с тобой о Христе, а начинает обсуждать священников, христиан, людей из своего квартала и говорит тебе: «Я разочарован, я видел христиан», — то он не прав, потому что только Христос безгрешен и непогрешим, только о Нем ты не можешь сказать ничего плохого. Но Господь поставил нас, чтобы мы представляли Его в мире, а мы не делаем этого, мы зачастую не можем донести в мир Христова послания. Ведь самое важное — не произнести какие-то слова, а передать утешение, любовь, тепло Господа, Его прикосновение, тишину, покой, который Он несет, мир, который Он распространяет.
Души людей не находят у нас отдохновения, и поэтому они делают обобщенное заключение о Церкви — просто отбрасывают всё: нас, а вместе с нами и Христа. Мы с Ним заодно, мы в этом деле идем с Ним «в одном пакете». Если кто-нибудь разочаровался во мне, то он разочаруется и в Церкви — конечно, неправомерно, потому что Церковь как тело Христово свята, тело Господне свято, ведь Господь — ее Глава. Но моя ответственность огромна, огромна и ответственность нашей эпохи, нашей цивилизации, ушедшей так далеко вперед в развитии технологий, кибернетики, интернета.
Во всех этих достижениях мы ушли далеко вперед, но в то же время уходим и далеко-далеко назад, живем словно в медном или каменном веке, в первобытной злобе, первобытных страстях, эгоизме, грехах, неправдах, разврате — в том, что вынуждает молодых людей разочароваться, раниться и ощущать горечь оттого, что в Церкви они не находят того, чего ищут, потому что, к сожалению, я не даю им того, чем обладает Церковь.
Я как христианин, ты — я не знаю, как поступаешь ты. Я испытываю нужду в личном покаянии из-за этого моего неуспеха, и мне впору сказать то, что говорит святитель Иоанн Златоуст: «Если бы мы, христиане, действовали правильно, по-христиански, если бы любили Господа и имели Христову благодать в себе, то не было бы рядом с нами страдающего и измученного душой человека, терзающегося в страшной безысходности; он смотрел бы на наше лицо и чувствовал бы радость».
Не помню, о каком святом я читал в Синаксаре, что он обладал даром одним взглядом отнимать у людей скорбь, отнимать уныние, депрессию. Стоит ему взглянуть на тебя — хоп, и ты меняешься. Тут же. Какой прекрасный дар! Он, святой, имел в себе Христа, и что есть у Христа, то он дает другим: Христос есть радость — он дает тебе радость, и если ты исполнен Христа, то ты исполнен радости. Святой снимает скорбь, боль и горечь с сердца другого. А кто из нас может сказать это? Кто?
Почему наши дети, почему молодежь доходит до наркотиков? Почему? Потому что молодые люди не могут заполнить пустоту в себе рядом со мной, тобой, своей матерью, своим отцом, братьями, в своем квартале, возле своих родных. Почему? Потому что мы не Христовы.
Если бы мы были Христовы, то не было бы наркоманов рядом с нами. Мы бы их вылечили, мы бы их обняли, и в наших объятиях всякая боль и горечь утихла бы. Исчезла бы всякая зависимость, всякая нужда, всякое подавленное состояние, мы совершали бы чудеса рукой, силой, которой обладают руки святых апостолов, прикасавшихся к больным и исцелявших их, прикасавшихся к мертвым и воскрешавших их, говоривших слово одержимым злыми духами и исцелявших их. Тогда и я мог бы совершать такие чудеса.
Сегодня мы не можем совершать таких чудес. Сегодня мы не можем изменять людей таким образом. Потому что вместо того, чтобы подойти к ним с любовью, мы их осуждаем и бросаем в них камень анафемы.
— Отче Паисие, такая-то пара развелась, — сказали однажды старцу Паисию.
И знаете, что он ответил?
— Я виноват в этом.
— Ты? Почему же ты должен быть виноват? Ты же их даже не знаешь?
— Я виноват!
— Но почему же, отче?
— Я виноват! Почему? Если бы я сильно любил Христа, если бы имел сильную связь со Христом и Он был бы для меня как друг, если бы имел такое дерзновение в молитве, то я бы помолился, и Господь услышал бы меня, и они бы не развелись. Но у меня нет такой сильной молитвы. У меня нет такой благодати, чтобы я схватил четки, и эти люди изменились бы.
Святитель Иоанн Златоуст говорит, что если есть один человек в квартале, один достойный христианин в городе, один святой человек, то весь город переменился бы, он повлиял бы на всех людей. Может, это звучит для вас странно? Может, я преувеличиваю? Может, и преувеличиваю. Но что касается меня, я не преувеличиваю. Знаю, что я разочаровываю, я понимаю это и вижу на деле, как часто люди приходят в храм, ожидая увидеть нечто, обрести нечто, некую надежду, которой они не обрели в другом месте, но не находят ее и разочаровываются. И снова уходят огорченные и говорят: «Это не то, я не такого ожидал. Поэтому я разочаровался».
В глубине нашего сердца находится рай, там его черепки, там наше сладкое воспоминание о нем, наша ностальгия по нему. Мы покинули рай и тоскуем о нем, но, чтобы он снова открылся, человек ищет где-то в другом месте — в земле белого рая, в земле белой смерти, в земле экстаза, наркотиков. Тяжело видеть молодых людей, которые, не находя истинного Христа, ищут какого-то Его заместителя, ищут пережить нечто сказочное, экстатичное, опьяняющее, нечто такое, что вырвало бы их из этой прозаичной, больной, изматывающей, бессмысленной реальности и дало бы им некий ложный смысл, некую обманчивую радость, некое опьянение.
Все эти слова, которые я использовал: «опьянение», «экстаз», «исцеление», «радость», «вдохновение», — вы знаете, что все эти слова по сути чисто церковные, ими изобилуют духовные книги наших отцов, «Добротолюбие»; они — опыт наших святых. Мы сохранили их в Церкви, но, к сожалению, не можем передать миру их содержание.
Существует ли сегодня такое экстатичное событие в Церкви, существует ли эта радость в Церкви, этот всплеск радости? Это исцеление, лечение, чудо, тайна, это событие, которое трогает сердце молодого человека и делает его опьяненным, и он с легкостью несет проблемы и скорби жизни? Вы ведь знаете, что сказал Маркс: религия — опиум для народа, наркотик для народа, потому что тогда эксплуатировали религию, чтобы управлять народами и делать с ними, что угодно.
Может, это и верно. А что говорим мы? Мы говорим, что Церковь — это опиум, она — опьяняющее лекарство, очаровывающее душу, без того, однако, чтобы ты терял рассудок, душу, равновесие, она помогает тебе очароваться сладко, напиться трезвенно, чтобы быть в силах выдержать боль жизни. Чтобы справиться с жизнью, нужно быть опьяненным, очарованным Христовой любовью, чтобы смочь ее выдержать и не дать сломить себя боли, притеснениям, болезням, потерям, страданиям, лишениям жизни. Как очарован влюбленный, который собирается жениться и пребывает в чарах любви: он, что бы ни услышал, радуется, он живет в своем мире, он не слышит того, что слышат другие, потому что говорит: «Через неделю я женюсь, а потом уеду на медовый месяц. Я так счастлив и рад, а то, о чем вы говорите, это меня не волнует!»
Это следовало бы делать Церкви, это следовало бы переживать нам, христианам, это очарование, это опьянение, это трезвенное упоение, которое несет Христос и которое не валит тебя с ног, а пробуждает, оно пробуждает все твои клетки. Вся твоя нервная система работает оптимально, ум очень быстр, твоя мысль, душа, взгляд — всё светло, и в то же время ты, однако, как очарованный. Всё это возвещает Церковь, имеет Церковь, но мы, христиане, не ощущаем этого, у нас этого нет: нет вдохновения, любви, всплеска радости и счастья.
И что же делает молодой человек? Не находя этого у меня, у тебя, не научившись опьяняться Церковью, не научившись справляться с гнетом мира сего одним вхождением в Церковь, в мое и твое сердце, он ищет этого где-то еще — и находит. Находит в наркотиках, в этом псевдо-раю, который ненадолго одурманивает его, и ему кажется, что он уже видит небо в звездах и летает, слышит цвета и видит звуки — слышит цвета и видит звуки, нечто невероятное.
Он пребывает в другом измерении, и это опьянение позволяет ему избежать реалий жизни. Это и есть упоение, это и есть мучение, но потом, когда прекратится действие дозы и снова наступит голод, опять возникает потребность, эта безумная потребность, от которой ты места себе не можешь найти. Думаю, курящие, ненадолго остававшиеся без сигарет, отчасти могут понять, что значит наркотический голод.
Это ужасно — мчаться, чтобы принять свою дозу, не знать, куда деться, не находя денег, хотеть бороться с собой и в то же время не быть в состоянии подчиниться себе самому, ведь воля твоя слаба и немощна; биться головой об стенку, скрипеть зубами и в какой-то момент не выдержать. Когда ты становишься зависимым, когда пробуешь снова и снова и наслаждаешься, а потом опять приходит боль, то ты не выдерживаешь, ты снова выбираешь легкое решение.
А если ты покатился по наклонной плоскости, то уже не останавливаешься. Ты остановишься только на дне. Только в конце. Может, ненадолго приостановишься и в тюрьме, но насовсем — только когда окажешься в могиле. Но оттуда уже нет возвращения, там нет исправления, тогда уже слишком поздно возвращаться назад.
Поэтому не надо вообще начинать, не надо полагать этому начало, не надо никогда пробовать.
Кто даст мне силу бросить это
Посмотри, как свободен Христос, как Он любит нас, любит безумно, подобно страстному воздыхателю, как пишет святой Иоанн Лествичник в «Лествице» (Слово 30, 11): он так сильно томится по своей возлюбленной, что хочет похитить ее, — так и Христос любит нас. Он любит нас, но и уважает в то же время, ценит так высоко, что оставляет нам быстроту ума, предоставляет свободу идти к Нему и, если пожелаем, уйти назад, отречься от Него.
Диавол никогда не может сделать этого. Не делают этого и наркотики — они не уважают тебя, не признают твоей свободы. Ты не можешь сказать: «Ну что, попробую их, а если не понравится, брошу». Может, ты и хотел бы бросить их хотя бы ненадолго, но они этого не хотят. Они не дадут тебе убежать. Ты запутаешься в их щупальцах, и чем больше будешь силиться убежать, тем больше будешь запутываться, пока в какой-то момент не окажешься неподвижным, обездвиженным, жертвой.
Я пережил несколько таких трагедий, знаю нескольких человек, и это за многие годы наложило печать на мою жизнь. Ведь вокруг так много такого, чего мы не видим и не знаем: слезы наркоманов, их матерей, отцов, тяжелые семейные драмы — мы, внешние, не знаем о них. Если только летом какое-нибудь окно не окажется открытым и мы услышим крики; если только нам не случится столкнуться с кем-нибудь в тот момент, когда он принял наркотики, и мы увидим это в его взгляде — в этом больном, затуманенном, измученном взгляде, который смотрит и не видит, который не знает, чего хочет, и ищет, — только тогда мы можем что-нибудь заподозрить.
А сколько еще происходит такого, о чем у нас даже представления нет! В эту минуту, когда мы с вами говорим, сколько людей страдает, терзается, мчится, чтобы достать свою дозу. Они попали в сеть и запутались. Одни продают, другие покупают в одном замкнутом порочном круге. Ты хочешь указать на виновных и не находишь их. Пытаешься найти кого-нибудь виновного, но за ним скрывается целая спираль: один поддерживает другого, и ты не знаешь, на кого указать.
Но я знаю, кого мне укорять: буду укорять того, кого могу укорять. Самого близкого мне человека. Буду укорять себя. Себя я спрашиваю об ответственности, об ответственности государства, учреждений, других людей — пусть каждый спросит себя.
Если бы я был таким, каким хочет Господь, то те, кто меньше всего близок мне или тебе, нам, христианам, они не продолжали бы погибать, не продолжали бы идти по этому пути.
Помню, однажды я был на площади Омония в Афинах по каким-то своим делам. Навстречу мне шел человек, спешивший за дозой. Я разглядел его лицо, увидел глаза и был потрясен, потому что узнал в нем своего знакомого, которого не видел несколько лет. Я шагнул к нему и хотел сказать:
— Ну как ты? Ты помнишь меня, Георгий? Чем ты занимаешься? Ты меня помнишь?
Но не мог внушить ему ничего, потому что он витал где-то в другом месте. Он побежал от меня, а потом я увидел, как он остановился возле какого-то человека, они чем-то обменялись, он что-то взял и опять заспешил.
Я был тогда потрясен, потому что одно дело — слышать о наркотиках и наркоманах, бывших где-то, когда-то, рядом с тобой, далеко от тебя, и совсем другое — чтобы эта бомба взорвалась в доме твоего друга, твоего знакомого, но самое ужасное — чтобы она взорвалась в твоем собственном доме и чтобы ты стоял и наблюдал, как осколки взрыва заполняют собой все комнаты. Видеть собственного ребенка, близкого человека, мужа, жену, дорогую душу, страдающую чем-то подобным.
Или вот другой случай. Мы в Афинах ждали автобуса. Тогда мы еще были студентами, у нас была целая компания. К нам подошел один парень. Он сказал мне:
— Я голоден!
Я понял, что тут что-то не так. Сказал ему:
— Если хочешь есть, так пойдем поедим — у нас есть время! Там на углу большой ресторан, пошли, возьмешь себе что-нибудь, что хочешь: курицу или еще что. Чего тебе хочется?
Он сказал:
— Нет, я прошу тебя: дай мне денег, дай мне лучше денег! Чтобы я вас не задерживал!
— Да ты нас не задерживаешь, пошли, возьмем что-нибудь, чтобы ты поел!
— Да ладно, не надо. Друг, ты мне лучше дай денег. А то вы пропустите автобус!
— Да я не спешу никуда, пошли, купим тебе чего-нибудь!
— Ну хорошо, пойдем. Пошли!
Мы пошли. Когда мы дошли до середины пути, он говорит мне:
— Я тебе что-то скажу. Слушай, может, ты лучше дашь мне денег?
— Да я не спешу, пойдем в ресторан.
Когда мы уже подошли к нему, он повернулся ко мне и опять:
— Ну так что, дашь мне денег?
— А ты что, не голоден?
Он сказал мне нечто такое, что меня обезоружило:
— Ну чего ты меня мучаешь? Ты же знаешь, что я хочу денег, — так он мне сказал.
— А я этого ожидал. Я хотел, чтобы ты сам сказал это. Я знаю, что ты хочешь их, но не хотел тебя позорить перед всеми, не хотел, чтобы ты чувствовал себя униженным. Я хотел, чтобы ты сказал это, и чтобы мы поговорили. Мы вот — молодежь, были на студенческом собрании, в кружке, изучали Священное Писание. А сейчас едем по домам. И поскольку ты тоже молод, то спрошу тебя: скажи, ну зачем ты так запутываешься?
— Эх, друг, я не могу тебе сейчас рассказывать… Моя мама… они разведены, я ночую на улице, голодаю, жажду, но самый сильный голод у меня — по наркотикам.
— Как тебя зовут?
— Панайот.
— Панайот, да сделай ты что-нибудь со своей жизнью! Ты не можешь сам себе помочь?
— Может, и могу. Может, поехать к дяде на Эвбею, у него пчелы, помочь ему немного по работе? Может, вырвусь, может, как-нибудь изменится моя жизнь, и я обрету смысл.
— Это очень важно. Чтобы ты сделал что-нибудь, что называют трудотерапией, чтобы увидел какой-то смысл в своей жизни, чтобы занимался чем-то созидательным. Сделай же что-нибудь, ну ты же так молод! Пока умрешь, пройдет еще столько лет, исправь свою жизнь, создай семью, найди работу, не прожигай свою молодость, ты же себя губишь!
— Не знаю, друг, если бы я оторвался, вышел из этой колеи, в которой застрял.
В заключение он мне сказал:
— Ну а сейчас ты дашь мне, чтобы я взял себе что-нибудь? Ну хотя бы кока-колу: если ее быстро выпить, она вызывает маленькую эйфорию. Она, конечно, не сравнится с наркотиком, но когда нет денег…
— У меня нет стольких денег, чтобы ты покупал наркотики. И тебе нельзя давать столько денег. Пойдем, возьмем тебе что-нибудь поесть.
— Но я в любом случае благодарю тебя за то, что поговорил со мной!
— И я тебя тоже благодарю, что доверился мне!
Я не был один, там были и другие ребята. Мы стали говорить о Панайоте, которого я увидел почти месяц спустя, опять же в Афинах, в плачевном состоянии. Он сидел у какого-то магазина перед витриной, подобрав под себя ноги, в состоянии после принятия дозы, и глаза у него были совсем мутные… Он был как заколдованный, как уснувший, и уже не говорил со мной. Я смотрел на него, а он меня не понимал, я говорил ему что-то, но он меня не понимал.
Я сказал ему:
— Панайот, ты помнишь меня?
— Ах, друг… я не понимаю, кто ты…
Ничего. Он не мог говорить.
— Ты знаешь?.. А как дела с тем, о чем мы с тобой говорили, ты ездил к дяде с пчелами?
— Я сейчас не могу говорить! — сказал он и был готов отключиться.
Я вспомнил слова одной своей знакомой, она сказала мне их по поводу своего сына, который страдал той же болезнью. Она рассказала мне, как однажды вошла в его комнату и застала его за тем, что он держит свои ботинки за шнурки и раскачивает их в воздухе. Всё его тело было одеревеневшим, он не мог двинуться, не мог ничего понять. Она что-то говорила ему, но он не просыпался, он не мог прийти в себя и сидел на кровати, готовый обуться, но не мог, потому что наркотик действовал, и он в этом состоянии витал — в другом месте.
Мать хочет говорить с ним, а он ее не понимает. И она плакала, но ребенок ее не понимал, ребенок был где-то в каком-то месте, а она в другом. Она жила в своем безумии, она чуть не сошла с ума, а ребенок жил в своем безумии — из-за всех нас, христиан, и из-за нашего христианского общества. Из-за всех нас: родителей, учителей, воспитателей, священников, всех нас, обязанных быть светом миру, быть светильником, освещающим всю землю, светом, стоящим на горе.
Но мы не светлый град, который видят все, мы не такие. И в этом наша огромная ответственность, что мы не такие, что мы не придали смысла этим детям, смысла в жизни, смысла их жизни. Что не научили их, как расти, как жить, как переносить боль, мы не научили их, что Христос существует, не научили их, что значит крест, искушение.
Эти дети видели, как ты ссоришься, ругаешься, как разводишься, как стучишь кулаком по столу, как ты устраиваешь скандалы, как требуешь и настаиваешь, как хочешь, чтобы всегда было по-твоему, и как хочешь всего и всегда. Эти дети ни в чем не нуждались, и это стало той причиной, которая привела к тому, чтобы они хотели всё большего и большего и чтобы не имели никакой жизни, потому что ты не научил их радоваться малому, не научил тому, что жизнь бережет для них беды и проблемы, а также тому, чтобы они радовались в боли, чтобы научились видеть воскресение в Христовом Кресте.
Мы разбаловали своих детей больным и опасным комфортом, и когда жизнь встряхивает их, они не могут оправиться. Когда жизнь прижмет их, когда подует первый холодный ветер в их жизни, встретится первая западня, наступит первое помрачение ума, то первый же вызов и предложение приятелей застает их без антител, без всякого сопротивления, без всякой опоры, без Христовой благодати, без критериев православной жизни и правильного выбора: куда я пойду, что я возьму и чего не возьму, когда я скажу «нет!», а когда скажу «да!».
Эти дети, которых ты не научил поститься, говорить «нет» мясу, говорить несколько дней «нет» молоку, сыру, от чего-то отказаться, чего-то лишить себя ради Христа, радоваться в этом своем лишении и ощущать сладость жертвы и борьбы. Как ты научил этих детей ни в чем себе не отказывать и есть всё, так они сейчас и поглощают смерть.
Мы оставили этих детей в беспомощном состоянии и несем огромную ответственность за то, что они дошли до этого ложного мира — рая, который не рай, а переменившийся ад. Как написано в Новом Завете, диавол является в виде светлого ангела (См.: 2 Кор. 11:14), и именно этому свидетелями стали они. Эти дети — наши дети, и мы несем огромную ответственность за них.
Все программы по борьбе с зависимостью благословенны и хороши, я недостоин судить или комментировать их. Но одно всё же могу сказать: если человек не научится укрепляться благодатью Христовой, то он не надолго оставит наркотики и, скорее всего, опять начнет. Это как с диетой: если кто-нибудь не научился питаться правильно, то что он делает? Немного сбросит вес, килограмм на 5—6, обуздает свою волю, но потом, если правильное питание не станет для него образом жизни, то набирает не только те 5—6 килограмм, которые сбросил, но еще и еще и становится толще, чем был.
Так происходит и здесь. Мы ненадолго бросаем наркотики в центрах, но если не придашь смысла и цели жизни этих людей, если не дашь им Христа, если не научишь тому, зачем они живут, откуда пришли и куда идут и как им обрести сильную волю в Христовой силе… Так где же эта сила? Силу мы ищем, но нет у меня силы, не могу я этого бросить, хочу, но не могу, кто даст мне силу бросить курить, пить, бросить наркотики, любую зависимость? Кто? Дядины пчелы, о которых тот парень сказал, что поедет на Эвбею?
Ты говоришь: но я ведь сказал ему, чтобы он поехал! Да, сказал, как скажу и любому, что надо обратиться в какой-нибудь центр, чтобы отказаться от наркотиков, потому что и это нужно, но недостаточно без Христа, без Божией благодати. И Господь говорит это, а неложное слово Господне всегда подтверждается: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5)!
Ты думаешь, что меняешься и порываешь с зависимостью от наркотиков, но потом попадаешь в какую-нибудь другую ловушку. Бросаешь наркотики, но начинаешь пить, попадаешься в какие-нибудь другие сети, начинаешь другие беззакония или впадаешь в блуд — одна страсть заменяет другую. Это не лечение, это суррогат, это ложное ощущение лечения, которым ты ненадолго обманываешь себя.
Поэтому так много детей идет в эти центры по борьбе с наркотиками, на короткое время успокаивается, но потом, когда жизнь прижмет их, они не знают, как устоять, как создать семью, растить детей. Я не знаю, может, есть и другие, я молюсь об этом.
Я не радуюсь их срыву, просто вижу их срыв из того, что слышу от близких им: «Он вырвался, но опять взялся за старое. Бросил, мы успокоились года на два, и опять начал». Почему? Что же случилось, почему он опять начал? Потому что у них нет Христа. Эти слова выглядят как-то теоретично и слишком церковно, так только бабки говорят: «Христос да Христос», — но это правда, и реальность доказывает это.
Если ты не почерпнешь от Христовой силы, ты не сможешь сделать ничего. Честной Крест, сила воскресшего Господа, благодать Его Таинств — вот что дает нам силу. Почему мы склоняем голову под епитрахилью священника и получаем прощение? Потому, что вместе с прощением получаем и благодать, силу и выдержку в жизни, и нам удается устоять. А как устоять в противном случае?
«Я поставил себе цель бросить курить, и у меня сильная воля, ты меня не знаешь!» А что значит сильная воля? Где ты ее нашел? Ну так давай, бросай! Бросаешь ты ненадолго и видишь, что не можешь бросить этого насовсем. Или бросаешь, но потом начинается другое: нервы, капризы, упрямство. Страсть не уходит просто так: ты ее закрываешь, душишь, прижимаешь, а она показывается в другом месте. Не получается, она — это взрывная сила.
Только Господь берет грех мира. Он берет, подметает, глубоко вычищает всё, что мучает твою душу. Вот в чем тайна — нам надо найти Христа.
Давайте же найдем Господа, потому что любой из нас стоит перед опасностью связаться с наркотиками: и богатый, и бедный, люди всех слоев. И самые богатые тоже, у которых есть всё, но им не на что надеяться, они ничего не ждут. Ничего, что бы ты им ни дал, не доставляет им радости, потому что они пресытились всем, всё им надоело, они пресыщены в душе своей.
Дашь какому-нибудь бедному человеку цветок, розу, ромашку, и он говорит: «Спасибо!» А богатого не трогают такие вещи. Какая-нибудь простодушная бабуля увидит закат солнца, растрогается, перекрестится и скажет: «Господи, какие цвета, какая красота!» А богатый¸ у которого всё есть и который всё наслаждается-наслаждается, живет в расточительстве, сребролюбии, сластолюбии, алчности, сверхпотреблении нашей эпохи, не довольствуется ничем.
Поэтому можно увидеть богатых людей, у которых есть всё, но, поскольку у них нет Христа, они ощущают пустоту и прикрывают ее каким-нибудь редким переживанием, чем-то еще непознанным, чего они еще не испытывали до сих пор. «А что это?» Всё остальное они уже испытали: удовольствия, женщины, яства, ночная жизнь, машины, отдых, чего же им недостает? А недостает этого опьяняющего переживания, этого экстаза, этого чего-то другого, чего они еще не испытали. Того, что у Церкви есть, чтобы дать тебе. Не я дам, а Христос. Я тебя разочарую, но у Церкви это есть. Но так как они не находят этого в Церкви, то ищут где-то в другом месте и, к сожалению, находят — у этих коварных людей, которые, конечно, тоже являются жертвами других, и найти этому конца и края ты не можешь.
Давайте же молиться, чтобы Бог дал этим детям Свою благодать, Свою силу, чтобы совершилось чудо, чтобы произошло что-то и они бросили то состояние, в котором живут, чтобы произошел прорыв в их сердце, чтобы они пережили что-то потрясающее. Неужели ни один святой не может изменить их?
Когда такие люди приходили к старцу Паисию, они бросали наркотики, освобождались, облегчались, жажда наркотиков исчезала из их души, как черное облако. Почему же? Потому что по благодати старца Паисия и по его молитвам Христос входил в них, и они чувствовали, что наркотик уже не может в них задержаться, для него нет места. В одном человеке не могут вместиться и наркотики, и Христос — Христос не как теория, а как присутствие, как опыт, переживание, прикосновение, как преображение. Это страшно и потрясающе.
Но таких людей, как он, нет. Если бы такие люди были в этих центрах, святые люди, которые способны изменить наших детей! А мы, все остальные, тысячу раз пытаемся их изменить: мать плачет о своей дочери, отец о сыне, чтобы они изменились. Но как же им измениться и где им жить? В твоем доме, в твоей разрушенной семье? Как ты хочешь от своего ребенка, чтобы он изменился, что ты можешь дать ему взамен?
И знаешь, что тебе отвечает ребенок?
— Ну куда же ты меня зовешь жить? В какой мир зовешь вернуться? В тот, который создаешь ты?
Ты, естественно, скажешь:
— Дитя мое, но мир для всех один и тот же. Все мы мучаемся, страдаем, это же не выход.
Однако у ребенка чувствительная душа. Молодые не могут понимать всё так, как говоришь ты. И это не снимает ответственности ни с тебя, ни с него.
Помню, раньше я ходил в одну библиотеку, там был библиотекарь, и его сын часто приходил к нему, просил денег, и мы слышали это через стекло. И вот однажды он приходил раза два-три, кричал, отец говорил с ним, и мы всё слышали:
— Эх, дитя мое, ну я же недавно давал тебе 5000 драхм? Что ты сделал с этими деньгами? Больше я тебе не дам.
Он знал, что его ребенок принимает наркотики, но давал ему. А что ему оставалось делать? Давал, тот устраивал скандалы, отбирал их силой.
Отец сказал:
— У меня нет денег, чтобы доехать до работы, — он жил далеко, — я пришел пешком!
А сын ему говорит:
— Дай мне их сейчас же, сию же минуту!
Он отобрал у отца последние 5000 драхм и исчез. Отец стоял за библиотечной витриной и плакал, мы видели это и пошли к нему. Он сказал нам:
— Мне очень жаль, что я так унижаюсь перед вами. Вы уже знаете, вы поняли, что творится у меня дома. Сын связался со всем этим. Но вы никогда не связывайтесь! Будьте очень осторожными! Я уже продал всю мебель, вещи, мы живем впроголодь, лишь бы сын мог принимать свои наркотики…
Немного времени спустя мы увидели этого библиотекаря с черной ленточкой на рукаве. Он был в трауре. Мы подошли к нему и поняли, что это по его сыну. Мы прочли это в его глазах и не стали спрашивать. Взглядом спросили его, он кивнул головой и сказал:
— Да. Это так. Павел. Павла нашли в одном отеле скончавшимся от передозировки. Привезли домой, и я горюю и рыдаю, а с другой стороны, знаю, что теперь стало легче и ему, и нам. Мы ведь уже ничего не могли сделать, мы были опустошены и финансово, и душевно. Это была нескончаемая трагедия …
Помню еще, как летом, когда из-за жары распахивают окна, я шел по одному кварталу и услышал разговор отца и сына. Сын говорил отцу:
— Дай мне скорей денег!
— Я больше не могу тебе дать! Делай что хочешь! Вставай и убирайся! Я больше не могу этого вынести!
— Так значит, ты хочешь, чтобы я стал торговцем?! Ты хочешь меня принудить к этому?
И что же делает отец? Чтобы сын не стал торговцем наркотиками, он дает ему денег.
Этот ребенок превратился в сущую развалину. Когда он был маленьким, у него умерла мать, и я помню его тогда. После похорон он меня нашел, и у него даже не хватило духу сказать мне: «Мама умерла!», он сказал это по-английски, быстро так сказал: «Mother — всё!»
И с тех пор, не знаю почему, он не нашел себе опоры, помощи, он, конечно же, не нашел Христа, ему не дали Христа, и с тех пор он погряз в том, что стало для него как «Mother». У него появилась своя мать.
Старец Паисий говорит:
— Если мать не даст ребенку грудного молока, но и сердечного молока тоже — своей любви, тогда ребенок вместо ее груди станет искать бутылочек, чтобы утешиться, успокоиться, уснуть, чтобы уйти куда-нибудь от бремени этой жизни.
И эти бутылочки — это спиртные напитки, наркотики, всё что опьяняет. Потому что чего ищет ребенок во всем этом? Он ищет материнской груди, материнских объятий и материнской ласки, которых не нашел. И эта грудь, эти объятия — это объятия Церкви, которую он в глубине своей души ищет. В глубине души он ищет Христа, но не находит.
Помню первые похороны в своей жизни, которые я видел. Я что-то услышал, открыл окно и стал вглядываться, чтобы понять, что происходит, и увидел справа много людей, собравшихся перед одним домом. Там стояло много людей, и мне сказали, что там похороны. Умерло совсем юное дитя. Юное дитя? А кто? Да там же живет Аристид, мой друг. Да, Аристид. Он умер. Такой маленький? А от чего? От наркотиков.
Впервые это слово прозвучало в моих ушах и было мне непонятно. Умер от наркотиков. Я не знал, что это значит. Вот мы говорим: его задавила машина, он сорвался в пропасть, — это я знал, но чтобы от наркотиков? Что это такое? Тебя что, чем-то бьют? Что-нибудь на тебя падает? Что это? Мне сказали, что это то, что ты ешь, кладешь это на себя и умираешь.
Я был ребенком. Но Аристид ведь тоже был ребенком… И с тех пор, с 1982 года, я поминаю его, поминаю теперь на проскомидии и столько других людей еще, кого знаю, кого знаете и вы. И мы не можем перечислить всех этих имен, но можем молиться за всех них и помнить о своей ответственности, можем научить себя и своих детей возлюбить Крест Христов, возлюбить жизнь Церкви.
Помню, я ходил в воскресную школу, и, когда заканчивался учебный год, нам всё твердили: «Дети, которые ходят в воскресную школу, не принимают наркотиков». Сейчас я вижу, понимаю, что правы были говорившие это. Действительно, только если человек близок к Церкви, он не погрязнет где-нибудь, не побежит куда-нибудь искать суррогатов.
Кто-то сказал мне:
— Я не принимаю наркотиков, друг, но и в церковь тоже не хожу.
Хорошо, дай тебе Бог, чтобы ты чувствовал себя хорошо и не принимал наркотиков, однако знай, что ты принимаешь что-нибудь другое вместо наркотиков. Наркотиком для тебя может быть чрезмерное увлечение телевизором, спортом, фанатство, всё, что прилипло к твоему уму и ты не можешь от него отвязаться: мода, одежда, прически, по вечерам ты где-то носишься или ведешь ночной образ жизни, — всё это зависимости. Всё, что одурманивает душу и наносит ей вред, что затуманивает разумную часть души, и человек четко не видит истину и Бога, — всё это наркотик.
По крайней мере люди, которые принимают наркотики, так сильно унижаются, так сильно смиряются, соглашаются, что они не на правильном пути, понимают это и вынашивают надежду на то, что, когда дойдут до дна, где дальше уже некуда, им останется только одно — сказать: «Господи, помилуй! Я пропащий, я отбросы общества, я непотребный. Господи, помилуй меня!» Тогда как все мы, остальные, опьяненные благопристойными наркотиками, которые не выдают окружающим нашей проблемы, однако ум наш, не знающий Христа, болеет, — все мы тешимся тем, что мы очень хорошие.
Вот лицемерие нашей эпохи! Если бы мы не были такими лицемерными, может, меньше детей оказались бы так близки к наркотикам и были бы намного ближе к тишине, теплу, объятиям Христовым, в которых ты пребываешь бдящим, имеющим ясный ум, очень деятельным и которые в то же время помогают тебе выдержать удары жизни в Его сладком упоении, которое Он дает Своим членам через Святое Причастие, молитву, исповедь, любовь, жертву.
Брат мой, дай всем нам Бог быть опьяненными Христовой любовью, чтобы выстоять перед остальными опьянениями, которые мир предлагает нам, и так поддержать своей рукой, молитвой, слезой всех, кто мучается и страдает среди нас. Дай Бог, чтобы Господь увидел их боль, агонию, драму и привел к спасительному пристанищу. Чтобы в какой-то момент Он сделал это, хотя бы в последний час, перед тем как им уйти из этой жизни…
Опубликовано: 24/01/2016