Не от мира сего

«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. (Мат. гл. 18, 3)

«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро». Как тут не вспомнить Вини-Пуха, когда в 11 часов утра застаешь у подруги человека, чей разговор не может оставить тебя равнодушной.

— Спасибо, Нато, тебе за кофе, — говорила седая, интеллигентного вида гостья, отодвигая от себя пустую чашку. — Я ведь 20 дней ничего горячего не пила. Совсем ослабела.

— Как так? — у нас округлились глаза.

—В нашем районе газ на месяц отключили, а у меня ни электроплитки, ни минутки нет.

Мы переглянулись. В Тбилиси у каждого керосинка, минутка, газовый баллон, свечки — всегда в полной боевой готовности, а тут — «ничего».

— Был у меня газовый баллончик. Да я отдала, — поясняет Хатуна, — пожалела тех, кто просил. У них дети, а я, думала, как-нибудь обойдусь... Были и минутки и плитки... Соседи заходят, просят. У меня постоянно «день открытых дверей». Кто что взял — не уследишь. И квартирантка моя туда же. Куда что денет — концов не найдешь.

— Как это вы так ее на голову посадили?

— Да, знаете, девочки, — улыбается Хатуна, подымая брови домиком, — такой уж я человек. Не умею ссориться, не могу на своем настоять.

— А вы других квартирантов найдите.

— Эх, — отмахивается она безнадежно, — были у меня и другие. Семья жила. Эти и 50 лар за комнату не платили. И еще я за их ребенком смотрела. Так просто. Люблю с детьми возиться...

Я вот все думаю, как я глупо свою жизнь прожила: ни денег не скопила, ни нужных знакомств не завела. Эта двухкомнатная, где я сейчас живу, и та не моя.

— А чья же? — мы уже перестали удивляться.

— Внучка столько давила на меня, что я ей отписала. Как только я это сделала, ее и след простыл. Раньше хоть она мне еду приносила, а как своего добилась — все, не нужна я ей стала.

Говорилось все это без тени какого-либо осуждения или недовольства, с грустной улыбкой, как обычно люди констатируют превратности судьбы.

— ...Я всю жизнь проработала на киностудии «Грузия-фильм». — Хатуна продолжала рассказывать будто не нам, а самой себе. — Грузинские фильмы на русский переводила. Только работой и жила. Кто бы мог подумать, что такое время настанет — без денег до врача не дойдешь. Катаракта у меня на оба глаза — об операции даже не мечтаю.

Сейчас себя ругаю: надо было золото скопить. Да и на это ума не хватило. Тогда думала: «Зачем?»

Что было — 2–3 кольца внучке отдала. Оставила себе как память: отцовский золотой крест и материнское обручальное кольцо. А тут, как снег на голову, война в Абхазии.

— И что? — не выдержала Нато.

— Вы, наверно, помните, Джаба Иоселиани объявил: «Люди, помогите, чем можете! Грузия в опасности!»

И я пошла на ту, указанную в объявлении улицу и оставила приемщику крест и кольцо.

— Так, ведь, эти деньги потом неизвестно в чей карман ушли! Беженцы эти деньги и во сне не увидели! — прорвало меня. — Как можно верить политикам?! Я бы им 5 копеек из принципа не дала!

Хатуна в этот момент будто проснулась и удивленно взглянула на источник шума.

— Мне сказали «Это нужно Грузии!» Я и отдала, не задумываясь, все, что было. Туда, кстати, многие шли, несли, кто что мог. Я, ведь, — она смущенно отвернулась и, глядя, в сторону, тихо пояснила, — я тоже немножко патриот.

Мы молча слушали, уже ничего не спрашивая и не давая умных советов.

Хатуна молча рассматривала пейзаж новостроек за окном, потом вздохнула.

— Я, когда это все вижу, — кивает на корпуса, стоящие впритык друг к другу, — так мне и хочется сказать: «Люди, что же вы делаете? Почему вы все портите? Сколько виноградников вы уничтожили из-за этих мертвых коробок?» Да кто меня послушает? Была я недавно в Цагвери — поехала за ребенком смотреть. Какая там красота! Природа необыкновенная! Нетронутый лес... А воздух! Надышаться не можешь! — Хатуна тут же оживилась. — Девочки! Я ведь совсем не религиозная. Так я там стояла у целебного источника и в прямом смысле молилась вслух! «Господи, — говорю, — как Ты милостив к нам, грешным! Какую радость ты нам даришь! А мы, бесчувственные, этого не видим и даже не замечаем!»

В глазах у нее заблестели слезы, и она полезла в сумку искать платок.

Мы молча наблюдали за ее поисками. Что тут скажешь? Поразительно было слушать эту женщину, сохранившую через 16 лет после возрожденного «демократического капитализма» такую детскую простоту и наивность. Ушла я оттуда под впечатлением, мысленно перебирая, кто еще за последние годы так поразил меня своей блаженностью.

Пожалуй, только Бичико мог бы конкурировать с Хатуной в этом случае.

Мы познакомились лет 7 назад. Бичико — пасечник, сосед Елены по даче (см. рассказ «Молитва девицы о супружестве») предложил подвезти меня на своем музейном жигуленке до города. Несколько минут мы ехали молча, то и дело подпрыгивая на валунах горной дороги.

— Наверно трудно работать учителем, — неуверенно начал Бичико светскую беседу, то ли от смущения, то ли от тряски вцепляясь мертвой хваткой в пошарпанный руль.

— Я люблю свое дело.

— Хорошо, что я инженер, — проронил водитель, неотрываясь от лобового стекла. — Я бы не смог постоянно с кем-то общаться...

— Почему?

— Я... я стесняюсь звуков собственного голоса...

В это трудно было поверить, но судя по тому с каким напряжением этот высокий 50-тилетний мужчина смотрел только вперед, походило на правду. Постепенно, подстегиваемый уверениями, что он обладает «вполне приятным голосом», Бичико разговорился. Тихо-тихо выяснилось следующее.

— ...Я из-за своих комплексов и друзей растерял... Точнее не только из-за этого... У них семьи, а я один... У меня всю жизнь болели родители. Как-то неудобно было к себе звать в гости, когда дома то одному плохо, то другому. И жениться я не смог. Кому нужны чужие больные старики. Так всю жизнь и возился со стиркой и готовкой один. Недавно родители друг за другом скончались. Я почувствовал такую пустоту, будто на всей земле один остался. Особенно невыносимо было, когда мама умерла. Началась у меня истерика. Плачу — остановиться не могу. В этот момент меня моя курочка утешила. (Дома у меня жила и как собачонка за мной бегала. Необыкновенно умная курица была). Взлетела она на диван и начала меня за ухо тащить. Сама попискивает и ухо мое теребит. Волей — неволей я успокоился. Такое утешение она мне дала — человек так не успокоит. Я с ней разговаривал, а она, вы не поверите, все понимала.... Умерла она недавно.

Вам, наверное, смешно? — Бичико искоса взглянул на меня впервые за всю дорогу и, убедившись, что подозрение напрасно, продолжал. — Что поделаешь? Мне с ней легче было общаться, чем с людьми...

За немытыми окнами скрипучего драндулета мелькали домики — развалюшки, которые местная публика еще не успела растаскать на дрова. Бичико продолжал крутить забинтованный изолентой руль. Мысли вслух неторопливо текли дальше.

— ...Я уже постарел, а так и не научился разбираться в людях. Легко обманываюсь.

Вот, думал, решу свои проблемы — пущу квартирантов. Пустил. Вроде семья как семья. А выяснилось: он, съемщик мой, — шулер. Когда выиграет — еще ничего, а когда в проигрыше — семья голодает. Жена с ним ругается, ребенок плачет. Не могу я этого видеть — даю, что могу. А у меня и самого-то не густо. Целый месяц на одном рисе и меде сижу, что от продажи остается. Вот, все мне говорят: «Выгони их!». Да я не могу. Ребенок у них такой смешной мальчишка. — Бичико улыбается беззубым ртом своим мыслям. — В доме у меня детский смех, как колокольчик, звенит. Ну, как их выгнать? Опять, значит, с тоской в квартиру заходить и в тишине скрип полов слушать? Уж лучше я их всех потерплю. Мне так спокойнее. Ведь, вся наша жизнь — это постоянное терпение.

Тем временем мы подъехали к метро. Бичико вопросительно поглядел на меня с надеждой.

— Давайте, я вам мороженое куплю и мы просто так посидим в машине, если вы не торопитесь.

Тут же его голубые глаза блеснули от новой идеи.

— А может, зайдете ко мне в гости? Мы бы в карты сыграли? — и тут же что-то вспомнив, сник и отвернулся. — Да-да, я знаю, верующие не играют в карты. К сожалению, мне больше нечем вас развлечь...

Недавно я столкнулась с ним в церкви. Бичико стал еще худее, чем был и чуть согнулся. 7 лет никого не красят, а уж по нему, тем более, жизнь прошлась катком. Появилась еще новая черта в его облике — на носу косо сидели черные женские очки.

— ...Как я рад вас видеть! — обрадовался мне Бичико.— Помните, как мы общались в машине? — и грустно прибавил. — У меня теперь ее нет — племянник добил. И на дачу уже не хожу. С глазами у меня плохо. Все раздваивается. Вот, в церковь пришел. Елена говорит «Надо молиться». Только я не умею. Вот, свечку поставил, — и кивнул на догорающий огарок. — Может быть... — Бичико запнулся и взглянул на меня, ища поддержки своим мыслям.

— Надо надеяться, — говорю, т.к. надо что-то сказать человеку, путающему свечку с волшебной палочкой.

Немного погодя выяснилась причина его катастрофы с глазами.

Одной лежачей больной понадобилась перга[1] (1) и Бичико долгое время выковыривал ее из сот до 3-х ночи, надев чужие очки. Купить подходящий номер не было возможности. Свой ювелирный труд он делал совершенно бесплатно, жалея, брошенную дочкой, больную женщину.

Возился с кропотливой работой до тех пор, пока не стало больно глядеть на солнечный свет.

—...Бичико, на что же вы живете? — спрашиваю.

Он только махнул рукой и отвернулся, пробормотав.

— Перебиваюсь кое-как. Мечтаю дожить до пенсии. Целых 33 лара буду получать.

— Это, ведь, не деньги. Может, вы в бесплатную столовую пойдете?

— Нет, нет, — Бичико испуганно замотал головой. — Н-не могу. Мне... стыдно. Я уж лучше так... Может, мне племянник как-нибудь поможет. Я ему квартиру оставляю.

— Он, по вашим рассказам, очень ненадежный человек, постоянно вас обманывает, — вставила я.

— Все равно. Это мой долг перед Богом. Да, он нехорошо себя ведет. Но я не могу иначе. Будь, что будет...

Переубедить его было невозможно...

...О таких, как Бичико и Хатуна, люди отзываются по разному: «Простота хуже воровства», «сам себе враг», «не от мира сего». Моим прагматичным мозгам трудно вместить логику поведения этой пары. И в то же время не могу не признать их духовного превосходства надо мной. Лучше, чем сказал о. А. Ельчанинов, не скажешь.

«Есть люди чудесного, райского типа, с душой до грехопадения, детски простые и непосредственные, чуждые всякой лжи и злобы. И это не как результат какой-нибудь борьбы с собой — такими они рождаются — людьми без греха. И странно, что постоянно эти люди стоят вне Церкви, даже иногда совсем обходятся без религии. Они слишком просты и цельны, чтобы богословствовать, и слишком стыдливы и целомудренны, чтобы выражать свои чувства какими-нибудь словами или знаками (обряд). В религии самое важное не вера, а любовь к Богу. Бога они любят, потому что любят Красоту, Добро, Истину — а это все стихии Божества. Сколько есть людей, утверждающих, что они верующие, и не имеющих этого чувства Красоты, Добра, со злобой и грехом в душе, с полным безразличием к Истине, так как ее вполне заменяют полторы дюжины маленьких истин, за которые они самолюбиво держаться. А те — простые и верные души, живущие и на земле в радости, — после смерти, я уверен, прямо идут в Царство Света и Радости, как «подобное всегда стремится к подобному», и в обществе святых — простых и блаженных душ — они чувствуют себя, как в своей родной стихии. Мы, так называемые «верующие», говорим: «пойду», а не идем, а они ведь и не говорят «не пойду», а просто исполняют волю Отца».

... Бичико в крещении Владимир. Люди, читающие и неоставшиеся равнодушными, вздохните о нем и Хатуне ко Господу и эти двое, несмотря на тысячи километров, вас разделяющие почувствуют вашу сердечную теплоту и им станет немножечко легче.

13.09.06.

[1]   Перга — вещество, добываемое из сот, которое обладает лекарственными свойствами.