Молитва Ивана Шмелёва

Вспомнить впечатления своего детства так, как это сделал И.С. Шмелёв, все равно, что «вспомнить» язык деревьев или птиц, как будто Дух Святой водил пером писателя, поэтому и кажется, что «Лето Господне» написано то ли гениальным ребёнком, то ли Ангелом. Недаром книгу называют праздничным «акафистом» Святой Руси, задушевной песней, заветной молитвой.

Ни одна встреча в нашей жизни не происходит случайно (будь то человек или книга), так и Шмелёв вошёл в мою жизнь тогда, когда я так остро переживала состояние, которое теперь бы я назвала ощущением «богооставленности», а тогда, в конце 90-х — чувством невыразимой тоски, растерянности, придавленности. У меня пропало тогда ощущение Родины, моя повседневная жизнь, с её бытовыми подробностями, угнетала меня, и еще была смертельная болезнь мамы и предчувствие скорого сиротства. Стыдно признаться, но даже мой трехлетний ребёнок не помогал мне справиться с унынием. Мир ограничивался видом из окна: синяя полоска леса где-то вдали от моей жизни, застывший, какой-то окаменевший кран возле остановившейся стройки. Бесконечные ряды гаражей, куда по воскресеньям, как верующие на литургию, ныряют уже в приподнятом настроении мужички. И такая тоска…

И вдруг — Шмелёв, Замоскворечье, Горкин, масленицы, Пасха…

Помню, когда я читала «Лето Господне», пребывая в состоянии какого-то радостного изнеможения и абсолютного счастья, постоянно ловила себя на мысли: непрочитанных страниц становится всё меньше и меньше, ну вот, прочитаю я всё до конца, а что же я потом делать — то буду? Как будто пришел в мой дом нежданный, но вмиг ставший необходимым человек, и я не нарадуюсь, не наговорюсь, не налюбуюсь, а время неумолимо движется к ночи, и ему пора уже уходить…

Но человек и писатель Иван Сергеевич Шмелёв остался со мной. Словно открылись шлюзы, и сама Жизнь хлынула в мой тесный мир, живительной влагой освежая все её подробности, делая их какими-то одинаково значимыми, яркими. Писатель подарил мне мою Родину, которой я, оказывается, никогда не знала, придал объём, вкус и цвет всем явлениям и предметам. Показал, что, действительно, Царствие Небесное внутри нас. И только от нас зависит, сумеем ли мы услышать и увидеть Божий мир вокруг. Понять, что он, действительно, Божий. Глазами не просто семилетнего ребёнка, а человека до его грехопадения смотрит Шмелёв на мир. И видит его таким, каким он и был задуман. И нет в этом мире плохих людей, они просто все разные и все такие прекрасные… И праздники, и будни, и строгий пост и разговение, и кухонный «дым коромыслом» и праздничное убранство богатого стола, и колокольный звон и нестройное пение на кухне — все одинаково значимо, во всём Бог. В каждом звуке, в каждой хлебной крошке… В этом мире, так подробно описанном во всех его житейских деталях, нет быта, а есть бытие. Есть жизнь — значительная, приподнятая, молитвенная, в ней всё так дружественно человеку, так поэтично. В ней все живут как бы на облаке, одновременно крепко стоя на кажущейся безгрешной земле, и этот способ жизни выглядит единственно правильным. Вот и ко мне пришел этот мужественный и нежный человек и сказал: вот лес, вот дети, вот Бог, вот Жизнь. Радуйся и будь мужественна. Впервые увидев фотографию писателя, я вздрогнула — неужели можно жить с таким лицом? (Нечто подобное я испытываю, когда вижу фото Б. Пастернака) Такие у них искренние, исстрадавшиеся, беззащитные лица… Родные лица…

Иван Сергеевич был очень хрупким, нездоровым человеком, с поразительным мужеством и достоинством выполнившим свое предназначение на земле. Писателем, заплатившим за свой выдающийся дар страшную цену: теряя все, что было ему дорого в этом мире — Родину, единственного, горячо любимого сына, жену — он мучительно, медленно приближался к Тому, Кто так щедро одарил его в самом начале жизни, и с Кем он так явно соединился в её конце..

Жизнь писателя была наполнена чудесами. Некоторые из них он описал, о некоторых можно узнать из воспоминаний о нём.

Встреча со старцем Варнавой Гефсиманским, жившим в Троице-Саргиевой Лавре, определила и направила жизнь И.Шмелёва.

«Молитвы поешь…пой, пой», — эти слова старца Варнавы стали пророческими — он благословил И. Шмелева всю жизнь «молитву петь» — молитву Святой Руси. В момент последней встречи И. Шмелев — начинающий литератор и студент юридического факультета Московского университета, переживал период духовных искушений: «От Церкви я уже отшатнулся, был если не безбожник, то никакой…. Я питал ненасытную жажду «знать». И я многое узнавал, и это знание уводило меня от самого важного знания — от Источника Знания, от Церкви». И снова будущий писатель получает благословение пророческими словами: «Превознесёшься своим талантом».. Значительно позже он осознал, что его писательский труд — исполнение благословения старца, послушание Церкви и России.

В рассказе «Милость преп.Серафима» описано чудо исцеления писателя от тяжелого многолетнего недуга, накануне назначенной операции в мае 1934г. После горячей молитвы Прп. Серафиму (до этого, как писал И.С. Шмелев: «..крепкой веры и прочной духовности не было во мне»), он, уже практически ничего не евший и весивший 45 кг., был исцелен, а операция отменена. «Я почувствовал, что Он, Святой, здесь с нами … Никогда в жизни я так не чувствовал присутствие уже отошедших…Я как бы уже знал, что теперь, что бы не случилось, все будет хорошо, все будет так, как нужно. (…) Он со мной, я под Его покровом, в Его опеке, и мне ничего не страшно. (…) Во мне укрепилась вера в мир иной, незнаемый нами, лишь чуемый…»

Трудно представить, что «Лето Господне», рождающее ощущение света, гармонии, умиротворенности, создавалось не на одном дыхании, а на протяжении многих лет (с 1927 по 1944 гг.). Создавалось человеком, терзаемым внутренними противоречиями, поисками веры, мучительными воспоминаниями, а в последние 12 лет жизни, после смерти жены — одиночеством и тяжелыми депрессиями. «…Я все эти 11 лет со дня её смерти заполняю пустоту работой. Мне были даны предельные испытания, Вы знаете. Я до сей поры — Бога ищу и своей работой, и сердцем (рассудком нельзя!)» ( из письма К. Деникиной, незадолго до смерти). Последние главы дописывались в Париже, в его квартире в квартале у Порт Сент-Клу, подвергшемся сильнейшим немецким бомбардировкам: «…пока жив, — пишу… — и сам дивлюсь. Написал 6 глав второй части «Лета Господня» … Еще одна глава, и будет завершено. А все — бомбы!… Они попали как раз в мою рабочую струю, но я не расплескался, а собрался! Да еще как! Думаю — милость Божия….» (из письма М.С. Рославлеву). Адресат вспоминает свое посещение И.С. Шмелева в сентябре 1943 года: «Многоэтажных зданий, расположенных как раз напротив квартиры Ивана Сергеевича как не бывало: сплошная куча развалин. Квартирка писателя была усыпана осколками оконных стекол, спинка кожаного стула за рабочим столом изрешечена этими же осколками. В комнате размётано все. Но «святой уголок» совершено цел. И более того, перед ним оказался еще и новый образок, «…точнее, картинка с изображением одной итальянской Мадонны, хорошо известной Ивану Сергеевичу. Она висела на стене в квартире, расположенной как раз напротив его окна, и где жила одна горбунья, француженка. (…) Теперь ни этого дома, ни бедной горбуньи уже не существовало, но каким-то чудом, вырванная из своей рамки и силою воздушного тока вдутая сквозь деревянную штору картинка, но не порванная и даже не поцарапанная, оказалась в квартире много раз любовавшегося ею писателя-иностранца, присоединённая к другим пощаженным бомбами священным изображениям». Голос писателя благоговейно дрожал, когда он рассказывал об этом чудесном событии — «а в особенности, когда он снял со стены отрывной «Инвалидный календарь» и уточнил нам, что это всё случилось 3 сентября, в тот день, когда составителям этого календаря «почему-то» как раз захотелось поместить небольшую выдержку из рассказа Ивана Шмелёва «Заступница Усердная»…

Чудом можно считать и саму кончину писателя. Последние годы жизни Шмелёв мечтал провести в православном монастыре. «Я должен быть ближе к монастырю: мне нужен воздух моей родины». В 1950 году он получил приглашение поселиться в русском женском монастыре Покрова Божией Матери в Бюсси-ан-Отт. День переезда стал последним днем его земной жизни. «…Весь день он ощущал всю красоту Божьего мира ; он был напоен ею; он впитывал в себя и этот чудесный воздух; он согревался солнцем, любовался травкой и полевым цветком; он слушал шум леса, он видел птиц в лесу», — вспоминал его спутник.

В монастыре писателю отвели келью с видом на монастырский сад и дальний лес. Косые лучи заходящего солнца, колокольный звон к вечерней службе, беседа с настоятельницей монастыря матушкой Феодосией, — последние земные переживания И.С. Шмелёва. Матушка Феодосия рассказывала, что он был в духовном восторге, «много раз крестился». Это была молитва благодарности Богу за радость и полноту ощущений жизни, за все чудеса и откровения Божии. «И когда он был полон этой благодарности к Богу, тогда Последний закрыл ему глаза. Послал ему вечный покой…» (А. Карташев). Он тихо скончался на руках матушки Феодосии 24 июня 1950 г. В этот день совершается по церковному календарю празднование памяти святого апостола Варнавы, небесного покровителя старца Варнавы Гефсиманского. Смерть писателя стала таинственной встречей со «своим» старцем.

Не может не восхищать сама личность И.С. Шмелёва. По воспоминанием В. Маевского «…его ум и его талант всё же как-то бледнели и отходили на второй план перед необыкновенной прелестью его личного характера». Автор подчеркивает необычайную мягкость и благородное изящество всего его душевного облика, физическое неприятие и отвращение ко всякой лжи, притворству и фальши во всех видах.

«Сейчас какой-то мистраль дует, и во мне дрожь внутри и тоска. (…) Доживаем дни свои в стране роскошной, чужой. Всё — чужое. Души-то родной нет, а вежливости много» (из письма Куприну). «Небольшого роста, худенький, с лицом аскета, с быстрыми движениями, сразу загорающийся — Иван Сергеевич так же страстно реагировал на малые дела, как на большие. Судьба какой-нибудь птички, выпавшей из гнезда, его также волновала, как и крупные события. Когда летом мы жили «на лоне природы», он по нескольку раз в день приезжал на своем, непомерно большом велосипеде, рассказать о новой мысли, мелькнувшей у него, или о том что у Ольги Александровны пироги подгорели….Поделится впечатлением с мужем или со мной и торопливо уезжает» (из воспоминаний К. Деникиной). В эмиграции супруги Шмелёвы жили постоянной памятью о своем сыне — болезненном, вымоленном и выхоженным ими обожаемом ребёнке. Офицер Добровольческой армии Деникина Сергей Шмелёв был хладнокровно и цинично расстрелян большевиками в Крыму в 1921 году в возрасте 25-ти лет. Памяти Серёжи посвятил отец свою самую трагическую книгу «Солнце мёртвых»: «Вот — итог жизни русского писателя. Отнято — все. Не у меня одного. Терплю. Но от своих — особенно горька неправда». Непостижимо, но именно от «своих» — писателей русского Зарубежья, среди которых было немало жестоких и завистливых врагов, страдал в последние годы жизни И. Шмелев. Не минула и его чаша предательства, клеветы, даже травли. Но и это нисколько не озлобило мягкого и благородного человека. В письме В. Маевскому, вызвавшемуся через газету выступить в защиту своего друга, И.С. Шмелев пишет: «…Достаточно, что вы это сделали для меня…Ценю дружеский порыв, но решительно прошу статью не отсылать. Передайте мне на память. Довольно! Недругам моим прощаю». Но была в бесприютной эмигрантской жизни Ивана Шмелёва одна пронзительно трогательная и поэтичная страница. Это его общение со «вторым сыном», крестником — племянником жены, Ольги Александровны, ребёнком-французом, Ивом Жантийом-Кутыриным, Ивушкой, как ласково называл его русский писатель. «Он воспитывал меня, как русского ребенка, я гордился этим и говорил, что только мой мизинец является французом. Свой долг крёстного он видел в том, чтобы привить мне любовь к вечной России, это для меня он написал «Лето Господне». И его первый рассказ начинался словами: Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я тебе рассказал про наше Рождество», — вспоминал Ив Жантийом-Кутырин в своей книге «Мой Дядя Ваня».

Как черепаха всюду носит свой дом, так и семья Шмелёвых несла с собой Православие, свой русский образ жизни, быт, не желая расставаться со своей Россией. «Шмелёвы принесли с собой русские традиции. Церковные праздники отмечались по всем правилам. Пост строго соблюдался. Мы ходили в церковь на улице Дарю, но особенно часто — в Сергиевское подворье… В мой день Ангела и день рождения всегда были праздники, подарки. Я всякий раз с нетерпением ждал их. Мой рост дядя Ваня отмечал на стене…» Катанье яиц на Пасху, рождественские ёлки, украшенные самодельными игрушками (к покупным относились с презрением), пение праздничных тропарей, блины, ряженые и гадания на Масленицу, русская кухня — как это всё обогатило жизнь маленького француза! Чего только стоило совместное проживание в Ландах на берегу озера, где Шмелевы снимали дом на летние месяцы. «Дядя Ваня иногда водил меня вокруг озера. Это было настоящее приключение. На другой стороне виднелся заброшенный дом, называвшийся домом с привидениями. Туда ходить было нельзя. Дно озера заросло камышами. От запущенного, заваленного буреломом леса веяло таинственностью. Она еще усугублялась рассказами дяди Вани о русалках, о леших, о Бабе Яге Костяной ноге. Тщетно мы искали избушку на курьих ножках. К ней невозможно было приблизиться, поскольку мы не знали волшебного слова…» Всю свою неизрасходованную родительскую нежность обратили Шмелёвы на мальчика Ивушуку: «Тетя Оля для защиты от палящих солнечных лучей сшила мне красную шапочку, (…) Из кукурузных волосков научила меня делать усы..» «Дядя Ваня догадался сделать второе седло на горизонтальной раме велосипеда, перед собой. Он увозил меня в дальние прогулки, открывая новые края: леса, озера, деревни…» Иван Сергеевич учил Ивушку любить и понимать русскую и французскую литературу, Ольга Александровна пела ему песенки, знакомые всем русским детям, читала Жития Святых. До конца своей жизни входил Иван Сергеевич во все, что происходило с крестником, заботился о его духовном, интеллектуальном развитии, беспокоился о здоровье, помогал деньгами …Эта бескорыстная и деятельная любовь принесла свои плоды: Ив Жантийом закончил Сорбонну, получив диплом математика и лицензию преподавателя русского языка, защитил докторскую диссертацию по лингвистике, преподавал русский язык для ученых в Центре научных исследований. Знаменательно, что его жена Серена, итальянка, перешла в православие с именем Ефросиния…

В 2000 году Ив Жантийом передал Российскому Фонду Культуры огромный уникальный архив Ивана Шмелёва, и выполнил волю «дяди Вани» — способствовал перенесению праха Ивана и Ольги Шмелёвых на Родину, в некрополь Донского монастыря в Москве, где сохранилось семейное захоронение Шмелёвых.

Когда-то именно своему «второму сыну» сказал И.С.Шмелёв вещие слова: «Один из признаков доброй культуры — благодарность…Помни мои слова: придет время, и все станут на место, которое им свойственно». Шмелев занял свое место в русской и мировой культуре — место выдающегося писателя. Для всех русских людей, и, особенно, для нас, никогда не видевших свою родину в её истинном величии и красоте, он стал человеком, сохранившим, собравшим её по золотым крупицам, во всем её малом и ежедневном, что так легко забывается и выветривается из человеческой памяти, и что составляет самую её суть и отражает высший смысл.