Лишнее беспокойство

Анну положили в терапевтическое отделение больницы, можно сказать, по ошибке. Ей давно уже было плохо: кашляла, худела, от любой работы обливалась потом. Но крепилась. Не любила она врачей, всю жизнь не любила. Считала, что мало от них толку. Заставят по кабинетам ходить, анализы сдавать. Потом кучу лекарств выпишут. А лекарства эти, всем известно, одно лечат, другое калечат. Лучше уж травки попить. Да и дом на мужа-пропойцу оставить боязно. Вмиг спустит все, что столько лет наживала. Или дружков своих приведёт, а те обворуют. Нет, дома лучше. Дома и стены лечат.

Но родные стены в этот раз что-то плохо помогали. Поднялась температура, знобило. Болело, казалось, все, что только могло болеть. Она перестала удерживаться от стонов. Хронически нетрезвый муж понял все же, что в этот раз без посторонней помощи не обойтись. Вызвал «скорую». Дело было ночью, усталая врачиха в белом халате измерила Анне давление, потом долго прикладывала стетоскоп к груди и спине. И сказала, что у Анны двухстороннее воспаление лёгких, надо срочно в больницу. И увезли Анну, а муж, Фёдор, остался. «Ну и ладно, — подумал вяло, — зато подлечат теперь. Завтра схожу проведаю. Надо будет ещё Нинке, сестре жениной, сообщить. Пусть сготовит чего-нибудь да отнесёт в больницу». И завалился спать.

Анне нашлось место в большой густонаселённой палате, где кровати стояли почти впритык друг к другу. Она всю ночь стонала и кашляла, не давала спать соседкам. Один раз даже закричала в голос от невесть откуда взявшейся, все усиливающейся боли. Перебудила, конечно, всех. Позвали дежурного врача, та распорядилась уколоть аналгин с димедролом. Укололи, но легче почти не стало.

Утром делегация больных из этой палаты поджидала лечащего врача в коридоре. Просили перевести новенькую куда-то от них подальше. Все люди больные, если так продолжаться будет, то лучше по домам разойтись. У кого-то давление поднялось, у кого-то голова разболелась.

— Посмотрим, — неопределённо сказал врач. — Может, её вообще в другую больницу надо.

Результат проведённого в то же утро обследования был все равно что приговор. У Анны оказался запущенный рак лёгких с метастазами в печень и другие жизненно важные органы. Срочно вызванный на консультацию онколог развёл руками:

— Нам её в больницу онкологическую брать смысла нет: больная уже неоперабельная. А онкология переполнена теми, кому ещё можно помочь. Ей от силы две недели жизни осталось. Единственное, что можно сделать, убрать боли. Колите промедол.

Кровать с Анной вывезли из палаты и поставили отдельно в небольшом закутке в коридоре. Подальше от других больных, поближе к медперсоналу, если что понадобится. Пришедшей навестить Анну сестре сообщили о диагнозе. Муж, Фёдор, явился под вечер, вдрызг пьяный. Он несколько раз падал в больничном коридоре, поднимался, шатаясь, проходил несколько шагов и опять падал. Медсестры с помощью ходячих больных с трудом его выставили. И непонятно было, то ли с горя он так напился, то ли просто по привычке. Потом дежурная медсестра резко отчитывала Анну, глядевшую в потолок:

— Пораспустят мужей своих, а те потом лезут туда, где люди нормальные! Одно беспокойство теперь — что от тебя, что от него!

Поразительно, необъяснимо, но её никто не жалел. Она всем мешала: одним спокойно выздоравливать, другим спокойно работать, третьим спать ночью. Что за помрачение такое нашло на людей, ведь не злодеи какие-то они были, имели детей, мужей, близких, переживали за них... Правда, сестра приходила каждый день. И настойчиво заводила разговор на одну и ту же тему:

— Тебе, Аня, недолго осталось, а с собой ничего не возьмёшь. Детей у тебя нет. Перепиши дом на меня. Дом ведь родительский, должен родственникам и перейти. Племянник твой там пусть и живёт. Мужа-алкоголика ты не прописала и правильно сделала. Так перепишешь дом? Скажи, я нотариуса привезу...

Анна безучастно молчала. Утром ей под наблюдением врача кололи сильное обезболивающее, и боли отступали. Препарат был строгой отчётности. На ночь дежурной медсестре тоже выдавали ампулу. Потом она должна была сдать её уже пустой, израсходованной. Она и сдавала, но...

Так получилось, что все эти две недели в отделении по ночам дежурила одна и та же медсестра, Людмила Петровна. То ли подменилась, то ли людей не хватало. И, как потом стало известно, колола она Анне обычный физраствор, а шприц с обезболивающим продавала за хорошие деньги знакомому наркоману. Он и сдал её потом милиции, когда сам попался. Но это будет позже. А пока...

— Ничего, потерпит ночь! — успокаивала себя Людмила Петровна. Деньги были очень нужны: дочь и зять сидели без работы.

В одну из ночей, когда жуткий нечеловеческий вой Анны разносился по всему отделению, она накричала на неё:

— Какие мы нежные! Назло, что ли, кричишь во весь голос? Ничего, я рожала — не то ещё терпела! Женщина должна уметь терпеть! Одно лишнее беспокойство всем от тебя.

И та замолчала.

Утром Людмила Петровна подошла к кровати Анны и назидательно произнесла:

— Ну, что? Можно терпеть, оказывается? Молодец, никого не беспокоила.

Анна не отозвалась. Она была уже там, где нет боли, болезней и слез. Вскоре накрытое простыней тело вывезли из отделения.

По пути домой Людмила Петровна на мгновенье замедлила шаг у небольшой аккуратной церковки.

— Зайти, что ли, свечку за упокой поставить? И за себя тоже. Не наказал бы Бог...

И попыталась успокоить больную совесть: «Простит, Он же знает, для чего мне деньги были нужны. И не таких прощает... Да и дома ждут».

И пошла дальше, домой.

Рис. Тамары Твердохлеб