Стена

Стена... Я всё время вижу её, ощущаю... Сколько ни пыталась пройти мимо неё, уйти от неё или, наконец, пролезть сквозь неё — ничего не получалось. Стену можно только преодолеть, но как? Сквозь стены живые люди не ходят, а призраки — это слишком безрадостно.

Мне казалось, что стену можно просто отодвинуть: когда-то мне удалось это. Наткнувшись на стену, я просто толкнула её и куда-то вытолкнула. Наружу, наверное. Правда, позже эта же стена рухнула где-то позади и, кажется, внутри.

На самом деле она — не одна: таких стен много, у каждого есть своя. Из множества внутренних стен состоит одна общая — Великая. Огромная и непреодолимая...

Великая стена — это множество наглухо закрытых дверей, словно веками никто не входил в эти двери, забыв об их существовании. А может, наоборот, эти двери изначально не забыты, а забиты — специально! Чтобы никто туда не вломился. И всё же, они существуют! Стена — это дверь, а дверь — это стена. Вот какая ерунда получается!

Никогда я не умела выражать свои ощущения как следует: они у меня какие-то невыразимые. И даже если я умудряюсь подобрать правильные слова, то люди всё равно слышат не мои, а свои слова. Никому нельзя передать свои слова — их никто не услышит. И всё потому, что стена каждого, а тем более общая — Великая стена — обклеена словами, как объявлениями. Это такой ужас!

Вся стена — сплошные наклейки! Немудрено потерять под ними дверь. Все двери! Хотя...

Я знаю одного полоумного мальчишку, который тратит своё время на обдирание стены, на срывание с неё этих глупых бумажек. Он, конечно, слывёт дурачком, но мне — нравится. Как-то я спросила у него:

— Зачем ты это делаешь?

— Не знаю, — ответил он. — Просто интересно наблюдать, как из-под пыльных многослойных бумажек, из-под слоёв клея проявляется что-то свежее, новое.

— Новое, которое — забытое старое, — пошутила я, но он не понял шутки.

И всё же, этот полоумный мальчишка стал мне другом. Очень-очень близким другом: его, как и меня, совершенно не интересовали наклейки. Он искал под ними, искал чего-то иного, хоть и не отдавал себе в том отчёта.

Его внутренняя стена рухнула или просто никогда не существовала — я не знаю. Он чувствовал, понимал, что стена с наклейками — неважна, что за ней есть что-то более важное, более значимое и значительное. Иначе бы не было дверей... Только он ничего не знал про двери, а я не говорила ему. Зачем?

С какого-то времени я вообще перестала видеть стену, даже пыльные бумажки на ней. Стена стала для меня лишь возможностью чего-то нового, непредсказуемого: я обнаружила в ней щели, сквозь которые струился свет. Я видела только эти светящиеся щёлочки. Они всецело поглощали моё внимание — только они! Стена словно исчезла. Даже мальчишка на какое-то время выпал из поля зрения, хотя я чувствовала, что он рядом.

Я была человеком без стены, и он был человеком без стены — мы это слышали друг в друге. Быть может, наше восприятие было более непосредственным, чем у других — мы общались не через стену, а напрямую, и потому не было рикошета. Обычно люди как бы выглядывают из-за угла, косят взглядом, умом и чувствами. Стена всегда мешает общению. Она нужна только, чтобы прятаться...

Я не знаю, почему рухнула моя стена. Случится ли то же самое с Великой стеной? И что будет с нами, если она рухнет? Быть может, эти щёлочки, сквозь которые я вижу странный свет, это признаки её разрушения? А если она всё-таки рухнет, что окажется за ней — новая стена? Или Великая стена — это последняя стена? Тогда стоит ли её рушить? Не опасно ли это?

Размышляя таким образом, я тихонечко ковыряю стену пальцем. После — оказавшимся в руке карандашом. Затем беру в руки какой-то предмет, который уже не могу рассмотреть — свет из щели бьёт в глаза и мешает видеть. Я всецело увлечена светом и ковырянием. Я тону в этом процессе ковыряния в стене навстречу свету.

Так, почти незаметно, появляется небольшое отверстие — провал в стене, дырка. Я могу видеть всё, что находится с той стороны — за стеной. Но не вижу ничего. Инстинктивно пытаюсь пролезть сквозь проковырянное мной окно и проваливаюсь в свет. Куда-то падаю и лечу...

Прихожу в себя и вновь вижу стену. Всё та же огромная стена, снизу доверху обклеенная пыльными бумажками... И всё тот же мальчишка копошится поодаль.

Мимо проносится девушка на велосипеде. Легким и привычным движением она заклеивает щелочки в стене свежими объявлениями-заплатами. Мальчишка восторженно смотрит ей вслед, свежеприклеенная бумажка воздействует на него магически — он заворожен ею. Я же срываю наклейки, чтобы снова видеть свет, бьющий из щёлочек.

Чувствую себя иголкой, протыкающей ткань то с одной, то с другой стороны и оставляющей за собой пунктирный нитяной след — путь...

Опять стена. Или дверь? От неё нельзя сбежать, её нельзя потерять, но можно пробить в ней брешь. И я становлюсь рядом с замершим в изумлении мальчишкой и ковыряю пальцем в щели, из которой брызжет на меня яркий свет...