Желая справедливости, творим несправедливость

Был у меня знакомый из многодетной семьи, который трогательно рассказывал, как они на четверых делили одну шоколадную конфету. Угостили, к примеру, кого-то из них — тот сам ни за что не съест, обязательно поделится с братьями и сёстрами. Красиво? Конечно. Но в другой семье, где, казалось бы, действуют аналогично — по тому же принципу, результат, наоборот, некрасив. Несправедливостью у них считается пить чай, не такой как остальные: все члены этой семьи любят чёрный и постоянно пьют только его, а приехавшая к ним родственница, обычно потребляющая лишь зелёный, обречена страдать, ибо не имеет морального права пить отдельно от других свой зелёный чай — будут большие обиды.

Очевидно, что уравниловка далека от справедливости. Умозрительно это можно увидеть на таком примере. Вообразим себе небольшое поселение, где законом в обязанность каждому вменяется ежедневное потребление плитки чёрного шоколада. Шоколад — это вкусно? Да. Полезно? Да. Но для всех ли? Представляете какой пыткой станет эта простая обязанность для тех, кто не просто не любит шоколад, а чей организм, допустим, по причине болезни, не усваивает его?

То есть, справедливое на первый взгляд равенство на самом деле очень несправедливо. Люди, любящие шоколад, будут счастливы в этом поселении, а все остальные, каждый в свою меру, несчастен. Справедливость же будет в том, что закон, вменяющийся в обязанность каждому, сначала учтёт особенности каждого.

Но тут возникает второй уровень: особенности особенностям — рознь. Кто-то имеет потребность кушать шоколад до еды, другой — после еды, третий — только с чаем или кофе, четвёртый — только в компании друзей, а пятый — только убив всех, кто не любит любимый им шоколад. Если мы поставим в один ряд все эти особенности и уравняем в правах их носителей, то пятый шоколадоед получит узаконенное право творить насилие над другими, а это несправедливость. Справедливость будет заключаться в том, чтобы пресечь его несправедливые претензии.

Следующий уровень осмысления связан со свободой выбора. Скажем так, я люблю шоколад, но когда меня силой принуждают съесть его, не сообразуясь с моим волеизъявлением, под принуждением, он становится для меня отравой, хуже яда.

* * *

Усложним себе задачу, обратимся лицом к Православию. Блаженный старец Иосиф Ватопедский даёт наставление: «Если хочешь молиться, как подобает, не огорчай никого». Сердце умиляется, но тут же вспоминает Христа и распявших Его фарисеев: фарисеи (как, впрочем, и торгующие в храме) негодовали на Христа до такой степени, что пожелали убить Его. Они огорчались, очень сильно огорчались. Неужели блаженный старец не помнит об этом? Неужели он действительно думает, что можно никого не огорчать, живя на этой грешной земле среди погрязших в грехах человеков, первый из которых я сам?

Нет, конечно, просто старец говорит о другом. Так же, как в приведённом выше примере с чёрным и зелёным чаем, принимаемое без рассуждения наставление старца может обернуться неправдой и несправедливостью — по отношению к истине.

На аналогичную ошибку указывал и Н. М. Карамзин: «Солнце течёт и ныне по тем же законам, по которым текло до явления Христа-Спасителя: так и гражданские общества не переменили своих коренных уставов; все осталось, как было на земле и как иначе быть не может: только возвысилась душа в её сокровенностях, утвердилась в невидимых связях с рожеством, с своим вечным, истинным Отечеством, которое вне материи, вне пространства и времени. Мы сблизились с Небом в чувствах, но действуем на земле, как и прежде действовали. Несмь от мира сего, сказал Христос: а граждане и Государства в сем мире <…>. Евангелие молчит о Политике; не даёт новой: или мы, захотев быть Христианами-Политиками, впадём в противоречия и несообразности. Меня ударят в ланиту: я как Христианин должен подставить другую. Неприятель сожжёт наш город: впустим ли его мирно в другой, чтобы он также обратил его в пепел?» (Мнение русского гражданина).

Как ни странно, в подобную несправедливость впадают сегодня очень многие, любя своих врагов больше, чем своих святых, отдавая на поругание своих святых, якобы из заповеданной Христом любви к врагам. Это тот случай, когда в мнимых праведниках видят себя люди, не доросшие до банальной справедливости, на которую способны даже малые дети. Современный русский поэт Николай Зиновьев в поэтической форме высмеивает оголтелых псевдоправедников и псевдопатриотов, споря с ними, утверждая противную им справедливость:

Сердце ноет. Время мчится.
Мать с утра печёт блины.
Не могу я научиться
Много лет уже молиться
За врагов моей страны.

По ночам мне снятся старцы, —
Не могу припомнить всех, —
Говорят они: «Сквозь пальцы
Смотрит Бог на этот грех.
Если мы тебе явились,
Значит, нет в тебе вины.
Мы и сами не молились
За врагов своей страны».

                * * *

Я каждой иве здесь знакомый,
Я здесь серьёзно признаюсь
В родстве ершам и лягушатам,
И, как они, я не боюсь,
Того, что Киевская Русь
Американским стала штатом.

Справедливый взгляд на себя приводит в смирение. Бэкграунд главнейшей христианской добродетели — адекватность и здравомыслие, трезвомыслие.

Вероятно именно поэтому многие святые называют трезвомыслие главной добродетелью, среди таковых и преподобный Антоний Великий, считавший основой всего трезвомыслие, т. е. умение различить, что хорошо, а что плохо, что есть добро, а что — зло: умение выбирать добро. Научиться этому — задача всякого человека.

Почему не любовь, а трезвомыслие? Потому что любовь — дар, она всегда от Бога, а не от трудов. Как говорит преподобный старец Паисий Святогорец, она «является следствием благого, которое приходит в душу, когда не ожидаешь».

К сожалению вместо жизни люди погружены лишь в свои грёзы и ничего не желают знать о чужих грёзах. Но справедливость требует проникновения сквозь любые формы фантазий и представлений к реальности. Быть по-настоящему справедливым может только адекватно воспринимающий реальность: себя, ближних, окружающий мир. Иначе даже благими намерениями (не говоря о недобрых) созидается только ад, а мы, даже из любви, желая смутно понимаемого добра, становимся несправедливыми мучителями и притеснителями своих ближних.

Радонеж