Общее монастырское богослужение — залог духовного преуспеяния братии

«Богослужение есть цвет церковной жизни
и вместе с тем корень и семя ее» ^[1]

Архимандрит
Мелхиседек (Артюхин)

Предание Православной Церкви в различных своих формах определяет монашество как ангельский чин, что предполагает максимально возможное уподобление жизни инока жительству ангельскому, которое в свою очередь заключает в себе два основных свойства: непрестанное славословие Творца и исполнение воли Божьей. Из этого следует, что богослужение и послушание — есть главные цели монашеского подвига^[2].

Подчеркивая исключительное значение молитвы в монастырской жизни, прп. Нил Синаит называет монаха «жертвенником Господа, на котором и с которого возносятся Всевышнему Богу чистые молитвы»^[3]. Именно в богослужении, а не в каком-либо другом деле, раскрывается монашеское служение миру, который только и «стоит молитвою»^[4].

С самых первых времен существования христианского монашества молитва и богослужение становятся тем стержнем или основанием, относительно которого строятся остальные области жизни иноков. Из Жития прп. Феодора Освященного (IV в.) мы знаем, что в верхней Фиваиде, где монастыри отличались высоко духовной и строгой жизнью, иноки в течение дня находились в особом уединении, а к вечеру собирались вместе, «совершали молитвы, и вели вза­имную беседу о душеспасительных предметах»^[5].

Устав прп. Пахомия Великого, переданный ему aнгелом, регламентировал совершение днем, вечером и ночью 12-ти молитвословий, на которые братия «собирались все вместе в Церковь»^[6]. Получалось, что весь день у Тавеннисиотов происходило чередование труда и общей молитвы, подчас становившейся у египетских иноков непрестанным деланием^[7].

Читая Житие прп. Саввы Освященного, нельзя не заметить, с каким вниманием относился преподобный к вопросам совершения уставных служб, что свидетельствует о придании им большого значения общей молитве в обители^[8].

Московский митрополит Трифон (Туркестанов) часто говорил, и эти слова увековечены на его надгробном памятнике: «Дети, дети, любите храм Божий. Храм Божий — это Небо на земле».

Монастырский храм — это сердце обители, это «источник жизни и бессмертия», — по слову преподобного Амвросия Оптинского^[9].

Монастырское богослужение cоединяет монахов с живым Богом, с Вечностью и друг с другом, когда «единым сердцем и едиными усты» воспевается и прославляется «Божественное Триединство»^[10].

Как солнце на небосклоне сияет и греет, и дает жизнь существующему, так и монастырское богослужение просвещает, согревает, оживляет, одухотворяет жизнь монахов.

Однажды в стенах этой прославленной Академии митрополит Минский и Белорусский Филарет /Вахромеев/ воскликнул: «Вы в Лавре преподобного Сергия! Дышите воздухом вечности!» Как кислород очищает легкие и несет жизнь каждому органу, каждой клетке, так и дивные, боголепные службы очищают, оживотворяют жизнь каждого брата, каждого монаха, как члена Тела Христова.

Ибо в храме Духом Святым вещают древние, премудрые Пророки и Ветхозаветные праведники, проповедуют Апостолы, читаются святые oтцы и древние патерики, толкуют Слово Божие богомудрые cвятители, назидают духоносные игумены и иереи Божии.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский восклицал: «Богослужение есть райское жительство, пребывание с Богом и святыми, чистое, любовное, ничем не развлекаемое с ними собеседование, посильное благодарение и славословие бренными устами Господа и предначатие вечного славословия с ангелами, прославление св. угодников Божиих, училище благочестия всякой добродетели, приятие высшей благодати в молитве и в таинствах, и соединение с Богом и обожение»[11, 297].

Когда у отца Иоанна спросили, откуда у него такая вера, он ответил: «От частого служения Литургии и вседневного чтения Миней, богослужебных книг, служб нашим святым и праздникам»^[12].

Жизнь тела — душа. Жизнь же души, дыхание души — молитва. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их» (Мф.18:20). Так и братия монастыря являют дивное единство во Христе, особенно тогда, когда «все отложивше попечение» служат Богу Единому! Тогда исполняется на них слово Писания: «Брат от брата помогаем, яко град тверд и огражден» (Притч. 18:19).

Божественный Иоанн Златоуст учит: «Молиться, говорят, мы можем дома.

Сам себя обманываешь ты, человек! Дома, конечно, можно. Но нельзя так молиться, как в храме, где такое множество сердец возносится к Богу, сливаясь в единодушный вопль. Не так скоро ты будешь услышан, молясь Владыке сам по себе, как молясь с твоими братьями, ибо здесь, в храме, есть нечто большее, чем в твоей келье: согласие, единодушие, союз любви, наконец, здесь молитвы священников. Для того священники и предстоят, чтобы молитвы народа, будучи слабы, соединившись с их сильнейшими молитвами, вместе с ними дошли до неба. Апостол Петр освободился из темницы благодаря общей о нем молитве… Если же церковная молитва была полезна для апостола Петра и такого столпа веры избавила из темницы, то почему, скажи мне, ты презираешь ее силу и какое имеешь оправдание в этом? Послушай же Самого Бога, Который говорит, что Его умилостивляет множество людей с усердием молящихся Ему. Он говорит пророку Ионе: «Я ли не пощажу Ниневии, города великого, в котором живёт больше 120 тысяч человек? Не просто упомянул Он о множестве людей, но для того, чтобы ты знал, что совместная молитва имеет великую силу»^[13].

Преподобный Макарий Оптинский говорит: «О церковной же молитве знайте, что она выше домаш­ней вашей молитвы, ибо оная возносится от целого собора людей, в числе коих, может, много есть чистейших молитв, от смиренных сердец к Богу приносимых, кои Он приемлет, яко кадило благовонное, с коими и ваши, хотя немощные и ничтожные, приемлются»^[14]. Что подтверждает и святой Иоанн Кронштадтский: «Струи благодати обильно истекают в храме и напояют души верных. Воинствовать вместе лучше, сильнее, искуснее против невидимых врагов и против грехов, снедающих и губящих нас, нежели бороться одному»[11, 285].

О важности совместного моления монашествующей братии повествует нам Афонский Патерик: «Однажды в праздник Антония Великого ученики святителя Григория Паламы все вместе совершали бдение божественному Антонию, а святитель Григорий между тем оставался в своем затворе. Вдруг является ему Антоний Великий и говорит: «Хорошо совершенное безмолвие, но и общение с братством иногда необходимо, особенно в дни общественных молитв и псалмопений. Поэтому и тебе должно теперь быть с братьями на бдении». Убежденный таким видением божественный Григорий явился тогда же к братьям, которые приняли его с радостью, и всенощное бдение протекло для них с особенным торжеством»^[15].

Богослужение в храме и келейная молитва — это два крыла, позволяющие подниматься горе. Как-то у оптинского иеромонаха Василия /Рослякова/, убитого в монастыре на Пасху 18 апреля 1993 года, спросили во время экскурсии неверующие люди: «А зачем вам, монахам, столько больших храмов? Молились бы в келиях одни, каждый сам по себе». Тогда он ответил: «Молиться одному — это плыть в лодке, грести самому, а молиться всем братством в храме — это плыть на лайнере по бушующему морю!»

Чтобы ум монаха был всегда устремлен к Небу, древними богомудрыми отцами составился дивный круг годового богослужения, особо полного в монастырях. Кто-то из отцов сказал, что богослужебный круг — это золотое кольцо, которым мы, монахи, обручаемся с вечностью. Многочасовыми службами, как мельничными жерновами, перемалываются дурные, греховные мысли и навыки монахов. Так, святой Исаак Сирин учил: «Праздный ум — седалище для диавола. Если ты не покоришь свой ум Богу, ты обязательно покоришь ум супротивнику, то есть диаволу»^[16]. Можно сказать и по-другому: «Когда Бог на первом месте, то тогда все остальное на своем месте».

Сораспятие себя Христу на службах делает душу монаха чистой и радостной, приучает монаха к жертвенному служению братии. Каждый брат начинает яснее понимать слова: «...Сын Человеческий не для того  пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить …» (Мк. 10:45).

Старец Макарий объясняет: «На литургии Христос распинается, зато на утрени мы Христу, жертвуя своим сном, покоем. Жертва — сеяние, а радость — плод»^[17].

О наших длинных службах митрополит Питирим /Нечаев/ сказал: «После первого часа службы начинают болеть ноги, после второго отваливается спина, после третьего — вырастают крылья!» «Претерпевший же до конца, спасен будет» (Мф.10:22).

Отец Иоанн Кронштадтский, почти каждый день совершавший Литургию, часть своих дивных переживаний запечатлел в своем дневнике «Моя жизнь во Христе»: «О высота, о величие, о лепота и сладость Божественной Литургии! О богатство духа и блаженство наше! Во время Литургии небо и земля сочетаваются: Бог — с человеками; небесные Ангелы с человеками земными; все лики святых праотцев, патриархов, мучеников, преподобных, и всех святых! О какой светлый, святейший, любвеобильный, небесный, прекрасный, блаженный союз»[11, 204].

Совершая полный суточный круг, монах поддерживает искорку огня в своем сердце, которая разгорается во время келейного правила и ночной молитвы. Святой Иоанн Златоуст восклицает: «Войди только в преддверие храма, и как бы некое духовное веяние обымет твою душу. Это безмолвие приводит в трепет и учит любомудрствовать, отложить житейское попечение, восторгает мысль, возносит тебя от земли на небо. Если же столько пользы от пребывания здесь и не во время богослужения, то тем больше пользы во время самого богослужения, когда повсюду взывают пророки, благовествуют апостолы, посреди стоит Сам Христос, Отец Небесный приемлет совершаемое, Дух Святой сообщает радость Свою, — с какою для себя пользою отходят из храма присутствовавшие и какую утрату терпят отсутствовавшие на богослужении?^[18] А один из наших богословов сказал: «все наше многообразное литургическое предание становится как бы «Евангелием от Церкви», объясняя, а нередко и дополняя Священное Писание и святоотеческое учение»^[19].

Отцы распределили богослужение так, что оно благодатно наполняет весь день и ночь монашествующего. Старец Порфирий восклицает: «Во время всенощного бдения отверзаются небеса, и мы говорим с Богом… мой ум отверзался и я жил молитвой до самого утра»^[20].

В чине богослужения имеется полунощница, которую полагается справлять в полночь. Прп. Исаак Сирин пишет: «Не думай, человек, чтобы во всем иноческом делании было какое-либо занятие важнее ночного бдения. Всякая ночная молитва полезнее тебе всех дневных подвигов»^[21].

Ревностные монахи стараются не пропускать монастырские службы, помня слова преподобного Исаака Сирина: «Начало помрачения ума, первый признак помрачения, усматриваемый в душе, состоит в лености к службе Божией и молитве»^[22].

Оптинские старцы поистине явили нам пример ревностной любви к храму. Сохранились воспоминания о том, как совершали богослужение сами старцы.

Так старец Лев — голодный, уставший, но шел на Всенощную; старец Антоний — около тридцати лет страдал болезнью ног, так что посмотреть на них без содрогания нельзя было, но на службы ходил; сам старец Амвросий любил богослужение и церковное пение. По своей болезни он не мог ходить в храм, поэтому выслушивал службы у себя в келии. Для этого к нему приходил священник и собирались певчие^[23].

Преподобный иеросхимонах Анатолий младший (Потапов) любил повторять, что для монаха есть только два выхода из келлии — в храм да в могилу.

Старец Макарий не уходил из храма, пока были силы оставаться на службе.

В нынешние времена говорят иногда, что в монастыре много дел, некогда ходить на службу. Но афонский старец Силуан учил: «Любить Бога никакие дела не мешают».

У святителя Феофана Затворника есть слова о том, что «надо любить Бога хотя бы так, как юноша любит девушку! Он работает — и думает о ней, с кем-то разговаривает — и думает о ней, делает домашние дела — все равно думает о ней. Так и душа монаха должна всегда помышлять о Боге!»^[24].

Очень много сейчас в монастыре у начальствующих забот, попечений, суеты! Надо заботиться о братстве, восстанавливать, реставрировать, строить заново, содержать, одевать, кормить, принимать, и на все это искать средства к существованию людей. Это горькие реалии наших русских монастырей, порушенных безбожной рукой. Многие игумены, настоятели и настоятельницы монастырей, как на Кресте. Иногда, говорят они, и в храм нет сил идти, нет даже возможности.

Но из глубины веков до нас доносится очень трезвый, практический совет преподобного Феодосия Печерского. Он сказал игумену одного монастыря, который сетовал, что нет денег: «Вы, монахи, честно и добросовестно исполняйте свой монашеский долг, не пропускайте богослужения, тогда миряне будут вам за ограду деньги мешками кидать!».

Закончить свой доклад хотелось бы такими словами: «Блажен инок, всегда живущий близ храма Божия! Он живет близ неба, близ рая, близ спасения. Не отвергнем спасения, которое милосердием Божиим преподано нам, так сказать, в руки. Особливо новоначальный инок должен неупустительно посещать церковь. В лета старости и изнеможения, когда и годы, и болезненность заключат инока почти неисходно в келлии, он будет питаться тем духовным припасом, который собрал во время юности и крепости своей, приметаясь в дому Божием. Духовным припасом называю умственную и сердечную молитву. Милосердый Господь да сподобит нас воспользоваться как должно нашим монашеством и прежде отшествия из земной жизни переселиться умом и сердцем на небо. Туда может вознести нас молитва, когда осенит ее Бо­жественная благодать, и молитва в человеке соделается уже не молитвою человека, но молит­вою Святого Духа, ходатайствующего о челове­ке воздыхании неизглаголанными (Рим. 8:27)»^[25].

bogoslov.ru