Преемник

Из записок протоиерея Константина С. из города N-ска Архангельской области, переданных его дочерью Людмилой для сохранения и, возможно, публикации.

Эта история произошла в 1976 году, если не изменяет память. Служил я в единственном на весь районный центр храме. Другие, не разрушенные лихолетьем, церкви и даже величественный собор заняты были различными полезными и не очень учреждениями. И это в лучшем случае. Один из храмов, пришедший в самое бесхозное состояние, служил складом невостребованных советской торговлей изделий: никчемные товары годами скапливались в измученном церковном помещении, пополняя периодически местную свалку.

Шел мне тогда шестой десяток. Вроде и не старый еще, да болезнь ног превратила каждый день в настоящее испытание: мукой было служить, с трудом добирался я при какой-то надобности до домов своих прихожан, а зимние выходы на кладбище по случаю покойника несколько недель отзывались в ступнях страшной болью. В общем, никак нельзя мне было без помощника. Да где взять-то его? Времена какие! Не дурачка же местного, в конце концов, брать в алтарь. И при таких вот мыслях обратил я внимание на Федоровну, худощавую, но крепкую ещё бабушку, с невероятным для внешнего своего вида усилием тершую пол храма. Уже и не помню, когда появилась она у нас. Возможно, просто, как данность, она была всегда. «А что если пойти к владыке и попросить в помощники себе эту старушку?» — осенило меня. Сказано (или, скорее, подумано) — сделано: в первый же архипастырский визит испросил я у Преосвященного благословение для Федоровны на пономарское послушание.

Старушка, на удивление, очень скоро освоилась в алтаре: отмыла стены, вышаркала пол, натёрла до зеркального блеска семисвещник. Месяц-другой не мог я нарадоваться на чистоту, которой не бывало со дня освящения храма. Сугубо внимательно и благоговейно вела себя новая алтарница в святая святых храма. Преданными глазами, не отрываясь, смотрела она во время службы на меня, опасаясь пропустить момент, когда необходимо подавать кадило, отверзать завесу или готовить теплоту. Ни в одном молодом человеке не видел я за сорок лет служения такого отношения к Божьему делу.

С каждым днем все увереннее ориентировалась Федоровна в ходе богослужения, становившегося более и более размеренным. Что-то едва зримое изменилось и в самой старушке: вернулась утерянная лет сорок назад осанка, появились уверенность в движениях и деловитость в голосе. Несколько надменными или даже барскими стали отношения ее с бывшими соратницами. На трапезе она садилась теперь непременно справа от настоятеля, а уважительное обращение ко мне на «вы», перемежаясь, уступало свое место побратимскому «ты». Привычными стали духовные наставления, даваемые Федоровной в притворе храма очередной «захожанке». Как-то незаметно и имя бабушки изменилось: теперь все обращались к ней не иначе как Феодоровна.

До поры до времени все готов я был простить старушке за алтарное ее послушание, исполняемое с величайшей ответственностью и благоговением. Но однажды, месяцев семь спустя после первого появления Феодоровны в алтаре, во время совершения проскомидии старушка как бы невзначай оттолкнула меня от жертвенника и демонстративно стала собирать с пола просыпанные крошки. С того дня любая служба сопровождалась бесконечными нареканиями: за пролитый воск, не вовремя вымытые руки или неверные, по ее мнению, перемещения священника. Литургия наряду с пением, чтением, чуть слышным произнесением тайных молитв и возгласов в алтаре стала сопровождаться бесконечным ворчанием старушки.

Все чаще обращаясь в молитвах своих к Богу, просил я разрешить создавшееся нестроение в храме. При этом жалко мне было Феодоровну: ведь сам же и ввел ее в такую напасть. Изо дня в день думал я, как помягче отказать бабушке от алтаря. Вечерами мысленно готовился к серьезному разговору с ней, но каждый раз утром, оправдываясь тем, что не дело смущаться перед литургией, откладывал беседу. Так прошло несколько месяцев, пока одним морозно-солнечным днем в храме не появился молодой человек и не попросил о беседе со священником.

Звали его Виктором. В N-ск он приехал из самой столицы области. После демобилизации со срочной службы и до последнего времени работал электриком в одном из СМУ. Кроме того, за прошедшие послеармейские десять лет успел жениться, родить дочь и окончить заочно лесотехнический техникум. В общем, был он обыкновенным советским гражданином со своими, но, в общем, совершенно типичными планами на будущее. Но вот тяжело заболевает его жена, и этот счастливый мир в одночасье стал рушиться. Врачи предпринимали все возможное: один метод лечения сменялся другим, сделали сложнейшую операцию, но — тщетно. Женщина таяла на глазах, и грядущий финал становился всё более очевидным. Жизнь Василия стала одним лишенным сна кошмаром.

И тут молодой человек, никогда раньше не задумывавшийся о Боге, начал обращать к Нему свой мысленный взор. Постепенно, первоначальный, облечённый самыми вычурными ругательствами жуткий ропот стал сменяться безотчётным воплем к Создателю о помощи. Уже несколько недель Василий не ходил на работу, до вечера бесцельно бродя по городу. В один из таких дней он незаметно для себя подошел к одному из двух действующих на тот момент в Архангельске храмов — небольшой кладбищенской церкви, несущей нелегкое послушание Кафедрального собора. Василий долго и истово молился, закончив свое обращение к Богу клятвою посвятить всю жизнь служению Ему, если Господь исцелит супругу. Изо дня в день целую неделю ходил он в храм, повторяя разными словами одну и ту же просьбу. На восьмой день истовых молитв Василия в столицу Поморья приехал известный московский профессор — лучший в Союзе, а может и в мире, специалист по болезни, от которой умирала его дорогая жена. Профессор предложил пациентке еще одну операцию, которую сам, вызвав восхищенное уважение коллег, успешно и выполнил. Жена молодого человека быстро пошла на поправку и через полгода встала на ноги.

Василия приняли обратно на работу, супруга вернулась домой, и вся жизнь их вошла в привычную колею. И все бы хорошо, но что-то неотступно стало мучить душу электрика СМУ, омрачая вновь обретенное счастье. Спустя несколько месяцев он понял: это обещание, данное Богу в храме, незримо сверлило его совесть, настойчиво напоминая о необходимости сдержать данное слово. И как ни убеждал он себя, что молитвы в храме и чудесное исцеление жены лишь банальное совпадение, что Бог тут ни при чем и что, быть может, Его и не существует вообще, настойчивая мысль все неотступнее преследовала Василия. Пришлось ему вновь идти в храм и рассказать все священнику. Батюшка сказал, что лучше было и вовсе не клясться, а уж коли обещал что Богу — надо исполнить. Расспросив Василия об обстоятельствах его жизни, священник дал ему совет ехать в один из райцентров к своему старому другу, протоиерею. Так бывший электрик СМУ и оказался в городе N-cке пьющим со мной чай в малой трапезной древнего храма.

В конце нашего с ним разговора предложил я ему должности разнорабочего, сторожа и пономаря. Василий согласился не раздумывая. Видно, за это время он многое обдумал и решил для себя. Расставаясь, благословил я своего нового сотрудника, перекрестился на иконостас и чуть слышно — нет, не произнес — выдохнул: «Бог послал. Слава Тебе, Господи!»

А после, подойдя к почувствовавшей неладное Феодоровне, я поблагодарил ее за алтарную службу, объяснив, что мужчине вернее быть в алтаре: «В общем, спаси тебя Господь, Федоровна, за службу, но мужчине пребывать в алтаре подобнее. Каждому свое. Неси, как и прежде, подсвечное послушание. Бог благословит тебя».

Долго еще Федоровна, утратившая с тех пор третью букву «о» из своего имени, бросала косые, осуждающие взгляды на нового алтарника и, проходя мимо него, бубнила что-то себе под нос. Но время лечит: спустя год диакон Василий и Федоровна были уже самыми добрыми друзьями. Часто теперь можно было увидеть в нашем храме старушку-свещницу, указывающую на дьякона и пронзительно шепчущую ничего непонимающим «захожанам»: «Вот отец Василий, преемник мой».