Память
К юбилею Великой Победы
1
Тоник — пятнадцатилетний оболтус, как выражалась мама, или «раб лампы», как шутливо называл его папа за страсть к виртуальным развлечениям, играл в очередную компьютерную игру...
Масса полутемным, узких улочек с высокими, подпирающими небо, домами и кровь на каждом шагу. Вообщем, настоящее «мочилово» для настоящих парней.
Его компьютерный двойник — двухметровый громила с накаченными бицепсами, защитным панцирем и наколенниками осторожно продвигался вперед, ежесекундно тыча дулом многоствольного пулемета в каждый подозрительный проулок. Из динамиков неслась тревожная музыка. Тоник даже вспотел от волнения, словно не громила, а он сам шел сейчас по виртуальному городу. Вдруг между домами что-то мелькнуло, и на компьютерного двойника тут же обрушилась струя огня. Тело несчастного дернулось и рухнуло на тротуар, а поверх экрана издевательски запульсировала надпись: «Миссия провалена!»
Тоник едва сдержался, чтобы не разнести вдребезги клавиатуру. «Никак не могу пройти этот проклятый уровень. Надо попробовать еще раз», — подумал он, глядя на обугленные останки своего героя, и, собираясь продолжить, уже шевельнул было «мышкой», но тут из кухни подала голос мама:
— Антон, ты уроки делать собираешься? Время уже сколько! А то пришел из школы и сразу за компьютер!
Похоже, повторная попытка откладывалась на неопределенный срок..
Перед тем, как окончательно выйти из компьютера, Тоник заглянул на игровой форум, куда частенько наведывался обсудить очередную новинку или получить совет по прохождению. Зашел и сразу же натолкнулся на новую, не связанную с играми тему: «Интернет — база погибших на фронте». Некий Гном давал ссылку на сайт военного архива, посвященный убитым в Великой Отечественной войне солдатам. Под ссылкой — небольшой комментарий: «Нашел там своего деда, плакал...»
«Прикалывается, наверное», — хмыкнул Тоник и скорее из любопытства, чем преследуя какую-то определенную цель, кликнул «мышкой» на указанный адрес...
На обрамленном георгиевскими ленточками сайте ему сразу же было предложено ввести данные о погибшем родственнике. Недолго думая, Тоник набрал в поисковике свою фамилию — Подрезков. И хотя фамилия была достаточно редкая, поисковик после минутного раздумья выдал длиннющий список погибших солдат: человек тридцать, не меньше. Тоник даже растерялся... Это ж надо, сколько его однофамильцев, а может быть, даже родственников сложили свои головы на полях той далекой войны! Кликнул на одного, другого, но имена, даты рождения и гибели ничего ему не говорили. Он попытался найти что-нибудь о своем прадеде по отцовской линии, но тот умер уже после войны, за десять лет до рождения самого Антона, и в этом списке не значился...
— Антон! — снова позвала из кухни мама. На этот раз тон ее голоса не предвещал ничего хорошего.
— Все-все, выхожу, — прокричал он в ответ и, выключив компьютер, потянулся за школьным рюкзаком. — Так, что у нас завтра: литература, история, алгебра... Пожалуй, лучше начать с нее.
Тоник достал учебник, раскрыл тетрадь, но погибшие однофамильцы все никак не выходили у него из головы. Он пошел на кухню. Там в жару и пару — на плите одновременно варился борщ и жарились котлеты — священнодействовала мама. Заметив сына, она сказала:
— Давай, Тоша, делай уроки, а то скоро придет отец — ужинать будем.
— Мам, а у нас на войне кто-нибудь из родственников погиб?
— Какой войне? Великой Отечественной, что ли? Не знаю, сынок, — ответила та, ловко шинкуя овощи для салата, и вдруг задумалась. — Мой дед точно не воевал. У него была бронь — он на заводе работал... Другой — воевал, но умер почти сразу после войны... Я его даже ни разу не видела. А ты чего спрашиваешь?
— Так просто, — буркнул Антон и, незаметно стащив с разделочной доски несколько огуречных кружочков, вернулся к себе в комнату. «Надо будет спросить отца, может быть, он что-нибудь знает...»
Но пришедший с работы отец тоже не смог ответить на вопрос сына и после секундного раздумья посоветовал позвонить живущему под Москвой деду. «Заодно и проведаешь, как его здоровье», — добавил он, поудобнее усаживаясь с тарелкой перед телевизором: начиналась его любимая новостная программа.
Дед долго не брал трубку. Наконец, подошел. Обрадовался:
— А, Антошенька, здравствуй, дорогой. Как твои дела?
— Дед, я тут сайт один нашел.., — сразу перешел к делу Тоник. — В Интернете. Про погибших в Великую Отечественную войну. У нас есть кто-нибудь погибший?
Дед, кажется, нисколько не удивился вопросу внука:
— Конечно, есть. Мой дядя, например, Анатолий Иванович Подрезков...
— Щас, дед, подожди, запишу.
— Подрезков Анато...
На другом конце провода вдруг повисла тишина:
— Дед!?
— Все нормально, внучек, все нормально.., — глухо отозвалась трубка. — Просто вспомнилось... Антошенька, если что узнаешь, обязательно позвони...
2
На следующий день, вернувшись из школы, он первым делом зашел на сайт военного архива и, набрав имя и фамилию прадеда, вскоре уже читал выведенную на экран скупую информацию: «Анатолий Иванович Подрезков, рядовой, 1926 года рождения, призвался в января 44, последнее место службы: 295 стрелковая дивизия, погиб 7 марта 1945 года. Похоронен в Кюстринском районе, с. Темзель». Ниже можно было посмотреть электронную копию оригинального листка ведомости. Пожелтевшая от времени страница. От руки заполненные графы. В глаза бросилась причина выбытия: убит. Шестьдесят с лишним лет назад, кто-то аккуратным убористым почерком вывел это глухое непоправимое слово напротив фамилии прадеда.
Играть почему-то сегодня уже не хотелось. Вместо этого он стал искать в Интернете сведения о боевом пути прадедовской дивизии. Сведений, на удивление, оказалось довольно-таки много, но об интересующем Тоника периоде — первой неделе марта 45 года — все ничего не попадалось.
Наконец, он нашел то, что искал. В каком-то военно-историческом сборнике, постранично выложенном в Сеть, несколько глав было посвящено боям за город Кюстрин, с приложением схем немецкой обороны и ударов Красной Армии. Но за этими официальными строчками и черно-белыми схемами абсолютно терялся его двоюродный прадед, его маленькая в масштабе той войны судьба... Он был убит на второй день штурма, а еще через четыре дня город был взят частями Пятой Ударной армии... Война покатилась дальше, а рядовой Подрезков навсегда остался лежать в братской могиле на территории Восточной Пруссии. Потом эти земли отошли к Польше..
Тем же вечером Антон снова позвонил деду. Рассказал все, что удалось выяснить.
— Вот как оно... За два месяца до Победы... Хороший был дядя, — сказал дед, выслушав внука. — Меня очень любил. Мама рассказывала, все время норовил меня на руки взять. Я его, к сожалению плохо помню. Мне ведь тогда всего лишь четыре года было... Правда, у меня где-то была его фотография..
— Ты найди ее обязательно, ладно? А ты, дед? Что ты помнишь о войне?
— Мало чего, Антоша, мало... Помню, как из нашей станицы уходили немцы. Помню их грузовики с высокими бортами. Помню, как солдаты в поисках меда разорили ульи на колхозной пасеке, а потом открыли стрельбу по разъяренным пчелам... (Тоник, услышав это, не смог сдержать улыбки: смешно — стрелять по пчелам) Мой отец — твой прадед, если был бы жив, многое мог бы рассказать...
Дед снова замолчал. Было слышно, как он подозрительно долго сморкается...
Выходит, еще одна ниточка с прошлым оборвалась. Как обидно, как непоправимо все это! Ведь прадед мог бы действительно многое рассказать о своем погибшем брате, о том, как воевал сам. Но никто, видимо, не спрашивал. Не до того было. Учеба, работа, карьера. О военной судьбе своего деда отец знал только в общих чертах: знал, что на фронте оказался практически с первых дней войны, под Ленинградом был тяжело ранен, а затем вследствие этого ранения комиссован. Знал, что бабушка ездила за дедом в Пензу, где располагался военный госпиталь, в котором тот долечивался... Но, увы, нет уже в живых ни прадеда, ни прабабушки, ни их сестер и братьев. Образ погибшего за два месяца до Победы родственника, и без того призрачный, стремительно уходил в небытие. Тоник даже сам не ожидал, что так расстроится. Ведь сколько лет жил без всего этого и ничего.
Но он не хотел сдаваться. «Человек жив, пока о нем помнят.» Где-то раньше он слышал эти слова, и теперь они вдруг всплыли в его памяти. Значит, пока, он, Антон Подрезков, помнит о своем двоюродном деде, то последний жив, несмотря ни на что.
— Антон, ты за уроки когда-нибудь сядешь? Интересоваться судьбой своих предков —это, конечно, хорошо, но про уроки тоже забывать не надо, — прервала его размышления мама.
3
Утром, перед первый уроком, к нему подошел одноклассник Гоша — толстый немногословный увалень, такой же любитель виртуального мира и игр.
— Тоник, ты домашку по физике сделал? А то вчера, понимаешь, почти до часу ночи в чате сидел....
— Сделал...
— А списать дашь?
— И мне! — подскочил еще один одноклассник.
— Дам, если ответите на один простой вопрос... Когда была война?
— Какая война? — растерялся Гоша.
— Великая Отечественная. В какие годы? С кем воевали? Сколько погибло?
Гоша захлопал глазами, с подозрением посмотрел на товарища: не шутит ли? Нет, лицо вроде серьезное. Гоша напрягся, стал вспоминать:
— Ну, в 1943–1945, кажется. С немцами. И погибло много: миллиона три или четыре...
— Не четыре, а десять, — пришел на выручку другой одноклассник. — Там еще американцы участвовали... Высадку в Омахе помните? Еще игра такая была и фильм... «Спасти рядового Райна».
— Точно-точно — Райна. Он потом еще в «Идентификации Борна» играл. А здесь: крутая высадка, немцы из пулеметов шмаляют, море кровищи, даже на камере брызги были, — поддакнул вспотевший от умственного напряжения Гоша и тут же хитро сощурился: — А зачем спрашиваешь? Мы, вроде, по истории это сейчас не проходим...
— Да так, просто... Не в сорок третьем, а в сорок первом, и не четыре, а двадцать восемь... И не американцы, а мы победили фашистов. Понятно? Они со своим вторым фронтом почти на три года опоздали. И ничего, получается, мы о своем прошлом не знаем...
— Так я не понял: списать-то дашь? — нахмурился Гоша. Антон молча достал из рюкзака тетрадку...
4
Он лежал в постели и думал о своем погибшем прадеде. Хотя как-то странно называть прадедом человека, которой успел дожить только до девятнадцати лет. Вон, соседу Вовке тоже девятнадцать, а он целыми днями околачивается около подъезда с компанией, пьет пиво и девчонок зажимает...
Антону вдруг до слез стало обидно, что так мало осталось на земле от его прадеда — лишь пожелтелый клочок ведомости да пара строк в Интернете...
Он не заметил, как заснул. И привиделось Антону, будто не пятнадцать лет ему, а почти восемнадцать (почему-то помнилось, что недостающие полгода он сам прибавил себе в военкомате), и он, только-только прибывший на фронт новобранец. В памяти смутно вставала забитая солдатами теплушка, какая-то немецкая станция, крики командиров и ночной марш-бросок к фронту, где их быстро распределили по ротам... Где-то, словно намекая на иллюзорность всего происходящего, продолжали тикать ходики, оставшиеся еще от бабушки, но ни комнаты, ни постели уже не было, а была холодная стена окопа, в котором пахло стылой землей.
— Эй, боец, не спи — скоро в атаку пойдем.
С этими словами кто-то легонько ткнул его в бок. Антон открыл глаза и увидел сидящего рядом незнакомца, по виду почти ровесника, только седая, выбившаяся из-под ушанки прядь никак не вязалась с его молодым лицом.
— А я и не спал.., — отозвался удивленный таким развитием сна Антон. — Так, вспоминал.
— И что же, если не секрет?
— Даже сам не знаю, что... Будущее, наверное...
Сосед присвистнул. Достал из кармана шинели кисет и обрывок газеты .
— Ну что, землячок, закурим?
— Не, спасибо, — решительно мотнул головой Антон. — Я не курю.
— И правильно делаешь. А я без курева никак. Как-то за год войны втянулся. Покуришь, и оно, вроде бы, как легче на душе и сытнее в животе делается... Ты, случайно, не с Кубани будешь?
— Нет, из Москвы...
— Из столицы, значит... Тоже хорошо. — сосед оторвал от газетного обрывка тонкую полоску и, насыпав в нее немного махорки, ловко свернул козью ножку. Щелкнул зажигалкой. — Значит, говоришь, будущее вспоминал, — сосед затянулся и, выпустив струю горького махорочного дыма, снова спросил: — И что ж ты там делал, в этом будущем своем?
— Учился...
— Учился? И это хорошо. Я вот тоже до войны мечтал агрономом стать. Профессия уважаемая, нужная.. Люблю на земле возиться... У нас вокруг станицы, знаешь, какая степь весной... Маки до самого горизонта и еще розовые такие цветы... Никак название не вспомню. Все на языке вертится. Тьфу ты... Я после прошлогодней контузии стал названия забывать... Будущее. Какое сладкое слово. Сейчас, землячок, наше с тобой будущее — это до Берлина дойти. Ведь совсем чуток осталось...
Антон чуть было не брякнул, что уже бывал в Берлине вместе с отцом, но тут по ходу сообщения мимо них быстро прошел какой-то лейтенант со словами:
— Внимание. Всем приготовиться. Атака по сигналу зеленой ракеты. Шинели и вещмешки оставить в окопе... Внимание...
— Как оставить? — растерялся Тоник.
— Без груза да в одной телогрейке сподручнее в атаку идти, — пояснил словоохотливый сосед. — Не бойся, старшина потом привезет... Тому, кому в этом необходимость будет...
— Да я и не боюсь, — неуверенно ответил Тоник.
— И правильно. Это ведь твой первый бой? Ты самое главное, землячок, от меня не отставай и в бою не зевай. Когда фрицы стрелять начнут, не паникуй: два-три шага пробежал, упади и отползи в сторону, потом снова беги....Три шага и снова на землю... Не боись, прорвемся!
«Какой странный сон, — подумал Тоник, — словно вовсе и не сон, а самая что ни на есть настоящая явь.» И действительно, все было вокруг настоящим: и горький плывущий по окопу махорочный дым, и пробирающий до костей холод, и синее весеннее небо, и заросшие двухдневной щетиной солдаты в перепачканных глиной шинелях.
В этот момент где-то в тылу ударили пушки. Антон от неожиданности вздрогнул. Снаряды с шипящим, словно вкручивающимся звуком ушли в сторону немецких позиций, и через мгновение по земле пошел гул потревоженной земли.
— Началось, — сказал сосед, одевая поверх ушанки каску и откладывая в сторону шинель и вещмешок. Тоник последовал его примеру.
В течение получаса били пушки и от далеких ударов осыпались стенки окопа. А потом вдруг наступила тишина, и в этой звенящей тишине со звонким хлопком взвилась вверх сигнальная ракета. Ее пульсирующий зеленый шар прочертил небо и, выпустив длинный змеящийся хвост, погас на излете. И тут же вначале нестройно, а потом все громче и громче покатилось над окопами отчаянное «Ура» — то в сторону маленького, весело краснеющего черепичными крышами городка пошла в атаку пехота.
Антон никогда не думал, что может быть так страшно на открытом пространстве, и эти веселые черепичные крыши, к которым они бежали, никак не вязались с его страхом. Ему казалось, что поле — гигантская ладонь, а он — муравей, бегущий по этой ладони, и за каждым шагом следят чьи-то ненавидящие все живое глаза.
Он старался не выпускать из вида спину соседа. Но как это было тяжело! Больно давил на плечо ремень автомата, на глаза то и дело норовила слезть каска, и холодный, пропитанный толом воздух рвал на части легкие...
А потом, когда до вражеских позиций осталось всего ничего, по атакующим вдруг ударили пулеметы. Засвистели, стали бить в живое пули. Нелепо взмахнув руками, упал бегущий впереди солдат, потом еще один и еще. Они упали и больше не двигались, и перепуганный Антон хотел было припасть к земле и переждать, но передние ряды — среди них мелькнула и спина его соседа — уже ворвались во вражеские окопы. А вскоре, словно захлебнувшись, смолкли и пулеметы.
Вместе со всеми спрыгнув в траншею, он растерянно затоптался на месте, не зная, что предпринять дальше... Мимо него пробегали, торопились вперед наши солдаты. Их яростные крики, грохот выстрелов, взрывы сливались в один непрекращающийся гул. Антону снова стало не по себе.
Вдруг из-за поворота прямо на него вылетел немец с безумно вытаращенными глазами. Антон даже не успел толком разобрать его лица: только безумные глаза и окровавленный нож в руке. В два прыжка немец достиг паренька, замахнулся. «Но ведь это же сон!» — чуть было не закричал Антон, инстинктивно прикрываясь от удара. Сейчас он желал только одного — проснуться, но, кошмар, кажется, и не думал заканчиваться. Внезапно над головою Антона громыхнул автомат. Отброшенный очередью немец медленно сполз по стене вниз, а над окопом возникли чьи-то испачканные глиной сапоги..
— Не спи, землячок, не спи! — весело прокричал знакомый голос. Антон узнал своего соседа и только сейчас сообразил, что забыл спросить, как того зовут. А сосед уже снова скрылся из глаз. Был только слышен его зычный голос: «Вперед, братцы, вперед, не давать фрицам опомниться!»
Антон выбрался наружу и, стараясь не наступать на распростертые на земле тела наших и немецких солдат, бросился вслед за атакующими...
К тому времени, когда они заняли вторую траншею, уже совсем стемнело. Соседа нигде не было видно. Вокруг сновали незнакомые ему солдаты. Антон почувствовал себя одиноким и потерянным.
— А ну-ка, боец, посторонись, — вдруг мрачно буркнули сзади: по ходу сообщения на него надвигались санитары с носилками. Он вжался в стену, давая проход.
— Эй, землячок, — донесся от носилок чей-то слабый голос. Антон вгляделся и узнал своего соседа. Нижняя часть его тела была прикрыта шинелью...
— Видать, не жилец я уже... Миной в живот... Под самый конец войны. Обидно... А ты, друг, живи... За нас живи... Слышишь?! — голос шелестел едва слышно, но последние слова сосед сказал, как мог громко. Его унесли дальше. Антон растерянно затоптался на дне окопа, тупо глядя прямо перед собой и не чувствуя, как набухают слезами глаза ...
Сквозь обитые досками, покрытые изморозью стены окопа стали вдруг проступать полосатые обои его спальни, и часы вдруг громко и жизнеутверждающе затикали где-то над головой. Он снова лежал в своей постели, и утро все явственней угадывалось через задернутые занавески...
5
В один из выходных дней, они вместе с отцом поехали навестить деда. После Москвы провинциальный городишко показался малолюдным и тихим. Несмотря на середину марта, он был еще весь укрыт белым, нетронутым снегом... Дед уже поджидал их на крыльце своего маленького деревянного дома.
— А, мои хорошие! Молодцы, что приехали навестить. А я вижу в окно — вы идете.
— Кстати, ты просил найти фотографию дяди.., — сказал дед, чмокая внука в щеку. — Нашел. Можешь посмотреть. Там в спальне, на столе…
Внук, уже не слушая, бросился в дом. В глубине спальни, на письменном столе лежал пухлый альбом с фотокарточками. Поверх альбома — Антон сразу увидел его — большой, наклеенный на картон снимок. Даже издалека было видно, какой он старый и пожелтевший от времени. С волнением подошел, глянул… и замер, потрясенный. Со снимка на Антона смотрел его сосед по окопу из того странного военного сна.
Опубликовано: 08/06/2008
