Свидетельства святых отцов о естестве души и ангелов

II

Думаю, что всякий непредубежденный удовольствуется приведенными свидетельствами и согласится признать, что св. Василий Великий почитал ангелов чистыми духами. Но полагаю, что эти свидетельства получат еще большую твердость и убедительность, если к ним присоединить места св. Василия, в которых он выражает свое понятие о душе, как о силе духовной, совершенно невещественной. Приведу несколько свидетельств и об этом.

В т.4 на стр. 34, Василий Великий решает вопросы: «что мы, что около нас?» И отвечает: «душа и ум — это мы». Душа же и ум у него, не как одно в другом, а тождественны (т.5, стр. 390). Следовательно то, что сознает себя в нас нами, а не другим чем, отличительная, характеристическая часть наша — это есть душа — ум. Но кто когда считал ум телом, или чем либо вещественным? По Василию же Великому, что есть ум? «Ум есть, — говорит он, — нечто прекрасное, есть то, что делает нас созданными по образу Божию» (т.7, стр. 155). А Бог разве тело, чтоб думать, что и душа-ум есть тело? Посему, когда Василий Великий вообще определяет человека такими словами: «вот что человек: тесно сопряженный с приспособленною к нему и приличною плотью» (т.4, стр. 330); никому и в голову не придет, чтоб он под словом ум-душа разумел что либо телесное и вещественное. Почитая душу духовною, св. Василий и пищу ей назначает духовную. «Как человек, — говорит он, — двойствен, состоит из души и тела, так и пища у него двоякая. Пища души — подвиги благочестия, догматы веры, уроки нравственности; от них растет и крепнет душа. Напротив, кто не вкушает спасительных и животворных учений, тот изнуряет свой ум-душу» (т.2, стр. 54,55). Скажите, как вещество, как бы тонко оно ни было, можно питать духовною, умною пищею?!

Кажется, и довольно бы. Но считаю нужным указать еще одно место, в котором определяется отношение души к телу. В т 5 на стр. 381 пишется.

«Душевная сила двояка, хотя дума одна и та же, именно же одна — собственно жизненная сила тела, а другая — сила созерцающая которую называют также разумною... Но душа, поелику соединена с телом естественно, в следствие сего соединения, а не произвольно, сообщает телу жизненную силу. Ибо как солнцу возсиявшему невозможно не освещать того, на что простерло лучи, так невозможно душе не оживлять тела, в котором пребывает. А сила созерцательная приводится в движение по произволению». Место это отнимает всякий предлог не только к тому, чтоб душу считать телом, но и к тому, чтоб придумывать какое либо посредство для связи души с телом в некоей тонкой оболочке души. Ведь душа есть действительная, живая сила, хотя и умная, чисто духовная. Своею бытовою, так сказать, физическою стороною она устрояет тело, оживляет его, движет и действует чрез него; а другою стороною — высшею в то же время сознает себя, свободно действует, созерцает пренебесное, размышляет о земном и стремится к Божественному и вечному.

Из этого выводится еще и то заключение, что если душе свойственна сила действовать на вещественное, пока она в теле, то нет основания представлять ее не имеющею этой силы, когда она разлучится с телом, и что как ангелам свойственна естественная сила действовать на вещественные стихии, так свойственна такая же сила и душам отшедших и что, следовательно, когда отшедшие из сей жизни являются, для объяснения этого нет нужды предполагать, что они имеют оболочку, а тем менее думать, что они суть тело, а достаточно убедиться, что душе естественно — свойственна сила действовать на стихии, которые она может привлекать к себе и отрывать от себя, когда требуется. Помнится мне, что эта мысль пространно изложена у Григория Нисского, в разговоре о душе и воскресении.

Этим и кончим выписку свидетельств из св. Василия Великого. Обратимся теперь к св. Григорию Богослову.

Из св. Григория Богослова Прибавление к Слову о смерти само не приводит свидетельств, но, указывая, изречения св. Отцев, поставлявшие в затруднение западного богослова, признающего душу и ангела духом, оно на первом месте ставит: «Григорий Богослов говорит, что ангел — существо огненного свойства или дух разумный». Мы уже упоминали об этом при разборе свидетельства из св. Дамаскина, и видели, что оно не только не должно затруднять признающих духовность естества души и ангелов, а, напротив, смело может быть ими приводимо в свое оправдание и в опровержение противоположного мнения.

Ибо св. Григорий, назвав ангела огнем и духом, тотчас поясняет, что эти слова так же надобно и понимать, как они понимаются, когда прилагаются к Первой Сущности, то есть, что с ними не должно соединять ничего вещественного. Это место находится в т.III на стр. 50. Вознесшись мыслию к мысленному, небесному, нетленному естеству, он говорит, что «оно называется огнем и духом; ибо говорится, что (Бог) творит ангелы своя духи и слуги своя пламень огненный... Духом же и огнем называется естество сие, частию как мысленное, а частию как очистительное; потому что и Первая Сущность приемлет те же наименования. Впрочем, да будет оно у нас нетелесно». Вследствие сего несколько строк спустя св. Григорий определяет естество ангелов такими чертами: «они суть умные силы, и умы, природы чистые, беспримесные».

Из этого уже видна мысль св. Григория о естестве ангелов. И везде, где ни случалось ему говорить о них, они изображаются им так, что с словами его никак нельзя соединять ничего вещественного, хотя большею частию, по своему поэтическому настроению, он говорит о них образно.

Так, в т. IV на стр. 229, он говорит об ангелах: «помыслим о существах первых от Бога и окрест Бога, то есть об ангельских и небесных силах, которые первые пьют от Первого Света, и, просветляемые словом истины, сами суть свет и отблески совершенного Света». Если ангелы суть отблески совершенного Света и сами свет, то как назвать их вещественными? Совершенный Свет, то есть Бог, есть Дух чистейший, а потому и отблески Его должны быть тоже духи чистые.

Еще очевиднее мысль св. Григория об ангелах высказана им в т.III на стр. 22, где он, доказывая, что Бог не может быть телом, между прочим ставить такие положения, которые отрицают всякую телесность у ангелов. «Назовешь ли, — говорит он, — Божество телом? Но как же его назовешь (если так) бесконечным, не имеющим ни пределов, ни очертания, неосязаемым, незримым? Если же скажешь, что Бог есть тепло невещественное и притом, как думают некоторые, простое и круговращающееся (пусть будет допущено и невещественное и простое), а если угодно, даже бестелесное тело, так как у них слова носятся и составляются произвольно: то к какому роду движимых и переносимых будет принадлежать тело сие?.. Что же опять движет его? Чем движится все? Чем приводится в движение то, от чего все движется? А потом, что движет и это самое? — и так до бесконечности».

Таким образом, по св. Григорию, телу, хотя бы оно было самое тонкое, даже невещественное и бестелесное тело, не свойственны движения. Двигать его должна сторонняя сила; посему, если ангел и душа — тело, хотя бы невещественное, мы уместным находим спросить: что же их движет? И если движущее их есть опять тончайшее тело, то опять вопрос: что движет и это самое? — пока не остановимся на чем либо самодвижном, каковым не может быть тело.

Далее на стр. 24 св. Григорий говорит: «Но если скажут, что Бог есть иное какое-нибудь тело хоть, например, ангельское то откуда известно, что ангелы телесны, какие у них тела?.. Вот слова, которые прямо в сердце поражают новое учение. Св. Григорий Богослов и думать не думал, чтобы ангелы были телесны, и даже других вопрошает, откуда вы берете это?.. «Да сего, — прибавляет он дальше (хоть прямо относительно Бога, но можно относить это и ко всему сказанному выше, следовательно, и к мысли о телесности ангелов) — да сего ни один из богодухновенных не допускал; такое учение не нашего двора»... Повторим и мы вслед за вселенским учителем, что учение, будто ангел — тело, есть учение не нашего двора, не св. Христовой Церкви учение.

Соберу теперь воедино те места, где ангелы у св. Богослова именуются такими именами, которых никак не мог бы он приложить к ним, если б понимал их телами. Так (ч.3, стр. 20) он говорит, что они суть природы высшие и духовные, которые, будучи ближе к Богу, видят Его полнее (стр. 50,той же ч.), что они умные силы, или умы, природы чистые и беспримесные (ч.4-я, стр. 275), что ангел есть второй свет, некоторая струя, или причастие Первого Света (стр. 154, там же), что ангелы суть существа первые, духовные и чистые (стр. 242, там же), что они суть чистые служители, непорочные умы (стр. 335); что они умы приснодвижные. Божественные духи». После всего этого нет сомнения, что ангелы, по ясному учению Григория Богослова, суть чистые духи, беспримесные, то есть не только не тела, но и не имеющие тел.

Приведу и то место, где св. Григорий обозревает все творение. Тут видно будет вместе и то, как разумел он душу (это в 4-й ч. стр. 57 и далее).

«Поелику для Благости не довольно было упражняться только в созерцании Себя Самой, а надлежало, чтоб благо разливалось, шло далее и далее,.. то Бог измышляет, во первых, ангельские и небесные силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом. Так произошли вторые светлости, разуметь ли под ними разумных духов, или как бы невещественный и бесплотный огнь».

«Поелику же первые твари были благоугодны Богу, то измышляет другой мир — вещественный и видимый, и это есть стройный состав неба, земли и того, что между ними... А сим Бог показал, что Он силен сотворить не только сродное, но и совершенно чуждое Себе естество. Сродны же Божеству природы умные, одним умом постигаемые». А новое учение твердит, что нельзя допускать, чтоб было что-либо другое, сродное Богу.

«Итак, ум и чувство, столь различные между собою, стали в своих пределах и изразили собою величие зиждительного Слова... Но еще не было смешения из ума и чувства — сего опыта высшей премудрости сей щедрости в образовании естеств, и не все богатство благости было еще обнаружено. Восхотев и сие показать, художническое Слово, созидает живое существо, в котором приведены в единство то и другое, то есть, невидимое и видимая природа, — созидает, говорю, человека; и из сотворенного уже вещества взяв тело, а от Себя вложив жизнь (что в слове Божием известно под именем души и образа Божия), творит как бы некоторый второй мир, в малом великий, поставляет на земле иного ангела, из разных природ составленного, поклонника, зрителя видимой твари, таинника твари умосозерцаемой, царя над тем, что на земле, подчиненного горнему царству, земного и небесного, временного и бессмертного, видимого и умосозерцаемого».

На что яснее указания, что по св. Богослову, не ангел только, но и душа есть чистый дух? Те же мысли изложены у него и в 3-й ч., стр. 240; и в стихотворении о душе ч.4, стр. 240.

В последнем для нас то особенно важно, что св. Григорий здесь порицает всех, кто думал, что душа есть какое-либо вещество.

«Душа, — говорит он, — не естество истребительного огня, не естество воздуха, не кровавый поток, пробегающий по телу, не гармония составных частей тела... У меня не какая-нибудь общая, всеми разделенная и по воздуху блуждающая душа... И то — не умных людей учение, а пустая книжная забава, будто душа постоянно меняет разные тела».

После указания этих ложных толков, он излагает потом свое мнение, которое, по изяществу речи и по полноте созерцания, следовало бы всякому заучить на память.

Теперь выслушай наше превосходнейшее учение о душе. А мы постараемся несколько усладить песнь, начав ее так: «Было время, когда высокое Слово Ума, следуя великому Уму Отца, водрузило несуществовавший дотоле мир. Оно рекло, и совершилось все, что было Ему угодно.

Но когда все это — земля, небо и море составило мир, нужен стал зритель Премудрости — матери всего и благовейный царь земной. Тогда Слово рекло: «пространное небо населяют уже чистые и присноживущие служители, непорочные умы, добрые ангелы, песнословцы, немолчно воспевающие славу Мою. Но земля украшается одними неразумными животными. Потому угодно Мне создать такой род тварей, в котором бы заключалось то и другое, — род тварей средних между смертными и бессмертными, разумного человека, который бы увеселялся Моими делами, был бы мудрым таинником небесного, великим владыкою земли, новым ангелом из персти, песнословцем Моего могущества и Моего ума». Так рекло Слово, и, взяв часть новосозданной земли, бессмертными руками составило мой образ и уделило ему Своей жизни, потому что послало в него дух, который есть струя невидимого Божества. Так из персти и дуновения создан человек — образ Бессмертного; потому что в обоих царствует естество ума. Посему, как земля, привязан я к здешней жизни, а как частица Божественного, ношу в груди любовь к жизни будущей».

Вот полное учение св. Григория Богослова о естестве душ и ангелов! Очевидно, что новому учению нельзя представлять его порукою за свою состоятельность.

У св. Златоуста больше, чем у других Отцев, ищет себе опоры новое учение; однако и в этом случае не может оно похвалиться, чтобы хоть одна выписка из его творений оправдывала его. Ни одна из них не говорит о телесности естества ангелов и душ, а, напротив, есть такие, которые говорят совсем противное.

Первое место из св. Златоуста (Прибавление к Слову...) говорит, что воздух наполнен ангелами, которые защищают нас от злых духов — врагов мира. «Желаешь видеть ангелов? говорит в начале св. Златоуст. Открой очи веры, и смотри на это зрелище».

Говорит ли это место о природе ангелов? Нет; оно говорит о том лишь, что они присущи в воздухе. О природе же их должен сделать заключение уже сам читающий при мысли о сем присутствии. Какое же заключение? Брошюра желает, чтоб все вывели отсюда то, что ангелы — тело, потому что присущи в воздухе. Если б иначе нельзя было понимать этого присутствия, как заниманием соответственного места, то, конечно, следовало бы так. Но как, по св. Дамаскину, присутствие духов в известном месте есть мысленное, чуждое всякой телесности, то и нет необходимости делать такое заключение. Итак, означенное место ничего не дает в оправдание нового учения.

Второе свидетельство Златоуста из 22 беседы на кн. Бытия, приведено не словами Златоуста, а кратко, своими словами. Но и в этих немногих словах удержано, что св. Златоуст называет ангелов бесплотными. Как же новое учение хочет этим доказать свою мысль, что ангел — тело? Уж когда они бесплотны, стало быть, не плоть и не тело.

Вот как стоит у св. Златоуста это место без сокращения (на кн. Быт. 1 беседы 22, стр. 396): «Не безумно ли говорить, будто ангелы низошли до сожительства с женами, и бестелесная природа унизилась до совокупления с телами?.. Разве не слышишь, что говорит Христос о естестве ангельском: в Воскресение ни женятся ни посягают, но яко ангелы Божий суть (Мф. 22:30). Да и невозможно, чтоб бестелесная (ангельская) природа возымела когда-нибудь такое (плотское) вожделение».

Это решительно говорит против нового учения. Очевидно, что св. Златоуст признает природу ангелов бестелесною, — бестелесною, стало быть, невещественною, а невещественное — дух.

И тут же, чуть далее, следует победоносное свидетельство св. Златоуста в противность новому учению. Оно постоянно твердит, что видимое в ангелах являющихся — и есть их естество, что они являются в своем естестве, что видимые в них члены суть их собственные, а Златоуст говорит совсем другое.

Вот его слова: «Принять такое мнение было бы величайшею нелепостью. Ибо если святые и Духа Святого удостоенные мужи не в силах были переносить даже явления ангелов; если и муж желаний, узрев присутствие ангела, не самое существо, (ибо как можно видеть бестелесное существо?) но воспринятый им образ, лишился сил и едва не самой жизни, если и столь великий и высокий муж упал почти бездыханным, то кто, и самый легкомысленный, согласится с этими лукавыми и крайне безумными словами, будто бестелесная и духовная природа имела совокупление с телами?».

Не очевидна ли противоположность учения св. Златоуста с новым учением? Св. Златоуст утверждает, что ангелы, являясь, принимают образ; а новое учение учит, что у ангелов свой образ и вид, какой имеет человек в своем теле. Св. Златоуст говорит, что, когда видят ангела, зрят только присутствие ангела, а не самое естество, которое, как бестелесное, видеть нельзя; а новое учение гласит, что видящие ангелов — видят их в естестве их.

У св. Златоуста есть и еще место, объясняющее явление ангелов не по учению новому. Это в седьмом слове против аномеев. Там говорится, что ангелы часто являлись на земле в человеческом образе, и даже Сам Бог: но являемое не было истина плоти, а снисхождение; то есть, являемое было не истинная плоть, а такое явление, которое устроялось из снисхождения к немощи человека (св. Златоуст, т.1, по изданию Migne, стр. 765). Вот и здесь св. Златоуст говорит, что являемое не есть истинная плоть, а новое учение твердит: нет, — это есть истинное тело, сам ангел.

Третье свидетельство из св. Златоуста говорит о явлениях ангелов добрых и злых при одре смертном. По мнению св. Златоуста, пред сим приведенному, это значит, что ангелы не только принимают образ, но и являются; и что видящие их видят не естество ангелов, а принимаемый ими образ. Явление ангелов св. Златоуст объясняет так же, как и Богоявления. Видящие Бога видят не существо Божие, а к ним приспособленный образ. Последнюю мысль Златоуста приводит и Прибавление к Слову.

Четвертое свидетельство Златоуста из слова «о непостижимом». Там описывается явление ангела Даниилу то же самое, которое приведено нами из бесед на кн. Бытия. Но по особым целям, какие имел св. Златоуст в слове «о непостижимом», здесь опущены те пояснительные мысли, которые находятся в беседе на книгу Бытия, и которые так сильно опровергают новое учение. Стало быть, здесь одно описание явления ангела, которое ничего не доказывает.

Пятое свидетельство из Златоуста говорит, что бесы носятся в воздухе и могут показать нам свой страшный образ (из толк. на 41 псалом). Что ж из этого? Присутствовать в воздухе возможно и для бестелесных и невещественных. Показывают же образ свой страшный бесы, по св. Златоусту, не так же, как по его мнению ангелы показывают свой привлекательный образ, то есть и демоны принимают образ, как и ангелы? Последняя мысль высказана и в Прибавлении, где читаем, что падшие духи принимают разные ложные образы, являясь человекам, чтоб обольстить, смутить и погубить их; и принимают эти образы, имея на то природную способность. Образ явления одинаков и у бесов, и у ангелов; только цели различны.

Наконец, последнее свидетельство взято из 34-й беседы на Евангелие от Матфея, где Златоуст говорит, что демоны скитаются по гробам (в подлиннике: стекаются ко гробам). Сила этого места та же, что и первого, где говорится, что ангелы и злые духи наполняют воздух. Потому о нем нечего и говорить.

Таким образом Прибавление не указало ни одного места из св. Златоуста, которое хоть как-нибудь косвенно подтверждало бы его мнение. Напротив, свидетельство, которое в нем приведено своими словами сокращенно, в полном составе очевидно содержит учение об ангелах совершенно противное сему мнению. И надобно сказать, что это только одно место из св. Златоуста и говорит о природе ангелов, все же прочие не говорят об этом; следовательно, совсем нейдут к делу. Второе свидетельство в совокупности с другим, нами приведенным, довольно точно определяют мысли св. Златоуста об ангелах. Именно — они показывают, что он признает их бестелесными, то есть не только не телом, хотя бы и тонким, но и не имеющими тела, и что, когда являются они, то являемое не есть истинная плоть, но принимаемый образ. После этого искать других свидетельств у св. Златоуста о природе ангелов считаю совершенно излишним. Достаточно. Укажу теперь только два-три места о природе души.

Где лучше это увидеть, как не в описании сотворения человека? Что же тут говорится? В беседе 13 на кн. Бытия стр. 204 читаем: «Когда услышишь, что Писание говорит: сотворил Бог человека, понимай эти слова в том же смысле, как выражение: да будет. Когда слышишь также, что Бог вдунул в лице его (человека) дыхание жизни, — разумей, что Он, как произвел бестелесные силы, так благоволил, чтобы и тело человека, созданное из персти, имело разумную душу, которая могла бы пользоваться телесными членами». — Св. Златоуст внушает здесь, что разумная душа в теле есть бестелесная сила; а бестелесное в теле, конечно, уж и не тонкое какое-либо тело.

Далее говорится: «Усматривай и различие между созданием этого чудного разумного животного и созданием бессловесных. О них Бог говорит: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую, — и тотчас произошли из вод одушевленные животные; и о земле опять таким же образом: да произведет земля душу живу. С человеком же было не так: но прежде созидается тело из персти, а потом дается ему жизненная сила, которая и составляет существо души. Вот почему и сказал Моисей о бессловесном, что душа тела в крови (Лев.17, ст.II). А в человеке есть бестелесная и бессмертная сущность, имеющая великое преимущество пред телом, и именно такое, какое прилично (иметь) бестелесному пред телом». Опять бестелесное в теле! Как можно понимать под этим что-либо телесное? Тогда следовало бы сказать: в грубом теле тонкое тело, а не бестелесная сила. Отсюда видно, что слово бестелесный у Златоуста означает совершенную бестелесность и невещественность, или, что то же, чистую духовность.

На 228 стр. того же т.1 на кн. Бытия (беседа 14) св. Златоуст говорит: «Кто назвал так животных, не исполнен ли был премудрости и разума? Заключай же отсюда, как велика сила оного вдуновения, и как велика мудрость, которою Господь одарил бестелесную душу, составив из двух существ чудное и разумное животное, и бестелесное существо души соединив с телом, как прекрасного художника с орудием». Тут говорится, что самое существо души бестелесно; а новое учение твердит: существо души — тело.

Таким образом и по св. Златоусту как душа, так и ангелы невещественны и бестелесны. Следовательно, все три великие светила Церкви: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст против нового учения. А как они учат, так учит и вся Церковь. Не правда ли после этого, что новое учение есть учение не нашего двора? — как выразился св. Григорий Богослов. В писаниях св. Афанасия о естестве ангелов почти ничего не говорится. Есть несколько мест, и сильных мест, о подчинении их Богу — Слову и поклонении Ему; а о естестве их, пожалуй, лишь два кратких изречения.

В богословии преосв. Макария приводится одно изречение св. Афанасия, именно: «Ангел есть существо разумное, невещественное, песнословящее, бес — смертное"; но я не сумел найти его в подлиннике. Однако, нет сомнения, что это — подлинное изречение св. Афанасия.

В жизнеописании св. Антония, именно в речи преподобного к братьям о кознях злых духов, говорится: «что удивительного, если они, пользуясь тончайшими паче человеческого телами и увидев вступивших в путь, предваряют их в шествии и возвещают о них». Употребленное здесь слово — пользуясь — дает нам право видеть у св. Афанасия ту мысль, что демоны не суть тело и не носят тела, а только временно пользуются им, когда нужно, как пользуется иной каким-либо орудием, которое берет, когда нужно, и отлагает, когда оказывается оно ненужным. Но если понять и так, что они постоянно пользуются сим тончайшим телом, надобно отличать пользующегося от того, чем он пользуется, — и, следовательно, все-таки у св. Афанасия та мысль, что падшие ангелы суть духи, лишь облеченные тончайшими телами. А если падшие духи таковы, то таковы же и непадшие, ибо падение не переменило естества. Как ни понимайте это место, оно все-таки против нового учения. Несмотря, впрочем, на то, что только два изречения мы можем привести из св. Афанасия, всякий непредубежденный согласится, что судя по ним нельзя предполагать в св. Афанасии мысли о телесности ангелов.

В Прибавлении делается пространная выписка из св. Афанасия, с цепью показать, что он признавал духов телами. Но как она ни пространна, а ни мало не доказывает того, что хотят ею доказать. Выписка эта взята из той же речи, из которой мы перед сим взяли одно место, ясно намекающее на мысль св. Антония и св. Афанасия о бестелесности духов. Во всей речи только и есть это место, которое может быть отнесено к определению естества духов. Оно изображает разные явления духов злых и козни, какие употребляют они для соблазна подвизающихся, и научает, как их разгадывать и противостоять им. Но из явления духов выводить мысль о телесности естества их незаконно и опасно, ибо и Бог являлся. Следовательно, вся эта длинная выписка сделана напрасно.

Пришло мне на мысль попробовать, не восполним ли мы недостаток свидетельств св. Афанасия о бестелесности ангелов свидетельствами о его невещественности души. Если докажется словами св. Афанасия, что душа — не тело, то уже это одно будет против нового учения, так как по нему вообще ничего нет нетелесного, кроме Бога.

В слове на язычников св. Афанасий счел нужным для простых людей вкратце доказать и то, что всякий человек имеет душу, и душу разумную; потому что иные, особенно еретики, отрицают и сие, полагая, что человек есть не более, как «видимый образ тела». Это как раз против Слова о смерти, по которому и душа есть эфирное, весьма тонкое, летучее тело, имеющее весь вид нашего грубого тела, все его члены, даже волосы, характер его лица, — словом, полное сходство с ним. Значит, в человеке вообще ничего нет, кроме видимого образа тела, то грубого, то эфирного.

Св. Афанасий отвергая ту мысль, что в человеке ничего нет, кроме видимого образа тела, отвергает вообще мысль, что душа вещественна.

«Первым, — говорит он, — немалым признаком того, что душа человеческая разумна, служит отличие ее от бессловесных; ибо по естественной привычке называем мы их бессловесными по тому самому, что род человеческий разумен. А потом немаловажным будет доказательством и то, что один человек о находящемся вне его мысленно представляет, чего нет перед ним, и опять рассуждает и обсуждает, чтоб из обдуманного избрать лучшее (действия совершенно несвойственные никакому веществу, каким бы тонким его не воображали). Бессловесные видят то одно, что перед ними, стремятся к тому одному, что у них перед глазами, хотя бы впоследствии был им от того вред; но человек стремится не к видимому, а напротив того, видимое глазами обсуждает рассудком (т.е. не подчиняется закону взаимовпечатлений и взаимовлечений, царствующему между телами, даже и тонкими, а стоит вне их, потому что имеет душу совершенно невещественную, и, в следствие того, способную отрешаться от законов, какими связано все вещественное). Нередко, устремившись уже (человек), рассудком бывает удержан, и что им обдумано, обдумывает снова. (Удержите-ка вы что-либо вещественное, когда оно возбуждено! Остановите электричество, когда оно уже в движении. Надобно прекратить ток, и оно остановится. Но душа, не переставая действовать в себе, прекращает одно направление и принимает другое. Ясно, что характеристика ее совсем не похожа на характеристику сил вещественных, даже самых тонких). И всякий, если только он друг истины, сознает, что ум человеческий — не одно и то же с телесными чувствами (и, прибавим, душа человеческая — с телом и всем телесным вообще: это противоположности по свойствам и действиям). Потому (ум), как ничто иное, бывает судьею самых чувств. Дело глаза — видеть только, дело ушей — слышать, уст — вкушать, ноздрей — принимать в себя запах, рук — касаться; но рассуждать, что должно видеть и слышать, до чего должно касаться, что вкушать и обонять — уже не дело чувств; судят же о сем душа и ум ее» (Есть ли хоть слабая тень подобной распорядительности в кругу веществ самых утонченных? Там царствует закон необходимости, и обсуждение действий там неуместно. Не ясно ли, что где оно уместно, там должна быть сила совершенно невещественная?).

Далее: «Душа рассуждает и знает, что делать и как поступать. Но сие свойственно только людям и сие, то есть разумность человеческой души, пользуясь которою, отличается она от бессловестных, и доказывает о себе, что она действительно не одно и тоже с видимым в теле» (И вообще со всем телесным, самым даже тонким. Эта способность обсуждать, останавливать и начинать свои действия по своему усмотрению, давать себе и всему своему то или другое направление, совершенно не соображаясь с тем, что есть в теле и вне тела, ясно доказывает, что душа совершенно невещественна, потому что ничему вещественному не может приличествовать такая свободная и независимая, изнутри, а не извне определенная самодеятельность. В веществе, тонко ли оно или грубо, все водится неумолимым законом взаимоотношений и взаимодействий, который остановить можно только разрушением вещественного тела).

«Тело часто лежит на земле, а человек представляет и созерцает, что на небе. Тело часто покоится, безмолвствует и сидит, а человек внутренне в движении и созерцает, что вне его... Что же это такое, как не разумная душа, которая в человеке размышляет и представляет, что выше его?»

(Самодеятельность, деятельность внутри и изнутри совершенно противоположна веществу. Электричество спит. Чтобы оно стало действовать, надо его возбудить извне. И возбуждено будучи оно совсем не зависит от себя ни в силе, ни в направлении. Душа же приснодвижна и самодеятельна. Внешние впечатления — только повод к ее деятельности, а не источник ее или причина. Осязательное указание, что естество души нельзя признавать вещественным).

«Тело по природе смертно, — почему же человек размышляет о бессмертии и нередко из любви к добродетели сам на себя навлекает смерть? Или: тело — временно; почему же человек представляет себе вечное и поэтому пренебрегает тем, что у него под ногами, вожделевая вечного? Тело само по себе не помыслит ничего подобного; оно не помыслило бы и о том, что вне его. Необходимо же быть чему-либо другому, что помышляло бы о противоположном и неестественном телу.

Итак, что же это опять будет, как не душа разумная и бессмертная? Не совне, но внутри, в теле, как музыкант на лире, производит она совершеннейшие звуки».

(Если душа есть тело, хоть бы даже эфирное, то откуда в ней эти стремления отрешаться решительно от всего вещественного? Откуда у нее стремление к бесконечному, когда вещество, если б дать ему мысль, могло бы простираться сею мыслию только дотоле, доколе достигает само, когда оно даже не помыслило бы о том, что вне тела? Как ни тонко тело, все оно тяготело бы к телесному, откуда же эти услаждения умственными созерцаниями и построениями? Если душа — эфир, а свет солнечный — эфирного свойства, то как люди, лучшие по стремлениям, следовательно, эфирнейшие, лишали себя света иногда на целую жизнь?

Нет, должно быть в нас что-нибудь совершенно невещественное, что помышляло бы о противоположном и не естественном телу).

Далее: «Итак, думаю, сказанным доселе доказано, что в людях есть разумная душа. Но... надобно знать, что душа и бессмертна... Если в слове нашем доказано, что душа — не одно и то же с телом, тело же по природе смертно, но необходимо душе быть бессмертною, по тому самому, что она неподобна телу. И опять, если душа движет тело, а сама ничем другим не приводится в движение, то следует из сего, что душа самодвижна, и по сложении с себя тела в землю, опять будет сама себя приводить в движение... Если бы душа приводима была в движение телом, то по разлучении с движущим ее, ей следовало бы умереть. А если душа движет и тело, то тем паче необходимо ей приводипь в движение и себя. Приводя же себя в движение, по необходимости, будет она жить и по смерти тела; потому что движение души есть ничто иное, как жизнь ея».

(Самодвижность души есть разительнейшее доказательство не только бессмертия, но паче того, что она не есть какое-либо тело утонченное, эфирное. Косность, неподвижность есть неотъемлемая принадлежность вещества. Электричество пребудет в бездействии век, если не возбудить его; и эфир не светит, если не приводится в сотрясение, или, как говорят, дрожательное состояние. Но и то и другое производится воздействием совне. Самодеятельности и следа нет в этих, по-видимому, очень тонких веществах. Откуда же возьмется самодеятельность в душе, если она по естеству — эфир? И если она самодеятельна, не значит ли это, что она не эфир? И опять, всякое вещество, будучи приведено в движение, движется в данном направлении, и вообще движение в веществе определено однообразною формою, от которой отступление немыслимо.

Посмотрите на деятельность души, — какая тут неисчерпаемость разнообразия... Что делается, например, когда душа рассуждает? Сводит представления, приобретенные нередко неизвестно — когда и как; ставит одно подле другого совершенно различное и открывает сходство или различие; отвлекает то или другое свойство и только его рассматривает независимо от предмета; нередко разлагает весь предмет на его черты и потом снова слагает их в яснейшем уже представлении целого; к действию приискивает причину, часто невидимую и безвестную, а из действующего начала выводит следствия, которых следов нет еще на опыте; выстраивает цепь причин и действий, средств и целей; иногда отвлекаясь от всего опытного, разнообразного, созерцает все в едином целом и проч.

В каком веществе, самом тонком и возбудительном, можно видеть что-либо подобное? Одна и та же сила, — скажем, применяясь к видимым движениям в веществе, — движется прямо и косвенно, от себя и к себе, вверх и вниз, вправо и влево, кругообразно, эллиптически, диагонально, под углами, зигзагами, волнами и проч., все это изменяя в мгновение ока и переходя от одной противоположности к другой без потрясений, имея при том возможность самое разгоряченное и разнообразное движение прекратить и снова начать.

Если б указал кто подобную физическую силу, тогда можно было бы сравнить с нею самодеятельную душу. Но и тогда, наверное, можно было бы указать на то, что ни одна физическая сила не оставляет в себе следа прошедших движений, тогда как душа хранит в себе всю свою разнообразную деятельность, и ее изделиями питает себя, и от того крепнет, полнеет; совершенствуется, и — что еще? — чает быть одобренною или осужденною от Владыки всяческих на суде Его нелицеприятном... Все такие проявления возможны ли в каком-либо веществе? Конечно, нет. Ну так и надо бросить мысль, будто душа есть тело-эфир).

«Душа, заключенная в теле и соединенная с ним, не ограничивается малостию тела и не соразмеряется с оною: тело лежит иногда на одре, и, как будто уснув смертным сном, пребывает недвижимо; а душа, по силе своей, бодрствует, возвышается над природою тела и хотя пребывает в теле, но как бы переселяясь из него, представляет и созерцает, что превыше земли; нередко, поощряемая чистотою ума, воспаряет к святым и ангелам, пребывающим вне земных тел и беседует с ними... Душа имеет понятие о созерцании Бога, и сама для себя делается путем, не совне заимствуя, но в себе самой почерпая ведение и разумение о Боге своем».

(О невозможности предположить подобные занятия, стремления и ведения в существе, естество которого телесно, уже было помянуто; да это очевидно и само собою. Но останавливаю особенное внимание на следующих словах: «душа нередко, поощряемая чистотою ума, воспаряет к святым и ангелам, пребывающим вне земных тел». Какая тут мысль? Мысль та, что святые и ангелы бестелесны и не только бестелесны, т.е. по естеству невещественны. Заметит иной: пребывают вне земных тел грубых, но не вне эфирных тел. Скажу на это: пусть так, пусть ангелы — не вне эфирных тел. Это будет значить, что они — в эфирных телах, как в оболочке, облечены ими, носят их: но сами все же не тело эфирное, а духи, облеченные эфирным телом. Таким образом, и эта мысль против нового учения.

Если б новое учение так думало, мы и не стали так много спорить с ним, а сказали бы только: как хочешь. Ты так, а мы так. Но оно все твердит: душа — тело, ангел — тело, самое естество их телесно — Вот уж тут не удержишься, чтоб не сказать, что так нельзя думать, потому что никто из святых так не думал).

Скажу еще несколько слов о мнении св. Афанасия. Беру, во-первых, буквально слова: вне земных мел, понимая их так: вне всяких тел, ибо эфирное тело — выдумка, без нужды придумываемая и никакой ясности в учение о духовном мире не привносящая. Вывожу, во 2-х, эту мысль из сопоставления в сем месте ангелов с святыми. Все рассматриваемое нами место св. Афанасия раскрывает одну мысль, что душа — не тело. В сделанных нами замечаниях приложены пояснительные мысли, что душа не есть не только грубое тело, но даже и эфирное. И если б св. Афанасий знал о подобном предположении, то, конечно направил бы обороты речи против него. Говорю: обороты речи — ибо мысли его и в теперешнем виде совершенно отрицают всякую вообще телесность в душе и утверждают неоспоримо, что душа есть дух, чуждый всякой вещественности. В предпоследней выписке у него та мысль, что душа выходит из тела, какою есть в теле. Но если она, по его учению, дух — в теле, то дух — и вне тела. Следовательно св. Афанасий признает, что святые отшедшие, в теперешнем состоянии суть духи чистые. Но если наряду с ними он поставляет и ангелов, то значит признает и их чистыми духами, т.е. не только невещественными, но и бестелесными.

Этим заключим рассмотрение свидетельств из св. Афанасия о природе душ и ангелов.

От лица св. Кирилла Александрийского, в Слове о смерти помещена пространная выписка из слова его на исход души. В Прибавлении же к Слову о смерти указывается кратко только содержание этой выписки, такими словами: «св. Кирилл называет демонов страшными, дикими, жестокими. Он говорит, что душа умирающего видит их, что душу, изшедшую из тела держат св. ангелы; что она с ними проходит через воздух, от земли к не6у, что злые духи препятствуют этому восходу, обличая душу в соделанных ею грехах; что святые ангелы стоят против демонов и препираются с ними о душе. Святой говорит, что благочестивые души восходят к Богу, а душу отверженную демоны получают в свою власть, разверзают землю, низводят душу во внутренность земли и заключают там в темницы адские». В Слове о смерти после выписки из слова св. Кирилла на исход души, приводятся сказания умиравших и возвращенных к жизни о том, что с ними было, именно: сказание Таксиста воина, Петра мытаря, Арефы печерского и св. Феодоры. В этих сказаниях примерами подтверждается то, что св. Кирилл изобразил только словами.

Сила доказательства телесности естества ангелов и души, выводимого из сих слов, сказаний и видений, заключается в том, что тут представляются события, вне мира сего совершающиеся, живописуется как бы быт мира духовного. Когда являются ангелы, демоны и святые живущим на земле, можно, вслед за св. Златоустом, объяснять явление их тем, что они принимают приспособленный образ. Но когда души, отрешась от тела, входят в другой мир и видят там ангелов, святых и бесов в таком же виде, в каком являются они на земле; т.е. в образе, подобном человеческому; то очень неотступно навязывается мысль, что они таковы и на самом деле, ибо там нет нужды принимать им приспособленный к душе образ, когда душа, исшед из тела, становится такою же, как и они.

Из всех документов, какие приводятся автором в подтверждение своей мысли, этот последний есть, можно сказать, самый впечатляющий. При всем том наведение, делаемое из него о телесности естества душ и ангелов, нельзя счесть основательным и чуждым предубеждения.

Сразу видно, что вывод этот шире того, что заключает факт. Факт говорит, что душа по выходе из тела вступает в область духов, где как она, так и духи являются действующими по тем же формам, какие видны на земле между людьми: видят друг друга, говорят, ходят, спорят, действуют. Разница только в том, что там область утонченного вещества, эфирная, и в них все потому утонченно — вещественно и эфирно. Какой прямой отсюда вывод? Тот, что в мире духов внешний образ бытия и взаимных отношений такой же, как и между людьми на земле. О телесности естества духов, о том, что существо их есть только тело — факт не говорит. Этот вывод заходит за пределы факта, говорит больше, чем сам факт.

Но с другой стороны этот вывод говорит менее его. Вывод из факта следует делать по всей широте мыслей, на которые он наводить может. И останавливаться тут только на одной внешней форме духов, — незаконно. Должно все брать во внимание, — именно и то, что они рассуждают, чувствуют, благожелают или зложелают, скорбят и радуются и проч. Возьмем все это во внимание, — что выйдет?

Выйдет следующее: как на земле, когда видим мы все такие действия в людях, не относим их к телу, хотя они через тело обнаруживаются, но всегда приписываем их душе, как причине, — душе отдельной от тела, хотя пребывающей в нем: так и когда сказания говорят нам о подобных же действиях духов, заключать должно, что и у них не одно тонкое эфирное тело производит их, но что в этом видимом тонком теле пребывает отдельный от него дух, который и рассуждает во взаимных собеседованиях, и действует, и все то производит чрез эфирное свое тело, что, как видим, души производят у людей на земле, чрез это грубое тело. Это заключение так же неотвязно и непосредственно в отношении к духам на небе, как оно неотвязно и непосредственно, в отношении к людям на земле. Таким образом и слово св. Кирилла, и сказания оживавших, взятые во всей полноте своего содержания, наводят на мысль, что ангелы, души и демоны суть духи, облеченные в тонкое эфирное тело. Если брошюры не такое вывели заключение, то им помешало предубеждение в пользу своего, непостижимо как образовавшегося, мнения.

При том сообразите все эти сказания и изображения во всех чертах, и скажите искренне: можно ли решительно положеть, что все, представляемое в них, есть подлинность дела, есть и на деле так, как оно изображается?

Не вставлены ли здесь и сравнительные образы для живейшего и полнейшего представления действительности, не в таких образах бывшей? Вот, например, черты, которые нельзя не отнести к последнему разряду. Св. Феодора сказывает, что пришла смерть в видимом образе, с орудиями и стала отсекать у ней один член за другим, и, наконец, дала горькое питие, от которого душа сотрясалась и вышла из тела: действительность ли это или образное представление действительности, не в этом образе бывшей?

Является св. Василий и дает ангелам мешочек, наполненный золотом, из которого потом ангелы заимствовали, чем погасить долги св. Феодоры, предъявляемые духами злобы: действительность ли это, или образное представление действительности, не в этом образе бывшей? Таксист воин видел, что ангелы держали в ковчежце все его добрые дела, и, вынимая их оттуда, сравнивали со злыми его делами; Петр мытарь и Арефа видели, как ангелы взвешивали на весах добрые и злые дела их: действительность ли это, или образное представление действительности, не в этом образе бывшей? Все эти образы впечатлительно выражают действительность, но, чтобы сама действительность была точно такова, никто, полагаю, и думать не может несмотря на то, что всегда представляет ее не иначе, как под этими образами.

Но если эти и подобные им черты необходимо признать сравнительными образами, которые употреблены для живейшего представления действительности; то как положить предел, до которого простирается в сих изображениях и сказаниях такое допущение сравнительных образов? Припомним толкование св. Дамаскина о том, как говорят ангелы. Ангелы беседуют между собою, говорит он, без членораздельного, звучно произносимого слова; они непосредственно сообщают свои мысли, из ума в ум, — т.е., у них идет беседа умная, духовная, непохожая на нашу, — иначе, они говорят без языка. Почему же, применяясь к сему, не допустить, что они движутся без ног и действуют без рук, одною силою воли и ее устремлений? Это тем удобнее принять, что, по св. Дамаскину, они в месте суть, как бы без места, находятся в нем, не занимая его, а только являя присутствие свое силою своего действия духовного. Если по сему можно признать, что они в месте суть без места; то как не признать, что они в образе суть без образа? Впрочем, из сего сопоставления желательно, чтобы выведено было одно заключение, что духовный мир есть для нас нечто таинственное, чего представить нам в подлинной его действительности нет возможности. Когда приходилось кому домыслиться до положения тамошних дел, или Господу угодно было дать откровение о том, — то и другое делалось под образами нашей земной жизни. Эти образы представляют действительность, но не суть самая действительность. Она духовна, мысленна, не имеющая в себе ничего плотского. Апостол Павел был восхищен на небо, и что сказал о нем? Что слышал там неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать. Слов нет у нас на выражение того. Наши слова грубы, чувственны, образны.

Приняв во внимание эту заметку, надлежит нам укротить свою умозаключительность по поводу сказаний о том, что бывает в духовном мире. Читай, углубляйся, назидайся, но положения какие-либо решительные выводить из того не спеши. Ибо что там, того око не видело, ухо не слышало, и на сердце человеку не всходило.

Таким образом, мы вправе сказать, что новое учение из слов св. Кирилла в связи с сказаниями, относящимися к тому же предмету, вывело заключение в свое оправдание слишком поспешно. Для нас такое решение должно быть сочтено тем вернейшим, что у св. Кирилла есть прямые изречения о духовности ангелов и душ.