О творчестве Шмелева

Иван Сергеевич Шмелев

Какая радость, какое богатство — подслушать национально-духовный акт своего народа и верно изобразить его! Внять ему, принять его и утвердить его как основу своего — личного и общенационального бытия…; художественно или философически закрепить его; показать творческий уклад своего народа; как бы очертить его лик в обращении к Богу и нарисовать его духовный «портрет» в отличение от других народов… Это есть дело трудное, но совершенно необходимое для национального самоопределения и самоутверждения; дело, требующее и любви, и огня, и прозорливости, и особого, неописуемого «медиумизма»: срастворения и самоотречения, безсознательной рассредоточенности и повышенной предметной чуткости; и конечно, вдохновения… Вся русская художественная литература служит этому делу. И вот, свое, глубокое, предметно-выстраданное и непреходящее слово говорит о русскости русского народа — искусство Шмелева.

Шмелев есть прежде всего — русский поэт, по строению своего художественного акта, своего созерцания, своеготворчества. В то же время он — певец России, изобразитель русского, исторически сложившегося душевного и духовного уклада; и то, что он живописует, есть русский человек и русский народ — в его подъеме и его падении, в его силе и его слабости, в его умилении и в его окаянстве. Это русский художник пишет о русском естестве. Это национальное трактование национального. И уже там, дальше, глубже, в этих узренных национальных образах раскрывается та художественно-предметная глубина, которая открыла Шмелеву доступ почти во все национальные литературы… Это естественно и закономерно: только через национальное служение дух может достигнуть сверхнациональной значительности и многонационального признания. Прежде всего надо быть, а не «казаться» и не «славиться»; ибо кажущееся легко исчезает и слава слишком часто состоит из пыльного смерча. Надо быть — страстно, искренно и цельно; тогда невольно и непроизвольно осуществится национальное художество, и если оно будет предметным, то многонародное признание придет само собою, и притом не в виде мнимой и пыльной «известности», а в формах прочных и окончательных.

Иван Сергеевич Шмелев — бытописатель, русского национального акта. Своим художественным чутьем, своим как бы медиумическим видением он знает, чем строилась Россия и как она вышла на дорогу духовного величия и государственно-культурного великодержавия; он знает, откуда она извлекала воды своей жизни, чем она крепила свою волю и свое терпение, и как она превозмогала свои беды и опасности.

История России есть история ее страданий и скорби, история ее нечеловеческих напряжений и одинокой борьбы. Это бремя она несет ныне — вторую тысячу лет; и справляется она с ним только благодаря своему дару вовлекать свой инстинкт в духовное горение и прожигать свое страдание огнем молитвы. Отсюда ее терпение и выносливость; отсюда ее способность не падать духом и не отчаиваться, несмотря на неудачи и крушения; отсюда ее умение строго судить свои дела и возрождаться на пепелище; отсюда творческая чистота ее воли. Россия «омаливала» свою жизнь и свою культуру, свою душу и свою государственность, так, что во всех «садах» и «щелях» ее быта «стелились» «петые» — незримые и неслышные — молитвы (Шмелев. «Лето Господне»). Ими она и спасалась. Ибо молитва есть сосредоточенное горение души; она есть восхождение души к истинной, все превозмогающей реальности; и действие ее отнюдь не прекращается с ее окончанием, но всегда льет свой таинственный свет, свою осязаемую силу на всю жизнь человека и народа.

В этом духе пребывает творчество Шмелева. Из него он поет и повествует; в нем он страдает и молится.

Это не случайно, что Шмелев родился и вырос в Москве, проникаясь от юности всеми природными, историческими и религиозными ароматами этого дивного города… Вот откуда у Шмелева эта национальная почвенность, этот неразвеянный, нерастраченный, первоначально-крепкий экстракт русскости. Он пишет как бы из подземных пластов Москвы, как бы из ее вековых подвалов, где откапываются старинные бердыши и первобытные монеты. Он знает, как жил и строился первобытный русский человек. И, читая его, чувствуешь подчас, будто время вернулось вспять, будто живет и дышит перед очами исконная Русь, ее израненная историей и многострадальная, но истовая и верная себе, певучая и талантом неистощимая душа.