Семейная арифметика:
от единицы к троице,
или Другие: от ада к раю

«Ад — это другие» (Жан-Поль Сартр).
«Между Троицей и адом нет никакого иного выбора» (Священник Павел Флоренский).
«Когда вы сами любите другого человека, ваше отношение к нему — это его шанс быть тем, что вы в нем иллюзорно видите, — быть лучше. В этом случае жизнь не превращается в ад» (М. К. Мамардашвилли).

Кому большую конфету?

Помните, лукавый Карлсон взял себе самую большую конфету, мотивируя свое право на неё тем, что если бы Малыш первым выбирал, то ни в коем случае не взял бы лучшее, а раз так, то ему, Малышу, достается маленькая конфета, которую он сам и выбрал бы. Примерно так нередко ведем себя и мы, когда нас не видят посторонние, то есть — в семье. Мы просто не думаем о том, что наше поведение — не только наше, потому что своим поведением мы создаем не только себя, но и ближнего.

Пример? Пожалуйста! Если вы решаетесь вылавливать в свою тарелку всё мясо из супа, то не удивляйтесь, что ваши ближние сделают то же самое, даже если раньше не были склонны к такому самоугождению. Если вы спешите первым съесть все вкусности в доме, не заботясь об интересах других членов семьи, рано или поздно другие съедят вкусность без вас, не донося её до дома, или же спрячут понадёжней, так что вам найти ее просто не удастся. Действие, как известно, равно противодействию, так что не считаться с интересами других — невыгодно.

Ради предотвращения недоразумений на этой почве в семьях принято делить сладости поровну на всех. Сразу. А уж потом каждый распоряжается своей долей как хочет. Бывает, конечно, что некоторые члены семьи норовят поступить по принципу: сначала мы съедим твоё, а потом каждый будет есть своё, но за такое можно хорошенько получить, так что этот случай мы рассматривать не будем. Делить всё поровну — разумно, особенно когда чего-то вкусного или крайне нужного (как кусочек хлеба в голод) мало.

Но если мы не так уж сильно ограничены в количестве вкусного и средствах, то КРАСИВЕЕ будет поступить иначе. Принесли, к примеру, торт. Поделить его на равные части всем членам семьи на самом деле не так уж честно. Во-первых, есть разница в возрасте, весе и росте, которая определяет разную потребность организмов, во-вторых, есть те или иные вкусовые предпочтения членов семьи, то есть кому-то этот торт намного более нужен, чем, скажем, мне. Потому правильнее, если каждый съест столько, сколько ему нужно, но при этом будет помнить о нуждах других членов семьи и не съест больше, чем позволяет СОВЕСТЬ. Да, это уже более высокий уровень межличностных отношений, который заставляет работать нашу совесть.

Так, попивая чаек с конфетами и тортом, мы приближаемся к теме «Ад — это другие». Ведь и правда, если бы Карлсон ел конфеты в одиночку, то ему не пришлось бы даже выбирать: он просто умял бы обе конфетки сам и чувствовал бы себя великолепно. Присутствие другого — Малыша — заставило его понервничать. Вот он — ад! С другим приходится считаться и делиться! Другой лишает меня не только лишней конфеты, но и свободы — свободы не выбирать между мной хорошим и мной плохим. Уж не говоря о том, что другой лишает меня свободы не думать о том, как я выгляжу со стороны и что он подумает обо мне. Собственно, об этом и хотел предупредить нас Жан-Поль Сартр — мыслитель-экзистенциалист, то есть тот, кто осмысляет жизнь как она есть. И не согласиться с ним сложно.

Ад — это другие

Но вот мы научились владеть собой, делиться с ближними и даже не против, если кто-то другой, а не я возьмёт лучшую конфету или самое большое яблоко. Что там говорить, поступать красиво — приятно. Однако мыслить красиво, то есть так, как мы вот только научились, привыкли не все. Далеко не все! И вот такой, просвещённый знанием о прекрасном, человек оказывается в среде, где его ценностные представления никого не вдохновляют. Его мучителем может стать член семьи, который по-прежнему съедает единолично все вкусности, не считаясь с другими и которому нет дела до высоких материй. Это может быть и сосед, который любит покуролесить ночами и совершенно не считается с потребностью окружающих поспать. Мучителем может оказаться даже член церковной общины или клирик храма, прихожанином которого является наш герой, если не посчитается с нежной и чувствительной душой героя и грубо обругает его, причем, незаслуженно, и именно тогда, когда он более всего будет нуждаться в поддержке.

Весь ужас другого в том, что он — другой: он может исповедовать совершенно иную, даже противную мне, религию, он может руководствоваться совершенно иными, даже ненавистными мне, ценностями и может просто ненавидеть меня не потому, что я плохой, а потому, что ему так хочется. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Воля другого человека нам неподвластна. Он может не выбрать выбранное нами добро, он может даже выбрать ненавидимое нами зло, и мы не властны над ним. И этот другой — моя неизбежность. Он — вероятность меня самого, ибо его поступки так или иначе конструируют мои собственные поступки, мои реакции находятся в зависимости от его реакций. Моя жизнь неизбежно сопряжена с его жизнью.
То есть, возжелав рая и осуществив рай в себе, я неизбежно буду ввергнут в ад каким-нибудь ближним, которому нет никакого дела до рая вообще и до моего в частности.

У Сартра эта проблема вырисована примерно так: двое всегда могут найти какой-нибудь компромисс ради установления гармонии, но обязательно появится третий, который нарушит эту гармонию ради своих корыстных интересов.

Итак, если верить Сартру, гармония между двумя достижима в нашей жизни, но только не между тремя. Третий почему-то всегда оказывается если не лишним, то провокатором и разрушителем достигнутой ранее гармонии двух.

Человеческая троица

«Дети не соединяют, а разрушают семьи», — доказывала мне пожилая доктор-ревматолог, а я всё удивлялась. Глядя на нее, я не могла сказать, что она злая или неадекватная, но высказанная ею мысль мне была настолько чужда, что прогремела как гром среди ясного неба. В моей голове она не укладывалась, ибо стереотипное отношение к детям, к их роли в формировании полноценной семьи было во мне заложено на уровне подсознания, как аксиома, не требующая доказательств. А между тем, доказательства правоты доктора были повсюду в виде разбитых семейных шлюпок множества моих знакомых. И почему-то именно рождение ребёнка играло чаще всего роковую роль.

А всё дело в том, что ребёнок — это третий! Его появление — экзамен на зрелость отношений. Но, к сожалению, большинство пар к моменту рождения своего первенца еще не научились как следует жить даже вдвоём. Как правило, они еще не доразвивались до уровня «большую конфетку пусть съест другой», а потому ведут себя подобно Карлсону: лучшее — себе!

В наше жесткое, чтобы не сказать жестокое, время, когда каждый приучен только потреблять, когда нет элементарной культуры отношений ни в обществе, ни в семьях, молодые люди, вступая в брак, совершенно не приспособлены к семейной жизни. Потому и получается, что когда пора влюблённости проходит и начинаются серые будни реальности, молодожёны, вместо того, чтобы расти, преодолевая трудности и конфликты, вместо того, чтобы помогать друг другу в кризисные моменты и, таким образом, расти личностно, предают и любимых, и себя. Трусливый побег от трудностей — это самая распространённая реакция на семейные размолвки. И появление ребёнка только обостряет все проблемы незрелых межличностных отношений.

Я и Святая Троица

Догмат о Св. Троице — пища твёрдая. О него, говорят, можно сломать зубы, а мы вот дерзаем говорить о великой и непостижимой тайне, попивая чаек с конфетками: кто с большей, кто с меньшей — уже не важно. А ведь это, братцы, уже первый шаг на пути постижения Тайны. Ведь, чтобы погрузиться в Тайну, надо немножко отодвинуть в сторону свою самость, которая вечно застилает нам Солнце Правды.

Давайте зададимся очень прикладным, очень практичным вопросом: чем отличается наша, человеческая, троица от Троицы Святой, если говорить не о сущности, что для нас недостижимо высоко, а о межличностных отношениях? Ответ на самом деле очень прост и даже банален: Святая Троица — это Любовь. Все три Личности Бога Троицы пребывают в любви и единстве. Значит, Троица — это образ, на который мы должны равняться, потому что в Святой Троице преодолено то противостояние, которое разрушает человеческую троицу.

«Люби ближнего как самого себя», «Больший из вас да будет всем слугою» — заповедано нам.

А мы, несмотря на это, продолжаем самоутверждаться, порабощая личность ближнего, мы продолжаем бессовестно эксплуатировать другого и его любовь к нам. И уж если он решит послужить нам, то мы сумеем довести его добрые намерения до адских мучений, нисколько не беспокоясь о том, что таким образом убиваем не только его рай, но и свой собственный. Наши БЛИЖНИЕ — ЭТО И НАШ РАЙ! Мы — не только зеркала друг другу, в которых отражаемся всеми красивыми и уродливыми гранями. Мы еще и демиурги, созидающие ад или рай в себе и ближних. И уж если мне не под силу заставить другого быть моим раем, то я вполне могу ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ НЕ БЫТЬ АДОМ для ближних. Я могу также своим поведением провоцировать не ад, а рай в своих ближних. И, как знать, быть может, мне даже повезет, и мой ближний окажется моим единомышленником и тоже будет стараться созидать во мне рай, а не ад. И когда-нибудь, быть может, человеческая троица преодолеет свою ущербность и дорастет до красоты и чистоты отношений, явленных нам в Св. Троице. Невозможное человекам, все-таки возможно Богу. И стучащему там всегда отворяют, а просящему — всегда дают.