Безработный

Инженер Полетаев Евгений Николаевич стоял, облокотясь на каменный парапет набережной и смотрел в воду. Вода уносилась медленным течением вместе с падавшими в нее желтыми осенними листьями и каплями дождя. Этот дождь моросил однообразно, скучно, по-осеннему с утра и всю прошедшую ночь, и вчера, и третьего дня. Полетаеву стало казаться, что пасмурная погода будет длиться вечно. Везде сыро, серо, беспросветно, как, впрочем, и сама жизнь. Сегодня его супруга, всегда такая тихая и скромная, вдруг впала в неистовство, когда дочка подошла к ней и попросила денег на школьный завтрак. Что же тут началось, Боже мой: слезы, истерические выкрики. Чего только не услышал Полетаев в свой адрес. Что он никчемный человек, эгоист, которому нет никакого дела до семьи, и тому подобное. Он пытался оправдываться: где, мол, найдешь работу, везде на производствах сокращения. «Сделай что-нибудь, — плакала жена, — так дальше жить невозможно». «Действительно, невозможно», — подумал Полетаев и, хлопнув дверью, ушел. Его взяла такая досада, такое отчаяние на жену, на себя и на всю эту, как ему казалось, никчемную жизнь. Опять зашел в какую-то фирму насчет работы, но дальше вестибюля не прошел, охранник выгнал. Домой возвращаться не хотелось, да и что он скажет Люсе, своей жене. Потому бесцельно ходил по городу. На одном из импровизированных рынков увидел бывшего своего мастера цеха Уткина, торговавшего на лотке гайками, шурупами и прочей мелочью. Поболтали о том, о сем, Полетаев посетовал на жизнь, тот посоветовал ему заняться торговым делом.

— У меня такое впечатление, что вся страна чем-то торгует, — с досадой сказал Полетаев.

— Так оно и есть, — весело подтвердил Уткин.

— Но если все только торгуют, то кто же все это тогда покупает?

— Друг у друга и покупаем, — не задумываясь, ответил тот.

— Идиотизм какой-то, — пробормотал Полетаев. — Я инженер автоматизированных поточных линий, почему я должен торговать? Мое дело — производить товары, пусть торгуют те, другие, кто этому обучался.

Теперь, дойдя до набережной, он просто стоял и смотрел в воду. Почему-то вспомнилось изречение Гераклита, что в одну и ту же реку нельзя ступить дважды. «Не прав этот Гераклит, — подумал Полетаев, — я хоть сто раз могу ступить в одну и ту же реку. Река остается рекой, какие бы струи воды в ней ни протекали и в какие бы цвета в зависимости от погоды и времени дня эти струи ни окрашивались. Вода в ней меняется, но само понятие «река» неизменно. А вот утонуть в одной и той же реке дважды нельзя, — размышлял он, — утонул — «и все твои печали под темною водой», — вспомнил он слова песни Аллы Пугачевой. Вода вдруг стала чем-то манящим и притягивающим к себе, как бы указывая на выход из тупиковой ситуации. Все очень просто, надо приложить немного усилий, перевалиться через парапет и уйти из неприятного, холодного мира, где ты никому не нужен, где только одни нерешенные проблемы. Как он это только подумал, на него сразу как будто что-то навалилось, пригибая ниже и ниже к воде. Он подтянулся повыше, лег животом на гранитный парапет и стал клониться головой вниз. Ноги уже чуть-чуть оторвались от асфальта, когда рядом с собой он услышал бодрый старческий голос:

— Прескверная погода, молодой человек, неправда ли? Как Вы думаете, за что же Пушкин любил осень?

Ботинки Полетаева вновь обрели твердую почву под ногами. Он, выпрямившись, повернулся к говорившему с чувством раздражения. Перед ним стоял старичок в сером плаще, в ботинках, в старомодных калошах, в сером берете под зонтом.

Старик улыбался. Добродушная улыбка вступала в явное противоречие со всем окружающим миром осеннего увядания, противоречила и побеждала его.

— «Унылая пора»… Ну что мог любить в унылой поре Александр Сергеевич?

Незнакомец нагнулся и поднял с асфальта красный кленовый лист, повертев его, продолжил:

— «Люблю я пышное природы увяданье...» Если бы просто увяданье, то это любить нельзя. Но Пушкин добавляет только одно прилагательное «пышное», и сразу все становится иным. Одним словом — гений. Извините, не представился — Геннадий Петрович Суваров, бывший преподаватель Ленинградского государственного университета, теперь пенсионер.

— Евгений Николаевич Полетаев, бывший инженер, теперь безработный, — в тон ему представился Полетаев и спросил:

— Вы, наверное, литературу преподавали?

— А вот и не угадали. Я, молодой человек, физик-математик, а супруга моя, Ксения Александровна, та, действительно, литературу преподавала. Говорят, с кем поведешься, от того и наберешься. За почти полвека совместной жизни и я стал немного филологом, чего не скажешь о Ксении Александровне: как не любила физику, так и сейчас не любит.

Удивительно, но раздражение у Полетаева куда-то улетучилось. Было видно, что старому физику хочется с кем-нибудь поговорить, да и самому Полетаеву некуда было торопиться. Старик, обрадовавшись благородному слушателю, продолжал:

— Супруга моя Ксения Александровна в церкви на службе, — он указал на храм через дорогу.

Странно, но Полетаев заметил храм только сейчас, хотя шел сюда именно по этой улице.

— А у меня не получается всю службу отстоять. С Богом-то примирился, а к храму привыкнуть пока еще не могу.

— Как, то есть, примирились? — не понял Полетаев.

— В том смысле, что я раньше в Него не верил, то есть атеистом был, сами понимаете — физико-математический факультет, а теперь поверил в Бога, значит, примирился.

— Что же Вас к этому подвигло, супруга, наверное, повлияла? — заинтересовался Полетаев.

— Может, в чем-то и супруга, но серьезно задуматься над этим вопросом меня заставил мой коллега. Было это еще в советские времена, у нас один молодой талантливый физик вдруг во всеуслышание объявил о своей вере в Бога и ушел в Церковь. Как-то мы с ним повстречались на улице, поздоровались и не знаем, о чем дальше говорить, аж неловко стало. Но он заговорил первым:

— Вас, наверное, Геннадий Петрович, удивил мой поступок?

Я говорю:

— Да, конечно, ведь не каждый день от нас физики уходят. Но почему, почему Вы верите в Бога?

— Почему? — переспросил он, глядя мне прямо в глаза. — А почему Вы в Него не верите?

Я растерялся, поняв, что не могу ему ответить ничего вразумительного. Вот тогда-то я серьезно и задумался над этим вопросом. Я ведь математик и прекрасно знаю, что как положительные, так и отрицательные суждения в одинаковой мере нуждаются в доказательстве.

— Но почему Вы пришли к заключению, что Бог существует? Ведь Вы же физик, в конце концов, — недоумевал Полетаев, — а физика — это наука, формирующая у нас представление о мире и материи.

— Правильно мыслите молодой человек, но мы не учитывали, что:

Физика — опасная наука,

Для материалистов не порука.

А еще нашла родного братика

Атомного века — математику,

И вдвоем они ведут дорогу

Прямо к Богу, —

торжественно произнес Геннадий Петрович, подняв указательный палец вверх.

— Это Вы сами сочинили?

— Не я, конечно, — засмеялся старый профессор, — но поверьте мне, это стихотворение отражает подлинные проблемы современного естествознания.

— А нас в школе убеждали, что вера в Бога появилась у первобытных людей от незнания законов природы, — как-то неуверенно произнес Полетаев.

— Хе-хе-хе, — сотрясался от смеха профессор, — не знаю, что там было в головах у этих дикарей, но точно знаю одно, что если мы даже будем знать все законы Вселенной и все в мире этими законами сможем объяснить и разъяснить, двух вещей с помощью науки мы объяснить никогда не сможем: первое — откуда появился этот самый мир, и второе — кто дал эти законы. Вот так-то, молодой человек. Вот и моя Ксения Александровна идет.

К ним направлялась очень милая, интеллигентная старушка в старомодной шляпе. Профессор представил их друг другу и, когда они поздоровались, она, пожимая Полетаеву руку, сказала, как будто обращалась к давнишнему знакомому:

— Милый Евгений Николаевич, Вас, наверное, мой супруг замучил стихами об опасной науке да рациональным доказательством бытия Божия? Поверьте, самые сильные доказательства не в области разума, а в сердце человека. Пойдите сами в храм и постарайтесь увидеть то, что невозможно увидеть глазами, и понять то, что невозможно понять разумом, и тогда Ваша жизнь изменится. Вы вдруг поймете, что до этого момента Вы не жили, а существовали.

Они попрощались с Полетаевым и пошли под одним зонтом вдоль набережной, о чем-то беседуя. Полетаев долго смотрел им вслед, затем решительно повернулся и пошел в храм.

Самара, октябрь 2002 г.