Как я поступал
в Духовную семинарию

Мысль поступить в семинарию у меня возникла в армии. Служил я в стратегических ракетных войсках в Белоруссии. Куда ни глянь, за территорией военного городка только лес и болота. Поскольку я в часть прибыл из «учебки» уже в звании сержанта, то был назначен командиром отделения. А времени у ракетчиков хоть отбавляй. Для меня это была просто находка. Я зарывался в армейскую библиотеку и читал, читал, читал. Читал, в основном, русскую классику. Решил прочесть все, что не охватывала школьная программа. Больше всего меня поразил Достоевский. Его романы, особенно «Братья Карамазовы», «Бесы», стали для меня первыми учебниками богословия. Достоевский по-настоящему пробудил во мне интерес к религии. С этого началось мое богоискательство. Я жаждал как можно больше узнать о православной вере. Но где в армии, да еще в советское время, можно было узнать о религии? О жизни Христа я узнал, прочитав Гегеля. Но больше всего знаний о христианских догматах и Церкви я почерпнул, читая атеистическую литературу. Ее в армейской библиотеке было предостаточно. Заведующий библиотекой как-то мне сказал:

— Товарищ сержант, что это Вы так много атеистической литературы читаете? Смотрите, как бы верующим не стали.

Он прямо как в воду глядел. «Словарь атеиста» стал для меня первым учебником христианской догматики. Открываем на букву «В» — «Вознесение», далее рассказывается, что это такое. Я аккуратно выписывал в тетрадку описание этого события и какое значение оно имеет для христиан, а всю нелепую атеистическую критику отбрасывал, как ненужный сор. Таким образом я узнал практически все главные догматы Церкви. В этом же словаре я наткнулся на слово — «семинария», где пояснялось, что в переводе с греческого это означает «рассадник», что это учебное заведение Московской Патриархии, где готовят священников и преподавателей богословия. Здесь же, в словаре, говорилось, что в настоящее время на территории Советского Союза действуют три семинарии: Московская, Ленинградская и Одесская. Для меня это открытие было просто радостным потрясением. Я выпилил из медной пластинки нательный крестик и носил его в нагрудном кармане. Появилась потребность молиться Богу, но поскольку я не знал никаких молитв, то, уходя за ограждение из колючей проволоки в лес, молился Богу примерно так: «Господи, помоги мне, наставь меня на правильный путь», — и что-то в этом роде. У меня появилась мечта учиться в Духовной семинарии для того, чтобы потом посвятить свою жизнь борьбе с безбожием и атеизмом. Но когда я в 1975 году демобилизовался из рядов Советской Армии, меня увлекла другая стезя. Дело в том, что до армии я мечтал быть моряком, а когда вернулся из армии в ноябре, то как раз был объявлен дополнительный набор в Куйбышевский речной техникум на судоводительское отделение. Мой родственник дядя Миша посоветовал поступать сразу на третий курс, и меня это соблазнило. Я успокоил себя мыслью, что будучи штурманом или даже капитаном, смогу оставаться верующим человеком. Но, проучившись в речном техникуме три месяца, я понял, что сделал ошибку. К изучению навигации и высшей математики у меня совершенно не лежала душа, тянуло к философии, истории и богословию. Я решил бросить техникум, чтобы готовиться к поступлению в семинарию. Посоветовался со своей бабушкой, Чащиной Музой Николаевной, как быть. Моя бабушка была мудрым человеком, она мне сказала: «Не торопись, внучок, я все разузнаю», — и написала о моем желании своей двоюродной сестре, бабе Нине, которая служила псаломщицей в одной из станиц Ростовской области. Оттуда вскоре мне пришла бандероль с журналом Московской Патриархии, где были напечатаны правила поступления в Духовную семинарию и все молитвы, которые надо было учить к экзаменам. Я очень обрадовался и решил ехать в Москву: там устроиться на работу, ходить в церковь и готовиться к экзаменам. Решение ехать именно в Москву созрело вот по какой причине. Как только я вернулся из армии домой, сразу пошел в Казанскую церковь г. Тольятти, чтобы исповедоваться и причаститься. По своей тщеславной наивности я посчитал, что как только приду, священники мне уделят особое внимание, ведь не так часто молодые люди приходят в храм. Действительно, храм заполняли, в основном, пожилые женщины и несколько стариков. Исповедь проводил пожилой священник. Вначале он что-то говорил народу, призывая его покаяться в своих грехах. Потом к нему стали подходить люди, он каждому покрывал епитрахилью голову и читал над ним разрешительную молитву. Когда я подошел к нему, то хотел исповедовать грехи за всю свою жизнь, но батюшка, не выслушав меня, сразу накинул мне на голову епитрахиль и сказал: «Прощаю и разрешаю…»

Я отошел недовольный и поделился своими сомнениями с рядом стоящей женщиной. Она подошла к батюшке и попросила его исповедовать меня. Тот махнул рукой, мол, чего ему надо, я уже исповедовал его. Но женщина оказалась настырной, и меня подпустили второй раз. В этот раз батюшка выслушал мою исповедь полностью. После причастия я вышел из храма радостный, но в душе оставалось какое-то неудовлетворение. «Наверное, в тольяттинской церкви все священники такие невнимательные, — подумал я, — ничем они мне не помогут». Вот почему у меня появилось желание перебраться в Москву.

Когда мама узнала о моем решении бросить техникум и ехать в Москву, то так огорчилась, что даже всплакнула. Я спросил ее, почему она так расстраивается и почему против моего поступления в семинарию. Она ответила: «Да разве я, Коленька, против твоего поступления в семинарию? Только хочу, чтобы ты вначале светское образование получил, а уж потом поступай, куда хочешь». Я стал разъяснять, что не хочу терять драгоценное время и обманывать государство, учась за его счет, если собираюсь идти служить в Церковь. А мама говорит: «Я боюсь, сынок, что ты пойдешь по этому пути, обязательно встретишься с какой-нибудь несправедливостью, разочаруешься и уйдешь из Церкви, а профессии у тебя никакой нет». Я отвечал, что прекрасно понимаю, что люди несовершенные, в том числе и я. Потому иду в Церковь, чтобы самому лучше стать и другим по возможности помочь, и ни в чем разочаровываться не собираюсь. За меня вступилась бабушка: «Отпусти ты его, дочка, не пропадет парень. Может, это его дорога».

В апреле 1976 года я выехал в Москву, завербовавшись на строительство Олимпийского комплекса по своей специальности — отделочника. В кармане у меня было тридцать рублей, а в голове кружились самые радужные надежды.

Москва встретила нас, лимитчиков, не очень гостеприимно. Поселили в общежитии, временно, в комнате для приезжих. Забрали паспорта, пообещав вскоре все устроить. Устройство наше затянулось. В комнате для приезжих — сквозняки. Короче, я простыл и разболелся окончательно. Как помню, проснулся в субботу утром, голову от подушки еле поднял. Озноб бьет, температура тридцать девять. Один в огромном многомиллионном городе. Ни родных, ни знакомых. К тому же, всего пятнадцать рублей осталось на жизнь. Тоска на меня напала. Потом говорю себе: «Стоп, что это я раскисаю. Я же не один, со мной Бог, Который меня сюда привел». Вспомнил, как в атеистической литературе насмехались над верующими за то, что они верят в возможность исцеления от мощей святых угодников. Значит, думаю, действительно исцеляются, раз так безбожники злопыхают. Где же, думаю, мне мощи святые найти? Вспомнил тут про преподобного Сергия Радонежского, о котором читал в историческом романе Бородинского «Дмитрий Донской». Решил ехать в Загорск, в Троице-Сергиеву Лавру, исцеляться от мощей праведника. Узнал, как добраться до Загорска и, несмотря на свое болезненное состояние, тронулся в путь. Когда приехал на станцию в Загорск, думаю, надо спросить кого-нибудь, как пройти в Лавру. Но тут одолела меня юношеская стыдливость, мне казалось, что если я буду спрашивать про монастырь, то надо мной будут смеяться: «Такой молодой, и в Бога верит». Пошел сам наугад, вышел к Лавре, обрадовался. Зашел в Лавру и озадачился: где же здесь гробница с мощами преп. Сергия Радонежского? Опять стесняюсь подойти спросить. Решил сам искать. Зашел в один большой храм, а там люди подходят к монахам, крест целуют, подошел и я. После того, как приложился ко кресту, мне стало намного легче. Пошел дальше на поиски. Зашел в небольшую беленькую церковь, мне внутренний голос говорит: «Здесь лежат мощи преп. Сергия Радонежского». Покупаю большую свечку и прохожу дальше в полумрак собора. Вижу, стоит гробница под серебряным балдахином, а рядом монах что-то читает. А люди все по очереди подходят к гробнице, крестятся, кланяются и прикладываются. Сначала я постоял, присматриваясь, как они это делают, а потом и сам пошел. Встал на колени перед ракой Преподобного да забыл, для чего сюда пришел. Стал просить Преподобного не об исцелении, а о том, чтобы он меня принял в число учащихся семинарии. Приложившись к святой раке, пошел к выходу. Когда я проходил через двери храма, с меня как будто мокрая тяжкая шуба свалилась. Стало так легко, радостно. Болезнь мгновенно куда-то исчезла. Я забыл даже поблагодарить Преподобного за исцеление, а почему-то опрометью бросился из Лавры и поехал в Москву.

С понедельника все дела мои пошли гладко, как по маслу. Нас поселили в общежитие, при этом мне досталась отдельная комната, выдали деньги и определили трудиться в бригаду плиточников.

Теперь для меня настала другая проблема: как выбрать храм, куда я буду постоянно ходить и где должен буду получить рекомендацию для поступления в семинарию. Нужно заметить, что даже в советское время в Москве было более сорока действующих церквей. Я стал присматриваться к храмам. Примечу какой-нибудь храм, вроде недалеко от остановки метро, но почему-то не могу переступить его порог. Мне все кажется, что старухи меня неприветливо встретят: не туда встал, не то делаешь. В общем, ощущение, что это не мой храм. Так я перебрал несколько храмов, но ни на одном не остановился. Тогда я стал молиться Богу: «Господи, укажи мне мой храм».

Ехал я как-то раз с работы в троллейбусе и, заснув, проспал свою остановку. Выскочил на следующей, а передо мной — маленький уютный храм. Звонят колокола, призывая к службе, и народ идет. Пошел и я вместе с ними. Как зашел, так и понял: вот он, мой храм.

Так стал я прихожанином храма Иоанна Предтечи, где настоятелем был протоиерей Николай Ведерников.

Мне повезло, отец Николай был прекрасным проповедником. Многие из его проповедей запомнились мне на всю жизнь. В этом же храме я познакомился с замечательной интеллигентной семьей Волгиных, так много давших моему духовному развитию. Анатолий Волгин, замечательный иконописец, трудился в этом храме чтецом, а его очаровательная умная жена Нина Александровна Волгина — искусствовед, также принимала активное участие в церковной жизни столицы. Это было главное мое везение, ради которого, я думаю, Господь благословил мне этот храм. Первой в храме на меня обратила внимание баба Валя. Она стала приглашать меня к себе домой и обучать читать по церковно-славянски, завершил мое обучение Анатолий Волгин (ныне протоиерей). Это были прекрасные, незабываемые времена, которые Господь дарует всем вновь приходящим к Нему. Когда в Москву приехала мама, я чувствовал себя уже очень уверенно в церковной среде и готовился поступать в семинарию на следующий, 1977 год. Но Господь промыслительным образом, через приезд матери, изменил мои планы. Я провел маму по самым замечательным местам Москвы и повез ее в Троице-Сергиеву Лавру. Приложившись к Преподобному, я стал ждать около выхода маму.

Придя от святой раки, она сказала:

— Коля, я подумала, почему бы тебе не поступать в этом году в семинарию?

Я засмеялся:

— Что ты, мама? То была против, а сейчас говоришь — поступать, да еще в этом году. Я ведь молитву «Отче наш» впервые узнал в этом году, куда уж мне. Дай Бог хотя бы к следующему году быть готовым.

— Ты знаешь, — задумчиво сказала мама, — когда я стояла около святых мощей преподобного Сергия, мне кто-то сказал, чтобы ты поступал в этом году. Вот тебе мое материнское благословение — поступай именно в этом году.

— Хорошо, мама, раз так благословляешь, значит буду поступать, — согласился я.

Мама улетела, а я, сдав в канцелярию семинарии документы, стал усиленно готовиться к вступительным экзаменам.

Когда я подошел к отцу Николаю за рекомендацией для поступления в семинарию, то, уйдя в алтарь, он через несколько минут вынес мне листок бумаги, на котором было написано: «Агафонов Н. В. регулярно в течение года посещал богослужения в праздничные и воскресные дни. Протоиерей Н. Ведерников».

Я думаю: ну и рекомендация! А когда приехал на экзамены в семинарию, совсем пал духом. Столько абитуриентов со всего Советского Союза понаехало! Все ребята подготовленные, не первый год в церкви прислуживают. Иподиаконы архиереев ходят особняком, такие важные. «Господи, куда же я попал, простой рабочий паренек?» А потом подумал: «Что это я заранее расстраиваюсь, не поступлю в этом году, на следующий год буду поступать. Не поступлю в следующем году, снова буду пытаться». От этого решения мне сразу стало легко и весело на душе. Хожу каждый день к преподобному Сергию и молюсь. На собеседовании с ректором, архиепископом Владимиром (Сабоданом, ныне митрополит Киевский), когда он меня спросил, что я люблю читать, то я назвал своим любимым писателем Достоевского. Это очень понравилось Владыке-ректору, и он со мной еще минут десять разговаривал о Достоевском.

Ребята спрашивают:

— Что это ты так долго у ректора делал?

Я говорю:

— Обсуждали богословские аспекты в произведениях Достоевского.

Они смеются:

— Ну ты, Агафонов, заливать мастер!

После сдачи экзаменов сидим в семинарской столовой, а у самих от волнения аппетит пропал, знаем, что после обеда списки поступивших вывесят. Мне ребята два пальца показывают.

Я думаю, что это может значить? Неужто двойку получил? Вроде бы, не должно, все же экзамены сдал неплохо.

Бежим наверх списки смотреть. Прочитал весь список, но своей фамилии не нашел. Потом другой список просмотрел, где кандидатов отмечают, которых могут в течение года вызвать на место отчисленных семинаристов, и там меня нет. Отошел огорченный. Мне друзья кричат: «Агафонов, ну куда ты смотришь? Вот твоя фамилия. Тебя сразу во второй класс зачислили».

Точно, подхожу и вижу небольшой списочек зачисленных во второй класс. Моя фамилия — там.

Дивны дела Твоя, Господи.