Меч сияющей стали

«Крещается раб Божий…», — чистая студеная вода взбодрила его, приняв в свои объятия, смыла остатки нерешительности и сомнений. Порыв морозного ветра разогнал хмарь, очистив бездонную синеву зимнего неба над головой. Солнце взошло над миром, заскользило своими быстрыми лучами, освещая его беспредельные границы. Свет коснулся дремавшей души и, рассеяв тьму вокруг, пробудил ее ото сна. Легкой птицей радостно встрепенулась она навстречу искрящемуся свету. Расправила в его нескончаемом потоке белоснежные крылья и, звонко переливаясь, запела свою первую рассветную песнь.

Капли студеной воды стекали по горячему лицу, падали на землю и тут же обращались в лед. Стоял мороз, холод властвовал повсюду, и только в сердце, там, где тихим пламенем горел огонь, ему не было места. Только что, здесь, в этой купели, он отвергся старой жизни и принял в дар новую, ту, в которой его призванием должна стать брань. Теперь он воин: сверкающая кольчуга плотно облегла грудь, в левой руке тяжелый щит, в правой — меч сияющей стали.

Высоко над головой, с далеких, недосягаемых небес раздался призывный трубный сигнал. Развернувшись по ветру, ожило боевое знамя, рука легла на высокую рукоять меча сияющей стали.

Воин встал рано утром, еще до рассвета, как и положено накануне битвы. В темноте прошел в ванную, зажег свет. Из зеркала напротив смотрело чье-то неуловимо знакомое лицо, узнал, подмигнул — «Доброе утро!». От вчерашней уверенности осталось слабое, стыдящееся напоминание. Немного помедлил, сомневаясь, а потом решительно отвернул кран с горячей водой и, набрав полную пригоршню холодной, нырнул в нее, зажмурив глаза. Холод сделал свое дело: вчерашнее решение ярко заиграло девизом на отполированном до блеска щите. Свежий утренний ветер приподнял воинский стяг. Воин встал пред Образом, постоял немного так, пытаясь отогнать ненужные мысли, и, убедившись, что, как и обычно, это ему не удастся, размашисто перекрестился: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа».

Облачившись в светлую бронь, он твердым шагом направился к выходу из дома. Кольчуга, сверкая, переливалась на груди, тяжелый щит с начертанным девизом в левой руке, меч сияющей стали на поясе. Воин толкнул дверь.

На кухне, за столом, слева и справа, сидели друг против друга двое. На самом столе, укрытом домашней, уютной скатертью, стояли горячий самовар и ваза, полная пряников и конфет. Гости сидели и, громко хлюпая, пили с видимым наслаждением горячий ароматный чай, время от времени прерываясь только для того, чтобы, надув важно щеки, подуть на парящее блюдце.

— О, уже готов, — встретил его словами тот, что слева, — классно выглядишь. Жаль вот только, опоздал лет на пятьсот. — Гости самодовольно захихикали. — Чаю будешь?

Воин опешил, он шел, готовый к бою с чудовищами и змеями, и уж никак не ожидал, что его сверкающие доспехи могут вызвать насмешку.

— Да ладно тебе, не переживай, — продолжал левый, потянувшись за конфетой, — мы понимаем, людям нравится играть в игры. В разные. — Продолжал он, разом проглотив сладость. — Ну вот ты, например, куда собирался так важно? Тебе же сейчас в троллейбус! И нужны там тебе все эти причиндалы? — Правый довольно хрюкнул в чашку.

Украдкой, стараясь не привлекать внимания гостей, воин оглядел свои доспехи. Надо же, то ли за окном стало светлее, то ли раньше, спросонья, он плохо разобрал — доспехи-то вовсе не такие уж и грозные, как казалось раньше, даже вроде как и вовсе из жести. «Тоже мне, толкиенист», — мелькнуло в голове.

— Во-во, — словно услышав его сомнение, продолжал левый, — и я говорю, несерьезно это, в твоем-то возрасте. Считай полжизни нормальным мужиком прожил, а тут вроде как в сказку поиграть захотелось. — Он повернулся к стоящему. — А чего ты там сейчас бормотал? Нет, я понимаю — это что-то типа эльфийских заклинаний, только вот по-каковски — не разобрал. Да ты садись, чего стоишь-то как неродной. — Левый подвинулся, освобождая место за столом.

Воин присел с краешка. Сидеть было неудобно, меч в ножнах уперся в пол и неуклюже торчал, да еще этот щит, гремит, будто таз. Он виновато оглядел место, куда бы его пристроить.

— Давай их сюда, — подал голос тот, что сидел справа.

Воин неуверенно снял щит и отстегнул от пояса меч. Отдавая оружие соседу напротив, он заметил ставший еле заметным девиз, начертанный на щите. На минуту засомневавшись, он попридержал руку.

— Давай, давай, — правый привстал навстречу и с силой выдернул из рук воина меч, лицо того вдруг вспыхнуло гневом.

— Да, представляю, как бы ты сейчас важно вышагивал по городу, — тот, что слева, подвинул ему полную до краев чашку душистого чаю, — держи. Нет, есть, конечно, такие клоуны, но нормальных людей все же больше. Я слыхал, ты и на работе частенько бормочешь чего-то про себя. Ты пей, пей, не то остынет чай-то.

Гнев безоружного воина сменился смущением. Он пододвинул ближе к себе предложенный чай и взял оказавшийся тут же, под рукой, пряник. Правый в это время с грохотом заталкивал под кухонный стол щит с мечом. Краем глаза воин заметил, что меч согнулся пополам, точно сделанный из картона, обклеенного фольгой. «Да уж, хорош бы я был на работе», — мелькнуло в голове.

Вскоре от выпитого чаю сделалось жарко, и воин сам, уже не раздумывая, стянул с себя тяжелую кольчугу и под одобрительные поддакивания затолкал ее вслед мечу и щиту туда же, под стол.

Завтрак получился веселым. Гости знали множество разных историй, и время пролетело быстро. Когда пришла пора выходить из дому, они услужливо проводили воина до двери и обещали ждать его здесь же вечером. Железная дверь сзади захлопнулась, морозный воздух ударил в лицо. Настроение было прелестное, и шагалось легко. Выпавший ночью снег хрустел под ногами, и обезоруженный воин, беспечно насвистывая, пошел не спеша в сторону автобусной остановки.

Вдруг, почувствовав чей-то взгляд на себе, безоружный насторожился и, уловив боковым зрением какое-то движение слева от себя, быстро обернулся. Черный пес, злобно ощерив клыки, шел за ним следом, чуть забирая слева. В голове метнулся страх и запоздалое сожаление. Время от времени оглядываясь, безоружный сначала прибавил шагу, а потом и вовсе побежал, делая вид, что торопится на стоящий у остановки троллейбус. Когда он уже почти добежал до нее, транспорт стал отъезжать, закрывая на ходу двери. Воин что есть силы припустил бегом, догнал троллейбус и в последнее мгновенье успел проскочить в закрывающиеся задние двери. Черная клыкастая пасть, рявкнув, клацнула зубами у самой его ноги. Безоружный выглянул в окно — черный пес, шедший за ним по пятам от самого дома, сидел на обочине дороги, провожая неморгающим взглядом желтых глаз ускользнувшую добычу.

Воин облегченно вздохнул и, немного помедлив, стал пробираться в середину салона. Подойдя к огромному боковому окну, он взялся за поручень и огляделся. Рядом с ним теснились такие же, как и он сам, люди, спешившие ранним утром по своим делам. Самые обычные граждане, самого обычного города. Безоружный потихоньку успокаивался. Напротив него, рядом с тихо дремавшим мужчиной, сидела хрупкая, совсем молоденькая девушка. Она держала на коленях какую-то книгу и, похоже, не замечала ничего вокруг себя, изредка только отрываясь от чтения для того, чтобы зачем-то глянуть в окно. Должно быть, готовилась к экзамену. Воин усмехнулся про себя и, уже совсем успокоившись, отвернулся к окну. Мимо троллейбуса проплывали многоэтажные городские дома, разноцветными огнями сверкали витрины магазинов.

— Покупаем билеты! Кто еще не обилечен? — По салону, расталкивая пассажиров, продвигалась контролер. — Есть проездные! Мужчина, у вас есть билет? Давайте мелочью, где я вам столько сдачи наберу!

Безоружный безучастно смотрел в окно.

— Мужчина, ваш билет? Эй! Заснул, что ли? Толкните его кто-нибудь.

Воин обернулся на толчок. В метре от него, багровая от злости, стояла контролер.

— Долго я буду ждать? — закричала она ему в лицо. — Где ваш билет?

Безоружный, торопясь, начал шарить по многочисленным карманам, никак не находя нужный. Наконец нашел то, что надо, достал было бумажник, открыл. Да тут троллейбус, резко дернувшись, остановился на очередной остановке. Бумажник выскочил из его рук и упал на пол. Мелочь большими и маленькими колесиками веселой россыпью покатилась, подскакивая, под ноги пассажирам. Народ, не обращая внимания, повернулся к выходу.

— Так! — вновь закричала контроллер. — Пока я не проверю у всех билеты, никто никуда не выходит!

Гул недовольства, мгновенно перерастая в гнев, вздыбился над безоружным и контроллером, окружив их враждебным кольцом. И тут контролер ткнула пальцем:

— Вот пока он не заплатит!

Гнев стоявших вокруг людей обрушился на безоружного темной лавиной. Он нагнул беззащитную голову, будто ожидая удара, и, судорожно скомкав какую-то бумажку в кошельке, протянул ее билетерше. Проталкиваясь сквозь толпу, воин снова заметил хрупкую девушку, сидевшую с книгой у окна. Странно, казалось, весь этот переполох ее совершенно не беспокоил. Она сидела так же, как и раньше, читая что-то очень ей нужное, и не замечала ничего вокруг. Перевернув очередную страницу, девушка поправила челку, упавшую на глаза, и воин успел заметить, как в складках ее куртки блеснула полированным серебром кружевная кольчуга.

Вывалившись из троллейбуса, воин торопливо осмотрелся и, подняв воротник куртки, спешным шагом направился в сторону горевших невдалеке церковных куполов. Тело побаливало, будто после хорошей драки, но он этого не замечал. Он торопился. Воин почти бегом прошел маленький сквер, отделявший его от цели. И здесь, когда он уже почти вышел из-под тени деревьев, ему сзади, в плечо, со всего маху с криком врезалась ворона. От удара воин навзничь упал на мерзлый асфальт, но тут же быстро вскочил на ноги и, не оборачиваясь, чуть прихрамывая, побежал дальше.

У церковных ворот, ссутулившись, сидела завернутая в тряпье маленькая старая нищенка. Еще издалека завидев бегущего человека, она протянула ему навстречу черную от ветра и грязи маленькую сухую ладошку. Безоружный, заметив ее, торопясь и путаясь, нашарил что-то у себя в карманах и, не останавливаясь, на ходу положил в протянутую маленькую ладонь милостыню.

— За кого помолиться, сынок? — тихим, простуженным голосом крикнула вслед ему старушка.

Безоружный воин, не останавливаясь, отмахнулся от нее рукой. Он поднялся на крыльцо, подошел к двери храма и, потянув ее за ручку, вошел внутрь.

Оставшаяся сидеть у дороги нищенка осторожно раскрыла темную ладошку. И тут маленькие затертые монетки, лежавшие в ее ладони, засверкали вдруг звездным блеском, на глазах превращаясь в неземное сокровище. Сияние милостыни осветило нищенку. Она встала, сбросила наземь грязное болоньевое тряпье, и.... ангел, взмахнув ослепительно белыми крыльями, взмыл вверх. Унося на небеса в протянутых руках бесценное сокровище.

Наступал вечер. Воин не спеша шел от троллейбусной остановки к дому. Черный пес, учуяв его еще издалека, злобно зарычал, оскалив зубы на сияющую сталь. Потом шел за ним до самого дома, пригнув морду к земле и глухо рыча, но приблизиться так и не посмел.

Воин толкнул дверь. На кухне за столом, слева и справа, сидели те же двое, что и утром, друг против друга. На самом столе, укрытом домашней, уютной скатертью, стояли горячий самовар и ваза, полная пряников и конфет. Гости сидели и, громко хлюпая, пили с видимым наслаждением горячий ароматный чай, прерываясь время от времени только для того, чтобы, надув важно щеки, подуть на парящее блюдце.

— Уже вернулся? — улыбнувшись как старому знакомому, участливо спросил тот, что слева. И, окинув его взглядом, укоризненно покачал головой. — Опять вырядился шутом гороховым. — Правый смехом хрюкнул в чашку. — Присаживайся, — пригласил левый, подвинувшись, — выпей чайку с устатку.

Воин молча отставил в сторону щит. Меч сияющей стали, сверкнув в воздухе белой молнией, обрушился на пузатый дымящийся самовар, разрубив его пополам. Горячее зловонное варево широким потоком хлынуло со стола. Злобный визг, захлебываясь, утонул в облаке смрадного пара. Воин поднял меч, черная слизь, не оставляя следа, стекала по его широкому сверкающему лезвию, капала на пол. Он вогнал оружие в ножны и, широко перекрестившись, прошел в комнату. На кухонном окне от внезапного сквозняка с силой захлопнулась форточка. И, почти одновременно с этим, на улице, подвывая, заскулила собака. Воин подошел к окну и отдернул занавеску. Черный пес, ощерив пасть и трусливо поджав хвост, убегал прочь от подъезда.

Быстро темнело. Приготовившись ко сну, воин, немного поразмыслив, решил на ночь доспехи не снимать — мало ли что. Впереди ему предстоял долгий и трудный путь, и отныне он должен быть начеку. Уже засыпая, воин улыбнулся, вспомнив девушку в троллейбусе — он не один вступал в этот бой.

Каждый день воин сражался. Уже семь долгих недель он не выходил из боя. Его стяг давно был сброшен и растоптан. Его девиз, начертанный на зеркальном щите, был стерт яростными ударами топоров и копий, а сам щит, не выдержав напора, но и не поддавшись ему, треснул пополам и валялся теперь под ногами. Медленно и неукоснительно, шаг за шагом воин отступал. Он был измотан. Враг, чуя его слабость, удвоил напор и яростно атаковал, ни на минуту не ослабевая натиска, неудержимо шел напролом под гром боевых барабанов. Стаи жалящих смертоносных стрел сменялись ураганным вихрем вращающихся в воздухе ятаганов. Все чаще гром боя перекрывал леденящий сердце пронзительный вой. Враг предвкушал скорую победу. Время от времени атака замирала, и гром боя стихал настолько, что воин мог слышать вкрадчивый голос, призывающий сложить оружие. Голос звал за собой, звал обменять свой меч сияющей стали на темный кривой ятаган. Звал дышать в такт гремящим черным барабанам, принять смрад за горный воздух и забыть свежесть ясного утра. Впрочем, враг был непривередлив, его устраивал и просто уход воина с поля боя, голос нашептывал об усталости и отдыхе. Уговаривал сбросить изрубленные доспехи и идти, куда глаза глядят. Идти к тихой безмятежной жизни, о которой так мечталось. Вернуться в свой теплый, уютный дом с мягким ковром. Закрыть двери и зашторить окна.

Все семь недель воин отбрасывал от себя вражьи посулы, а в этот раз помедлил, но не потому, что он раздумывал, нет, он сделал свой выбор давно. Еще тогда, когда его впервые позвал сигнал боевого горна с небес. Он просто выгадывал время, медлил, пытаясь в момент затишья собрать уходящие силы. Он медлил, враг ждал, время шло. И тут воин сначала с недоумением, а потом с ужасом заметил — ему нравится покой. Его дух рвался в бой, а плоть восставала и требовала отдыха.

Тяжело опираясь на опущенный меч, воин огляделся: пока он отдыхал, враг не стоял праздно, он атаковал в это время других. Братья сполна оплачивали его минутную передышку. Он посмотрел на небо — до зари было еще далеко, но предчувствие ее приближения не оставляло его. Что ж, возможно, ему больше не суждено встретить восход солнца. Воин поднял с земли растоптанный стяг, прикрепил его к древку сломанного копья и воткнул в землю. Потом опустил забрало и, сжав двумя руками стальную рукоять меча сияющей стали, поднял его острием к небу. В клочья разорвав тишину, ударил барабанный бой. Визг злобы и ярости оглушил, остановил в жилах кровь. Враг темной волной клокочущего ненавистью моря ринулся в атаку.

Воин лежал, он был повержен, и тьма обступила его. Он уже давно ничего не слышал и ничего не видел, он не различал ударов. Он почти сдался, и у него не осталось сил жить. Ум был пуст, и только сердце упрямо, толчок за толчком, гнало кровь по венам. Он видел лицо врага, и у него не осталось надежды, отчаяние было рядом. И только одна, последняя искра еще горела в его сердце — меч. Тот самый меч сияющей стали, данный ему на брань, он был его последней надеждой. Меч связывал его с Тем, Кто ранним зимним утром благословил его на брань. Воин закрыл глаза и онемевшими руками сжал длинную рукоять меча, подтянув его к себе.

Тихо. Тишина вокруг и покой в сердце. Мир затих в минуте ожидания. Капля воды, весело стекавшая с крыши, вдруг замерла на самом ее краю. Легкий ветерок неслышно переворошил прошлогодние листья. Воин стоял, боясь шелохнуться, боялся разбить тишину, в которой отчетливо билось сердце стоявшей рядом с ним молодой хрупкой девушки, облаченной в кружевную кольчугу полированного серебра. Маленькая капля живого хрусталя, исполнившись полноты, перекатилась через край железного карниза и полетела вниз, играя в воздухе светом ярких звезд. Звонко ударилась о талую воду. И тут же, подхватив ее звон, ударил с поднебесья, рассыпался весенней капелью благовест. Запели над землей колокола, понесли по миру светлым перезвоном благую весть: «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!».

Небеса разверзлись, две части единой Церкви пели победную песнь, Церковь, торжествующая на Небесах, Церковь, воинствующая на земле.

Воин пел вместе со всеми, и слезы радости омывали его лицо. Нет, не зря семь долгих недель он терпел удары ятаганов и жала отравленных стрел, не зря его дух отвергал покой и гнал плоть вперед — это небольшая мера ответной любви Дарующему Жизнь. Воин положил руку на длинную рукоять меча, висевшего на его ремне. Он знал — этот меч сияющей стали всегда будет с ним, будет его верным спутником все время, пока он здесь, на земле, в Церкви странствующей. И когда-нибудь потом, возвращая этот меч, он даст ответ о пройденном пути Тому, Кто благословил его им на брань.

Рисунки Тамары Твердохлеб