Уроженец Рязанской губернии, выходец из священнической семьи, он закончил Рязанскую семинарию, а затем Московскую Духовную Академию (со степенью кандидата богословия). В дореволюционное время работал преподавателем в духовных учебных заведениях России, а также миссионером Екатеринославской епархии. В 1917 году был активным членом Поместного Собора Русской Православной Церкви.

В 1918 году при Владыке Феофане (Быстрове) Василий Иванович прибыл на Полтавскую кафедру, где в 1919-м был рукоположен во иерея и назначен священником Свято-Троицкого храма г. Полтавы. В годы революционной смуты и братоубийственной войны он, вдохновенный служитель Божьего престола, блестящий проповедник и бесстрашный исповедник веры, открыто выступал в защиту Православной Церкви, боролся с её расколом, обличал злодейские деяния «большевичества». За эту деятельность в 1922 году священнослужитель был арестован, поддан «показательному» суду и приговорён к расстрелу. Однако ходатайством полтавчан приговор заменили пятью годами заключения, из которого отец Василий был досрочно освобождён в июне 1925-го.

Возвратившись в Полтаву, он начал упорно защищать чистоту апостольской веры и активно бороться с лубенским расколом, поддерживаемым советской властью. Вскоре «непокорный» иерей был арестован местными органами, но после допросов освобождён. В августе 1925 года иерей Василий был хиротонисан во епископа Прилукского, викария Полтавской епархии. Истинный отец врученной ему Богом паствы, он продолжал заниматься вопросами Церкви, твёрдо отстаивал её единство и каноничность.

В 1926 году «особо опасный епископ, дискредитирующий советскую власть» был арестован органами власти, помещен в Бутырку, затем отправлен на Соловки, а оттуда — в Сибирь. Находясь «в этапах», он писал богословские труды и активно боролся с обновленчеством. Полтавский народ не забывал своего любимого Владыку — всячески поддерживал его морально и материально.

В конце 1929 года архипастырь был препровожден снова в Москву и заключён в бутырскую тюрьму. Поставив в вину арестованному Зеленцову его прежнюю «антисоветскую деятельность», а также «требование бескомпромиссного отношения Церкви к безбожному государству», ОГПУ вынесло епископу Василию смертный приговор.

7 февраля 54-летний Владыка был расстрелян и погребён в безвестной могиле на Ваганьковском кладбище.

Мудрый наставник

Предлагаем вашему вниманию главу из будущей книги Татьяны Черкасец «Через Голгофу — к блаженной Вечности», посвящённой великому полтавскому святому.

Священномученик Василий (Зеленцов)

Истинно-пастырская жизнь священномученика Василия и его непреложное стояние в вере послужили в начале 20-х годов ярким примером для многих молодых полтавчан, духовное становление которых только начиналось. Пробивающиеся в благородных душах первые ростки истинной веры в годы торжества сил зла и откровенного разгула беззаконий имели все шансы не окрепнуть и сломаться либо погибнуть под силой безбожной стихии. Избранные Богом сосуды нуждались в поддержке и наставлении, а главное — стремились видеть правильный ориентир, крайне необходимый в годы естественных юношеских терзаний.

I

После революционных потрясений 1917 года в Полтаву (на родину) из Томска приезжает глубоко религиозная семья служащего Михаила Ивановича Котляревского. Последний был сыном священника, в своё время поступал в Полтавскую Духовную семинарию, но по причине большого конкурса туда не прошёл. Он воспитывал троих сыновей, у среднего из которых, Михаила, ещё с детства проявлялись черты, присущие потенциально великому молитвеннику и аскету. Весьма способный и усердный отрок рос молчаливым и задумчивым, более всего любящим церковные богослужения. Часто посещал он Всехсвятский кладбищенский храм на ул. Кобелякской (ныне парк Славы по ул. Фрунзе), но вскоре оставил его — из-за присутствия там раскольников. Душа ищущего юноши потянулась к Троицкой святыне, у престола которой стал возносить молитвы отец Василий (Зеленцов). Простое, но в то же время проникновенно возвышенное совершение им Божественной Литургии, необыкновенные проповеди и радушная любовь священника стали для Михаила главным фундаментом его бытия. Старожилы вспоминали, как благообразный видом юный Котляревский ранее всех приходил на службу, с опущенным взором смиренно становился за колонной и буквально замирал, растворяясь в великой и непостижимой благодати бескровной Голгофы. А затем вникал каждому слову поучения пастыря, стремясь, при любой возможности, побеседовать с ним. Покидал же храм молодой человек одним из последних, часто унося с собой записи, сделанные из батюшкиных слов…

Игумен Иоанн (Котляревский)

Позже, в конце 30-х, во времена сатанинского разгула, Михаил тайно примет монашество с именем Иоанн; у войну — добровольцем уйдет защищать Отечество от фашистской чумы; в «холодные» 50-е станет игуменом, а затем — настоятелем Матвеевского Спасо-Преображенского храма — бывшей скитской церкви Великобудищанского женского монастыря. Его приход станет благодатным оазисом, опекающим не только окрестный, но и достаточно далёкий люд. Сотни богомольцев найдут истинное утешение в этом укромном молитвенном уголке, а безбоязненные проповеди пастыря укрепят их в истинной апостольской вере. В тяжёлые 60-е годы храм погибнет, но отец Иоанн до последней минуты своей многотрудной жизни останется великим подвижником благочестия и безупречным исповедником православия.

Духовные дочери игумена Иоанна утверждают, что в 20-е годы Михаил Котляревский привлекался к ответственности по делу священника Василия (Зеленцова). Якобы он даже находился в тюрьме. К сожалению, документально этот факт доказать невозможно, однако он отнюдь не исключён. В биографии игумена Иоанна было немало «белых» пятен, а поскольку время было безбожное, многое о себе рассказать, даже близким людям, батюшка, разумеется, не мог. В своих автобиографиях и анкетах он указывает, что в 1921 году успешно закончил в Полтаве школу 2-й степени, а в 1923-м поступил в Торгово-промышленную профшколу. Разрыв в учёбе произошел из-за того, что молодой человек заболел тяжёлой формой туберкулёза. Естественно, болезнь возникла не беспричинно. Известно, что после школы Михаил стремился поступить в педагогический институт, но почему-то эта мечта долго не могла осуществиться. Только в 1927 году желание Котляревского сбылось, однако уже после двух лет учёбы он был неожиданно исключён из числа студентов. Официально причиной ухода из вуза преуспевающего в науках юноши якобы стала обострившаяся болезнь. Но на самом деле из любимого учебного заведения Михаила исключили сугубо по идейным соображениям: во время персонального анкетирования в графе об отношении к религии он написал «верующий», за что получил приговор — «увлечён религиозными предрассудками».

В личном архиве игумена Иоанна находилось достаточно много фотографий семьи царя-мученика Николая ІІ, священников и владык, которых Котляревский глубоко уважал и почитал как страдальцев за христианскую истину. Безусловно, были там и изображения Владыки Василия — первого «кормчего» жизненного корабля игумена, чётко определившего курс будущего духовного подвижника. Перед уходом из жизни отец Иоанн большую часть фотографий сжёг — дабы не подвергать опасности окружающих его людей.

Монахиня Варвара (Александра Фео­досиевна Звагольская), духовная дочь игумена Иоанна, рассказывала, что батюшка часто вспоминал Владыку Василия и несколько раз убедительно повторял: «Его расстреляли, а тело сожгли, так что могилы святителя-мученика нет» (заметим, что в 60-е годы об участи страдальцев за веру рассуждать открыто было нельзя, к тому же их судьба большей частью была неизвестна людям). Священник также поведал своим чадам о том, как одна раба Божия, усердно молящаяся за Владыку, испрашивала у Господа, дабы Он открыл ей тайну смерти любимого архипастыря. Женщине приснился сон: она увидела идущего к ней епископа Василия, он тихо подошёл, повернулся к ней спиной — а там рана, из которой струилась кровь…

II

Возле алтарной части соборного храма Полтавского Крестовоздвиженского монастыря находится очень скромная могилка. В ней упокоилась матушка, положившая большую часть своей жизни сначала для процветания, а затем — для восстановления этой обители. Её имя — монахиня Антония (Жартовская). Она была незаурядной и благородной личностью, человеком стойких православных взглядов и великой духовной мудрости.

Монахиня Антония (Жартовская)

Нина Николаевна (таким было мирское имя матушки) родилась в Полтаве и происходила из обедневшей дворянской семьи. В 1915 году, в восьмилетнем возрасте, девочка поступила в Полтавскую женскую гимназию Н. А. Старицкой (находилась на ул. Остроградской, ныне ул. Куйбышева, 3). Это образцовое учебное заведение имело прекрасных педагогов и удивительных воспитательниц, первейшей из которых была его заведующая. Классной дамой у Нины была Г. М. Быкова (внучатая племянница с одной стороны Н. В. Гоголя, а с другой — А. С. Пушкина), лучшей подругой — Мария Сергеевна Данилевская (тоже дальняя родственница этих литературных светил). Жартовская оказалась способной и умной ученицей, её цепкая память, любознательный нрав и непосредственность характера поражали всех. Девочка во многом заметно превосходила сверстников, друзья ей часто завидовали, а взрослые пророчили великое будущее.

Уже в детские годы Нина почувствовала особую тягу к вере и любовь к молитвенному предстоянию Богу. Здоровая духовная атмосфера гимназии и религиозный уклад благотворно способствовали этому. Изучение Закона Божьего стало любимым предметом отроковицы, а посещение храма — наибольшей радостью для юной души. Церковь девочка посещала очень часто и особо благоговела перед её песнопениями.

Сидя на уроках, Нина старалась занять место у окна, дабы часто любоваться видом на Хрестовоздвиженский монастырь, находящийся неподалеку от гимназии, и, поскольку имела художественное дарование, зарисовывать храмовое благолепие, мысленно обращаясь к Горнему миру. «Духовная сущность церкви, её красота поразили меня ещё с детства. Хотелось постичь её, а ещё стремиться и свои поступки возносить к наивысшему проявлению любви и доброты. Их несёт в себе Христос… Это желание и определило мой выбор», — вспоминала позже матушка.

В свободное от занятий время отроковица бегала на улицу Покровскую, где в переулке находилось небольшое подворье Густынского Свято-Троицкого женского монастыря. Мир монашеской жизни и уклад иного бытия магнитом притягивал юную душу. Её деятельная натура стремилась творить христианские дела и совершать подвижнические подвиги.

В 1920 году образцовое учебное заведение Старицкой было закрыто, ибо советская власть сочла его «рассадником буржуазной культуры». Успев закончить в гимназии четыре класса, Нина Жартовская поступила в Трудовую, а затем в Торгово-промышленную профшколу. Последнюю она окончила в 1924-м, после чего уехала в Прилуки, где стала послушницей в Густынском монастыре.

В автобиографических воспоминаниях матушки Антонии есть упоминание о том, что её духовный выбор был определён и благословлён отцом Василием Зеленцовым. Именно он указал девушке монашеский путь. В начале проблемных 20-х годов Нина чаще всего посещала Свято-Троицкий храм, умилялась чинными богослужениями, совершаемыми этим служителем Божьего престола, и заслушивалась проповедями сего бесстрашного исповедника. Его глубокие познания Священного писания и весьма высокий интеллект поражали глубокую натуру девушки. После организации Покровского братства, руководимого отцом Василием, Нина, любящая чтение книг и немного пробовавшая себя в прозе и поэзии, стала одним из самых активных членов этого молодёжного общества. Кроме того, в Свято-Троицкой церкви будущая монахиня несла послушание — ухаживала за храмовыми лампадами.

Многие годы спустя, уже будучи насельницей Густынской обители, инокиня Антония будет также руководствоваться словами отца Василия Зеленцова. Его стойкий православный дух, твёрдая вера в непобедимость Христовых истин и бесстрашность перед лицом грядущих испытаний послужат примером для Христовой избранницы и фундаментальным основанием её жизненного пути.

III

Матушка Нектария (Нина Владимировна Гохвельт)

В период государственной разрухи и всеобщего хаоса гражданской войны на Полтавскую землю (в родное гнездо своих предков) прибыла Нина Владимировна Гохвельт (по другим данным — Гохфельд, возможно — Гольфельд) — уникальная личность и избранный Богом сосуд. Она родилась в Петербурге в 1890 году. Её мать, Евгения Эртель, была яркой театральной звездой и примадонной итальянской сцены. Как-то родительница, посмотрев на свою дочь, недовольно сказала: «Не в меня ты, дочка, уродилась. Не могу я тебя вывести “в свет” и большим столичным гостиным показать. Никудышка ты. Не будет у тебя успеха…». Пророческие слова матери сбылись: дочь не стала красавицей в обыденном понимании этого слова, ибо Господь указал ей иной путь, в котором она просияла внутренней красотой, по сравнению с которой салонная — не более чем мусор.

В детстве маленькой Нине приснился сон, о котором она позже писала так: «Мне три года, и я знаю это. Я — маленькая Нина, стою на краю двора, через который протянуты, как для белья, параллельно верёвки. На них висят человеческие маски, маски, маски. Между ними ходит девочка лет четырнадцати — это большая Нина. Я смотрю на неё и знаю, что это — я сама…». С четырнадцати лет она начала рисовать портреты подруг. За шесть лет прошла частные мастерские академических профессоров и выдержала первый экзамен в Петербургскую Академию художеств на учителей средних заведений по рисованию и черчению, но на втором провалилась.

«”Никудышка” я. Не будет у меня никогда “успеха”, — повторяла про себя Нина. — Раз мать сказала — это всё. Но как хочется, чтобы он был. Как без него серо, пусто, одиноко…». Не найдя истины в мирской столичной жизни, где, по её словам, «из поколения в поколение во всех падежах был только вопрос о красоте, ещё и о таланте», и дойдя в отчаянии даже до попытки застрелиться, она оставила Петербург и уехала в Киев. Там, на Куренёвке, небольшая ростом и хрупкая девушка собиралась поступить в Теософическое общество, проповедующее эклектическое соединение мистики буддизма и других восточных учений с элементами оккультизма и неортодоксального христианства. О том, что произошло накануне тайного посвящения с ее юной душой, стремящейся найти истину, Нина будет отчётливо вспоминать всю свою последующую жизнь: «14 сентября 1916 г. Через три дня будут принимать в Теософическое Общество новых членов. Ночь. Горит лампа под моим стеклянным голубым абажуром. Передо мной гора теософических книг.

“Вот вам жемчужина Востока — “У ног Учителя”, — сказала мне старушка, моя наставница теософии. — Изучите эту книжечку и решите вопрос о поступлении в Теософическое общество. С лёгким сердцем от нас уйти нельзя. Будут тяжёлые кармические (месть Учителя) последствия”. И вот сижу я всю ночь и мучительно глубоко “продумываю”…

Насколько заманчив лозунг теософии — изучение всех религий и выбор наилучшей, настолько отталкивает её эмблема — змий, кусающий свой хвост, означающий кольцо вечности, заключающее в себе букву “Т” (ТАУ) — Божество, Софию — Премудрость. Отсюда теософия — Божество, Мудрость. Хочу я Божественной Мудрости, а змия ни за что не хочу — отвратителен он мне. Потом, все эти восточные Махатмы, Брамапутры, Кришнамурты и этот Учитель Мудрости, у ног которого я через три дня, может, буду сидеть, — не совсем симпатичны. Конечно, я сейчас ещё много не понимаю и пойму когда-то, со временем, когда усовершенствуюсь. Все недостатки характера я должна ликвидировать, а пока не поступить ли мне в учение хотя бы к этому Учителю? Еще и еще перечитываю книжку “У ног Учителя”. Но почему он такой жестокий, почему он так холодно устраняет от себя отстающего ученика и даже воздвигает между ним и собой стену в случае его неуспеваемости? Делает с него слепок и со слепка наблюдает за Учеником.

И опять перечитываю строчки о Жизни, о Пути, об Истине, а между строчками идёт самостоятельная мысль, отделяется от печати живым, нежным, кротким голосом сверху, из эфира: “Аз есмь Путь, Истина и Жизнь, Аз есмь Свет Миру”. Кто это говорит?.. Оставляю чтение книжки и прислушиваюсь — кроткий голос продолжает: “Аз есмь Пастырь Добрый, Пастырь Добрый душу свою полагает за овцы”… “Аз есмь Лоза Истинная”… “Дверь овцам”… И опять несколько раз кротко и настойчиво повторяет: “Аз есмь Пастырь Добрый, Пастырь Добрый душу свою полагает за овцы!”

Швыряю книжку… Господи! Это Ты! Это Ты — Сам Иисус Христос Пастырь Добрый, пришел ко мне, недостойной! Душа потрясена до основания… В слезах изумления и радости распростираюсь на полу перед Невидимым. Это Твой голос, Господи! Хотя раньше не слышала, но узнаю его. К утру я написала изображение Доброго Пастыря с овечкой на руках.

Долго рассказывать, как дождалась утра, бежала к обедне в Православную Церковь, причастилась Святых Таин.

Какой дикий скандал был в Обществе. Я влетела бомбой, пущенной из дула пушки, и разорвалась посреди Теософического общества: ваш Учитель — Антихрист! Выдержанные, благовоспитанные теософы пришли в замешательство. Между ними произошла распря. Православный Софийский кружок стал на мою сторону, меня окружили и расспрашивали. Председательница Общества Каменская, бледная, дрожащими губами заявила своим членам: ”Это она не узнала нашего Махатму”.

— Будь она неладна твоя Махатма — я хорошо узнала Христа!

Всё православное духовенство, профессора Киевской Духовной Академии, монахи и мирские признали, что я действительно слышала голос Христа…

Все дальнейшие годы я трепетала и изумлялась, как Он мог придти ко мне, недостойной, и сделал Себя для меня объектом знания, в то время, когда для большинства людей Он является объектом веры…»

После дивного явления изображение «Доброго пастыря» послужило для талантливой художницы главным Образом её художественных сюжетов, а иконопись стала основой её творческого бытия.

Вскоре после происшедшего чуда Нина вернулась из украинской столицы в Петербург, где, вероятно, жила три последующие года. О дальнейшем этапе её жизни сохранилась такая запись: «В 1919 году я приехала в Полтаву, при епископе Феофане (Быстрове), с его духовной дочерью Еленой Васильевной Лихопой. Имела отцом миссионера о. Василия (Зеленцова)…» Насколько продолжительным был полтавский период её пребывания, определить, к сожалению, невозможно. Однако, исходя из некоторых соображений и анализа её биографии, можно предположить, что включительно до 1926 года молодая женщина пребывала под духовной опекой батюшки Василия, которого называет своим «отцом». В её творческом дневнике имеется стихотворение, датированное 1924 годом и написанное в с. Качаловке под Харьковом. Заметим, что именно в это время арестованный иерей Зеленцов отбывал тюремное заключение в первой столице Советской Украины.

Безусловно, что для такой столь неординарной и талантливой личности, как Нина Владимировна Гохвельт, найти духовного наставника было воистину нелегко. Она, услышавшая беспредельно кроткий и исполненный непостижимого мира голос Христа, старалась жить так, чтобы до конца своих дней ничто и никто не смог отнять у неё дара постоянного пребывания в любви Творца. Подобные люди безмерно счастливы, ибо в один миг становятся «частью Бога», но в то же время они очень несчастны — через свое отнюдь не бытийно-житейское восприятие мира, так как, осиротевшие, не находят родительского утешения и становятся вечными «искателями» отмеренной своей «части». К тому же, безбожные шторма тогдашнего времени жестоко разбивали о бездуховные реалии корабли христианских судеб, давили их глыбами атеистических волн, покрывали бушующей пеной насмешек и презрения. Однако высокая интеллектуальная культура отца Василия, его неподкупная вера и глубокая пастырская душа стали для Нины земным ориентиром, указывающим истинный курс христианского подвижничества. (Многие годы спустя матушка Нектария напишет фрагментарные воспоминания. В них — ни капли ропота или обиды на свою судьбу (а она, увы, будет у нее очень тяжёлой). Наоборот, написанное ею засвидетельствует, что её душа словно «парила» над всеми многочисленными трудностями — то заметно пренебрегая таковыми, то абсолютно игнорируя их. Ни в одном автобиографическом рассказе нет даже намёка на ужас безнадёжности, отчаяния либо страха. А все житейские удары, гонения и ссылки за исповедания Христа она будет воспринимать как само собой разумеющиеся необходимости.)

В 1926 году Нина Владимировна обратилась за советом касательно определения личной жизни уже к епископу Василию (Зеленцову). Рассудительный архипастырь, провидя в молодой христианке великое монашеское будущее и прекрасно осознавая временность своего нахождения на Полтавской кафедре (по причине открытых преследований его личности органами НКВД), направляет её к опытному оптинскому старцу Нектарию (Тихонову) за благословением на путь жизни. О сказанном ей тогда епископом Василием она напишет следующее: «Поезжайте к нему (т. е. к отцу Нектарию — Т. Ч.), пусть он укажет путь жизни. […] Когда впервые приедешь к старцу, тебя радостно встречает любящий, родной, давно знакомый человек. Именно ты ему больше всего на свете нужен.

Все мы в жизни часто страдаем от невнимания друг к другу. Никто никому не нужен и не интересен. Не с кем душу отвести, негде голову приклонить. С какой бы душевной тяготой ни приехал бы человек к старцу, от него уезжает — как на крылышках летит. “С души как бремя скатится, сомненье далеко, и верится, и плачется, и так легко, легко!”

До Ромен я ехала с сопроводительным письмом от Владыки к роменскому протоиерею о. Адриану Рымаренко…»

Поездка к оптинскому старцу прошла для Нины Владимировны довольно благополучно. «В ноябре 1927 года роменский протоиерей о. Адриан Рымаренко помог доехать до с. Холмыш под. г. Козельском. Через 4 месяца отец Нектарий сказал мне: “Вот что, “матушка”, поезжай к полтавскому епископу и проси пострига». У иеромонаха Севастиана (Фомина) Нина Владимировна постриглась в рясофор. Вернувшись в Полтаву, инокиня уже не застала Владыку Василия — он пошёл «по этапам». Получив благословение правящего тогда в Полтавской епархии архиепископа Сергия (Гришина), в Спасской церкви кафедрального города она, в возрасте 38-ми лет, приняла монашеский постриг с именем Нектарии. Шел 1928 год.

Далее Господь направит стопы матушки в Мичуринск, а оттуда начнутся ее ссылки, аресты и другие земные мытарства, которым нет числа. Некоторое время она будет насельницей Полтавского Крестовоздвиженского монастыря, искусной иконописицей во многих храмах Полтавщины. География ее жизни была очень обширной, а ее земной путь закончился в 1970 году на Харьковщине — в с. Берестовеньки Красноградского района. После смерти матушки Нектарии её, великую молитвенницу, неустанную труженицу и любвеобильную монахиню, будут многие годы вспоминать те, кому выпало счастье знать сию истинную рабу Божию. А в последние годы с двумя из написанных ею икон, находящихся в Свято-Покровской церкви с. Берестовеньки, произошло чудо: они отпечатались на стекле…

IV

Архиепископ (Aндрей Рымаренко)

Среди духовных чад священномученика Василия (Зеленцова) был и священник Адриан (Адриан Адрианович Рымаренко, позже — архиепископ Рокландский Андрей). В дневниках монахини Нектарии (Гохвельт) есть такая запись: «Отец Адриан, духовный сын Владыки-миссионера, со своей матушкой и двумя малолетними сыновьями и всеми прихожанами были чадами о. Нектария. Последний же — крестный Сергия и Серафима. Все же — в единодушном благословении и послушании у батюшки Нектария». Выше рассказывалось, что именно этому иерею епископ Василий вручил своё чадо — матушку Нектарию под сопровождение к маститому оптинскому старцу Нектарию. И исполнительный священник добросовестно выполнил сие благословение.

К сожалению, никакими точными подробностями о духовной связи служителей Божьего престола Василия (Зеленцова) и Адриана (Рымаренко) мы не располагаем. В биографических данных последнего указано, что в 1921 году в г. Полтаве архиепископом Парфением (Левицким) он был рукоположен во диаконы (на праздник Покрова Пресвятой Богородицы), а затем, через три дня, — во священники. Однако известно, что ещё задолго до принятия священства Адриан Рымаренко (уроженец г. Ромны Полтавской губернии) потянулся к православному пастырству, питая особое уважение к ревностным служителям престола. Сын зажиточного промышленника, он окончил Роменское реальное училище, затем три года учился в Петербургском политехническом институте. Экономист по образованию, но гуманитарий по духу, юноша увлекался Ф. М. Достоевским и углублялся в догматическое изучение христианства — в надежде почерпнуть из духовного источника истинной веры, который в предреволюционные дни иссякал на глазах. Поиски смысла жизни привели молодого человека в Оптину пустынь, где он обрел путеводителя своего бытия — старца иеромонаха Нектария, указавшего ему путь во священство.

Хиротония двадцативосьмилетнего Адриана состоялась в период преследований и разгула атеистической политики. Разумеется, в это духовно осиротевшее время, годы смуты и внутрицерковных нестроений, молодой пресвитер нуждался не только в молитвах оптинского старца, но и в реальной поддержке собратьев во Христе, в живом примере бесстрашного пастырского служения. Вне сомнения, неординарная личность настоятеля Свято-Троицкого полтавского храма отца Василия Зеленцова, его исполненная заботы пастырская деятельность и стремление творить православные дела добра, невзирая на атеистические обстоятельства, оказали на новорукоположенного иерея немалое влияние. В их пастырском почерке прослеживается много общего: ревностное совершение богодухновенных служб, желание и умение объединять вокруг себя, как источника сознательно-православного мировоззрения, активные приходские общины, жертвенная забота о духовных чадах и бесстрашное возглашение с амвона. «Прекрасный проповедник, энтузиаст, он сплотил в своей общине все возрасты, происхождения, профессии, ученых и неграмотных людей, — писала о священнике Адриане монахиня Нектария. — Трудно было определить, где кончается родная семья о. Адриана, матушка с двумя малолетними сыновьями, и где начинается приходская. Всё было спаяно единодушной любовью».

Местом первого служения иерея Адриана Рымаренко (до 1926 года) был его родной город Ромны. Безусловно, епископство Владыки Василия, руководящего в 1925–1926 годах Полтавской епархией, было для священника хорошим примером истинного архипастырства. К тому же, он стремился беспрекословно выполнять заветы своего оптинского духовника, об одном из которых вспоминала его супруга Е. Г. Рымаренко: «Ты скажи о. Адриану, — советовал о. Нектарий, — чтобы он ничего не начинал без православного епископа. Иерей может устраивать свое благосостояние с благословения епископа; хоть бы он был другой епархии или на покое. Непременно, если иерей обратится к епископу, это послужит ему во спасение».

После закрытия в 1926 году Роменского прихода отец Адриан переехал в Киев, где тайно окормлял православных, поддавался преследованиям и аресту, тяжко болел. В 30-е он был настоятелем нескольких столичных храмов, а в первые годы войны — духовником Киевского Покровского женского монастыря. В 1943-м священник эмигрировал на Запад, где сплотил крепкую православную общину. С 1949 года до своей блаженной кончины, последовавшей в 1978-м, он находился в США. Там, после смерти жены, он принял монашество с именем Андрея, там же в 1968 году он был хиротонисан во епископа Роклендского, а в 1973-м стал архиепископом.

Русская зарубежная церковь глубоко почитает Владыку Андрея (Рымаренко) как основателя Ново-Дивеевского женского монастыря (под Нью-Йорком), молитвенного старца и человека великой духовной жизни.