Крестовые братья

В старые времена, бывало, живут два помора между собой в ладу большом и согласии, словно братья родные, поровну делят радости и горести, выручают друг друга в бедах, вместе ходят на промыслы и дружно обрабатывают скудную северную землю. А для теснейшего скрепления уз, обменяются товарищи крестами, при крещении священником на них надетыми. Именуют тогда их «братьями крестовыми», ибо они братосотворились. С того времени всеми признавалось родство их, не уступающее по степени кровному. Знали о древнем беломорском обычае по всей Русской земле, а с некоторых пор заговорили и в далеких заморских странах.

…Ранним утром в один из зимних дней 17** года выехали из Архангельска, в сторону столичного города, три богатых купца или, по-поморски, гостя. Мерно цокали о мороженую землю копыта лошадей, тянущих за собой вереницу саней с торговцами и товаром. Проплывавший перед глазами путников обычный северно-русский пейзаж, разнообразием видов не отличался. Бесконечная дорога и столь же бесконечные заснеженные ели наводили на путешественников дрему. Казалось, что все окружающее замерло, замерзло и таким неизменным сохранится в самой вечности. Благо в санях, приобретенных купцами в Архангельске и перестроенных тамошними мастерами для комфортного путешествия, весьма удобно мог улечься один путник. Для защиты от холода гости имели шубы и добротные одеяла. Задок саней для тепла покрывался рогожей, а все остальное было обвито плотным сукном. Крыша, закрывавшая от ветра и снега, сооружалась из сшитой в единое полотно кожи. Купцы по временам ненадолго просыпались, прислушивались к ругани мужиков, и снова погружались в томительный дорожный сон. Караван неспешно двигался по дороге, пока путь ему не преградил ствол срубленной кем-то вековой сосны. Возничие, боязливо оглядываясь, подошли к дереву, расположившемуся ровно поперек дороги, взялись дружно… И тут лес ошарашил оглушительный пищальный выстрел, в один момент, взвив в воздух всех окрестных птиц и оголив придорожные деревья. Заметались и заржали кони, забегали растерявшиеся мужики. В мгновение ока с разных сторон белоснежной кромки леса скатились на дорогу три десятка разбойников и окружили караван. Быстро, под выстрелы и ругань, было подавлено сопротивление возничих. И вот уже исчезает из саней заморский дорогой товар, перемещаясь в бездонные короба и мешки напавших. Неведомо как, под галдеж лихих людей, в одном исподнем оказались, чуть живые от страха купцы.

Слажено и шустро шло все у разбойничков, как вдруг, у саней купцов, начала собираться сутолока, послышалась ругань, готовая в любой момент перерасти в побоище. Привлечённый шумом атаман шайки подошел к спорщикам и увидел в центре ватаги одного из гостей, грудь которого, украшал, переливаясь на утреннем солнце, огромный серебряный крест. Под стать святыне — не тоньше пальца — оказалась и удерживавшая его цепь. Именно это богатство и стало причиной потасовки, вызвавшей остановку грабежа.

Разбойники жадно смотрели на серебро, но никто из них не решался снять святыню с купца, так велик был страх, не благоговейный конечно, а, скорее, суеверный. Страх этот, изначально заключал в себе впитываемое с молоком матери многими поколениями беломорских жителей истинное благоговение перед святыней, но, со временем, уступившее место в сердцах грабителей малодушному суеверию — как бы чего не вышло.

Подошедший атаман потянулся к шее дрожащего купца и уже взялся за драгоценную цепь, как раздались неодобрительные крики разбойников:

— Па, ватаман, ты што?

— Ужа-ты, ватаман!

— На всех беду накличешь!

— Брось ты его…

— Ужа-ты, ватаман, ну его… Пусть катиться…

Предводитель шайки, замерший на мгновенье под причитания соратников, решительно снял крест с купца и надел его на себя. После этого атаман достал из-за пазухи свой — самый простой оловянный, висевший на засаленной веревке крест и надел на купца. Схватив трясущегося и готового в любой момент потерять сознание торговца за уши, грабитель трижды громко поцеловал его в щеки. Последнее, что услышал медленно сползавший на землю гость, был шепот атамана:

— Ну, теперь мы с тобой крестовые братья! А коль родню свою забудешь, то, и Бога скоро забудешь. Свидимся еще!

Ватага разбойников, притихшая и внимательно наблюдавшая за происходящим, разразилась оглушительным смехом.

Долго еще вслушивались растерянные торговцы и возничие в гомон удалявшейся шайки, пока, наконец, он не сменился тоскливой северной тишиной, прерываемой лишь редкими вскриками удивленных ворон.

Три года минуло с того злополучного утра. Купец, лишившийся драгоценного креста, вновь прибыл по какой-то торговой надобности в Архангельск. Целыми днями пропадал торговец в Немецкой части Гостиного двора, суетливо закупаясь разными товарами. Подолгу торговался и спорил о качестве приобретаемого амстердамского атласа и английского сукна, стеклянной посуды и венецианского бархата, стараясь всячески не упустить своей выгоды. Во время одной из сделок, сулившей коммерсанту значительную прибыль, явился в Гостиные дворы стрелец с приказом незамедлительно доставить гостя на съезжую.

В заледенелых сенях канцелярии торговца подчёркнуто учтиво встретил караульщик. Служивый провел доставленного купца по узкому, темному коридору и остановился у последней двери. Опасливо ее открыв, конвойный пропустил сопровождаемого в небольшую горницу. Первым, что увидел в ней купец, была согбенная фигура человека, стоявшего в углу. Руки и ноги его были закованы в кандалы, соединённые между собой широкой цепью. Изможденное тело арестанта было покрыто свежими побоями: кровь на ранах едва успела запечься. Купец сразу узнал в нем своего крестового брата. От неожиданности такой встречи торговец не сразу заметил второго находившегося в горнице человека. Это был дьяк, сидевший за маленьким столиком у восточной стены и листавший какие-то бумаги. Полчаса приказной человек делал вид, что не замечает вошедшего купца. Наконец, посчитав, что воля торговца достаточно сломлена, дьяк начал свой опрос:

— Ну вот что, купец… Пригласили тебя по моему приказу. Большой значимости дело. Попался нам сей разбойник.

Дьяк, встал из-за стола и, пристально оглядев атамана, продолжил:

— В городе Архангельском пытался он выдать себя за богатого негоцианта. Продавал в великом множестве товары заморские. И, надо сказать, не без значимой выгоды. Да тут узнали верные люди в нем первого на Белом море разбойника. Вот беда только: не признает тать вины своей… И на дыбе, под опытом не признался. Хробоской, так, кажется, двиняне говорят?

Не дождавшись ответа купца, сыщик, взял со стола ворох испещренных мелкими строчками бумаг, долго их перелистывал, и, найдя нужный лист, вновь обратился к торговцу:

— С твоих слов, купец, в допросной грамоте три года назад писано о похищенном серебряном кресте… Тут и описание оного имеется. И, по всему, совпадает оно с тем, что найден у этого «негоцианта». Узнаешь ли крест?

Оторвав взгляд от бумаг, дьяк указал купцу на стоящую в углу горницы скамью с разложенными на ней вещами, найденными при аресте у атамана. Среди прочего торговец увидел и свой, похищенный в то злополучное утро, серебреный крест на толстой цепочке.

«Почто молчишь? А, может, сразу уж и обидчика своего признаешь?», — торопил дьяк купца, ожидая скорой развязки дела.

Торговец ненадолго задумался, всматриваясь в окровавленное лицо разбойника. После чего нерешительно ответил дьяку:

— Нет, не мой крест. А о лихом человеке… Шибко боязно ошибиться. Столько лет минуло! Да, признаться, испугался я тогда так, что чуть сам себя не забыл! Прости меня, но не могу указать я на него, как на своего обидчика.

Дьяк, вначале, усмехнувшийся ответу купца, пришел в ярость. Быстро подойдя к двери, приказал он конвойному увести разбойника. Вернувшись за стол, сыщик записал все в допросную грамоту и, сунув перо купцу, указал, где расписаться.

«Ладно. И ты купчина иди. Коли понадобишься — призову еще. А пока, до особого распоряжения, седи в городе Архангельском», — произнес, чеканя каждое слов дьяк.

В сенях купец вновь столкнулся с братом: конвоиры, не желавшие идти на ледяной, пробиравший до костей ветер, решили внутри дожидаться стрельцов, призванных сопровождать разбойника.

«Почему?», — услышал купец хрип, лишившегося зубов атамана.

«Брат ты мне крестовый. А коль родню свою забудешь, то, и Бога скоро забудешь», — шепотом ответил торговец, спешно выходя на улицу.

«Свидимся еще!», — послышалось купцу, стремящемуся, как можно скорее покинут это жуткое место, уже за дверями съезжей. Или может ему это только показалось?

Спустя несколько дней весь Архангельск говорил о состоявшейся казни первого на Беломорье разбойника. Выходит, что так и не удалось оправдаться атаману. Уж очень много людей пострадало от его злодеяний: кто-то вспомнил самого грабителя, кто-то признал свои похищенные товары.

Всю жизнь молился торговец о крестовом своем брате, считая, что за грехи, сам Бог послал ему в названные родственники грабителя. А еще, по всякому случаю, любил вспоминать он разбойника, что первым вошёл в Царство Небесное.