Тайна Пресвятой Троицы

Понятия об единстве и высочайших свойствах Божиих не исчерпывают собой всей полноты христианского учения о Боге. Христианская вера посвящает нас в глубочайшую тайну внутренней жизни Бога. Она представляет единого по существу Бога троичным в Лицах. (Понятие «лицо» (не лик) близко к понятиям «личности», «сознания», pеrsоnаlity). Так как Бог в Своем существе един, то и все свойства Божии — Его вечность, всемогущество, вездесущность и другие — принадлежат в равной мере всем трем Лицам Пресвятой Троицы. Иными словами, Сын Божий и Святой Дух, вечны и всемогущи, как Бог Отец.

Истина Триединства Божия составляет отличительное достояние христианства. Не только естественные религии не знают этой истины, но ясного, прямого раскрытия ее нет даже и в Богооткровенном ветхозаветном учении. Там лишь начатки, образные, прикровенные указания, которые могут быть поняты во всей полноте только в свете Нового Завета, раскрывающего учение о Триедином Боге с совершенной ясностью. Таковы, например, ветхозаветные изречения, свидетельствующие о множественности Лиц в Божестве: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт. 1:26). «Вот, Адам стал как один из Нас» (Быт. 3:22). «Сойдем же и смешаем там язык их» (Быт. 11:7). Здесь Бог применяет к Себе множественное число. Есть и другой библейский пример, когда в повествовании о Боге трое выступают, как один. Так, например, когда Бог явился Аврааму в виде трех странников (ангелов), Авраам, беседует с тремя, употребляя единственное число. Это явление Бога Аврааму послужило сюжетом для известной Рублевской иконы Святой Троицы.

Учение о Троице является основой, на которой зиждится христианская вера. Все отрадные, спасительные истины христианства о спасении, освящении, блаженстве человека могут быть приняты лишь при условии, что мы верим в Триипостасного Бога, так как все эти великие блага дарованы нам общей и совокупной деятельностью Божественных Лиц. «Начертание нашего учения одно», — учит св. Григорий Богослов, — «и оно кратко. Это как бы надпись на столпе, вразумительная для всякого: Люди эти — искренние поклонники Троицы». Высокой важностью и центральным значением догмата Пресвятой Троицы объясняется та заботливость, с какой Церковь всегда оберегала его, та бдительность и та напряженная работа мысли, с какой защищала она эту свою веру от различных еретиков и старалась дать этому самое точное определение (1 Ин. 5:7—8).

«Единый по существу Бог троичен в Лицах: Отец, Сын и Святой Дух, Троица единосущная и нераздельная». В этих немногих словах выражается сущность христианского учения о Пресвятой Троице. Но несмотря на такую видимую краткость, несложность, догмат Троицы составляет одну из самых глубоких, самых непостижимых, неведомых тайн Откровения Божия. Сколько бы мы ни напрягали свой ум, мы совершенно не в силах представить, каким образом три самостоятельных Божественных Лица (не силы, не свойства или явления) совершенно равного Божеского достоинства могут составить единое, нераздельное Существо.

Святые отцы Церкви своей Богом просвященной мыслью не раз приближались к этой необъятно глубокой, возвышенной истине. В своих стараниях как-либо уяснить ее, приблизить к пониманию нашего ограниченного ума, они прибегали к разнообразным уподоблениям, заимствуя их то из явлений окружающей природы, то из духовного устройства человека. Например:

1. солнце, свет и теплота (отсюда: «Свет от Света» в символе веры);
2. родник, ключ и поток;
3. корень, ствол и ветви;
4. ум, чувство и воля…

Св. равноап. Кирилл, просветитель славян, (869 г. в беседе с мусульманами о Пресвятой Троице), указывая на солнце, говорил: «Видите, стоит на небе круг блестящий, и от него рождается свет и исходит тепло? Бог Отец, как солнечный круг, без начала и конца. От Него рождается Сын Божий, как от солнца свет, и как от солнца вместе со светлыми лучами идет и тепло, исходит Дух Святой. Всякий различает порознь и круг солнечный, и свет, и тепло, а солнце одно на небе. Так и Св. Троица: три в Ней Лица, а Бог единый и нераздельный».

Все эти и другие подобия, облегчая несколько усвоение тайны Троицы, являются, однако, лишь самыми слабыми намеками на природу Высочайшего Существа. Они оставляют сознание недостаточности, несоответствия с тем высоким предметом, для уяснения которого употребляются. Они не могут снять с учения о Триедином Боге тот покров непостижимости, таинственности, которым облечено это учение для ума человека.

В этом отношении сохранился один поучительный рассказ об известном западном учителе Церкви — блаженном Августине. Погруженный однажды в мысли о тайне Троицы и составляя план сочинения на эту тему, он отправился на берег моря. Там он увидел, как мальчик, играя на песке, рыл яму. Подойдя к мальчику, Августин спросил его: «Что ты делаешь?» — «Я хочу перелить море в эту ямку», — ответил мальчик, улыбаясь. Тогда Августин понял: «Разве я не делаю то же, что и этот ребенок, когда пытаюсь море бесконечности Божией исчерпать своим разумом?»

Равным образом, и тот великий вселенский Святитель, который за способность свою проникать мыслью до самых глубоких тайн веры почтен от Церкви именем Богослова, писал про себя, что о Троице он чаще говорит, нежели дышит, и он признается в неудовлетворительности всех уподоблений, направленных к постижению догмата Троицы. «Чего я ни рассматривал своим пытливым умом», — говорит он, — «чем ни обогащал разума, где ни искал подобия для сего, — не нашел, к чему бы дольнему можно было применить Божие естество».

Итак, учение о Пресвятой Троице — самая глубокая, непостижимая тайна веры. Все усилия сделать ее понятной, ввести ее в обычные рамки нашего мышления — напрасны. «Здесь предел того», — замечает св. Афанасий Великий, — «что херувимы закрывают крыльями».

Однако, при всей своей непостижимости, учение о Святой Троице имеет важное для нас нравственное значение, и, очевидно, поэтому эта тайна и открыта людям. Действительно, оно возвышает самую идею единобожия, ставит ее на твердую почву и устраняет те важные, неодолимые затруднения, которые ранее возникали для человеческой мысли. Некоторые из мыслителей дохристианской древности, возвышаясь до понятия об единстве верховного Существа, не могли разрешить вопроса, в чем собственно проявляется жизнь и деятельность этого Существа самого по Себе, вне Его отношения к миру. И вот Божество или отождествлялось в их представлении с миром (пантеизм), или являлось безжизненным, замкнутым в себе, неподвижным, изолированным началом (деизм), или обращалось в грозный, неумолимо господствующий над миром рок (фатализм). Христианство в учении о Святой Троице открыло, что в Триипостасном Существе и помимо Его отношений к миру проявляется от века бесконечная полнота внутренней, таинственной жизни. Бог, по выражению одного древнего учителя Церкви (Петр Хрисолог), один, но не одинок. В Нем есть различие Лиц, пребывающих в непрерывном общении друг с другом. «Бог Отец не рождается и не исходит от другого Лица, Сын Божий предвечно рождается от Отца, Дух Святой предвечно исходит от Отца.» В этом взаимообщении Божественных Лиц искони состоит внутренняя, сокровенная жизнь Божества, которая до Христа была закрыта непроницаемой завесой.

Через тайну Троичности христианство научило не только чтить Бога, благоговеть перед Ним, но и любить Его. Через эту именно тайну оно дало миру ту отрадную и знаменательную идею, что Бог есть беспредельная, совершенная Любовь. Строгое, сухое единобожие других религиозных учений (иудейства и магометанства), не возвышаясь до откровенной идеи Божественной Троичности, не может поэтому подняться и до истинного понятия о любви, как господствующем свойстве Божием. Любовь по самому существу своему немыслима вне союза, общения. Если Бог единоличен, то в отношении к кому могла бы обнаружиться Его Любовь? К миру? Но мир не вечен. В чем же могла проявиться Божественная любовь в домирной вечности? К тому же мир ограничен, и любовь Божия не может обнаружиться во всей своей безграничности. Высочайшая любовь для своего полного проявления требует такого же высочайшего предмета. Но где он? Только тайна Триединого Бога дает разрешение всех указанных затруднений. Она открывает, что любовь Божия никогда не оставалась недеятельною, без проявлений: Лица Пресвятой Троицы от вечности пребывают друг с другом в непрерывном общении любви. «Отец любит Сына» (Ин. 5:20, 3:35), и называет Его «возлюбленным» (Мф. 3:17 и др.). Сын говорит о Себе: «Я люблю Отца» (Ин. 14:31). Глубоко верны краткие, но выразительные слова блаженного Августина: «Тайна христианской Троичности — это тайна Божественной любви. Ты видишь Троицу, если видишь любовь».

На учении о Пресвятой Троице базируется понятие о Боге как о Любви. На этом учении основывается и все христианское нравоучение, сущность которого состоит в заповеди любви.

В смиренном сознании невозможности постичь тайны Пресвятой Троицы, мы должны принять ее с полной верой, и принять так, чтобы эта истина не оставалась чем-то внешним, сторонним в отношении к нам, а проникала до глубоких тайников нашего духа, сделалась достоянием всей нашей души, стала направляющим двигателем нашей жизни. Таково должно быть в сущности и усвоение других христианских истин. Ибо христианство — не отвлеченная теория, но новая, возрождающаяся жизнь!