В святые дни Христова Рождества, или Победители

(повесть о священномученике Никодиме Белгородском¹)

Вот мы с вами снова вместе встречаем Рождество. А после него, почти до самого Праздника Крещения Господня, будем праздновать святые дни — святки. Конечно, жаль, что нам, покинувшим Россию давным-давно, в страшные дни гражданской войны, уже никогда не доведется отметить Рождество на родине. И все-таки радостно, что даже здесь, на чужбине, в старинном немецком городе под названием Мюнхен, мы встречаем его под сводами православного собора, и слышим слова рождественских песнопений на том самом языке, на котором их сейчас поют в России. Ведь сейчас вся Россия празднует святые дни Рождества — наконец-то тамошний народ, не таясь, может славить Господа, пришедшего в мир. И это после того, как почти семьдесят лет там продолжались гонения на Православную веру. Сколько людей приняло тогда мученическую смерть за Христа! Об одном из них — священномученике Никодиме, епископе Белгородском, я сейчас и расскажу вам². Не только потому, что в юности я не раз встречался с ним. Но еще и потому, что он принял смерть за Христа в святые дни Христова Рождества, которые сейчас празднуем мы с вами.

Глава 1. «Мы к Богу с печалью, а Он к нам с милостью»

Я впервые увидел его, когда вместе с отцом в очередной раз посетил Свято-Троицкий монастырь. Мы ходили туда часто. Потому что в тамошнем Троицком соборе, точнее, в склепе, находившемся в юго-западной части этого храма (этот склеп чаще называли «пещеркой»), покоились мощи Святителя Иосафа Белгородского³. В ту пору он еще не был прославлен⁴. Хотя не только мы, белгородцы, но вся Россия уже второй век почитала его, как святого подвижника. Вот и мой отец, Иоанн Н-ский, священник кладбищенского Свято-Николаевского храма⁵, сколько я себя помню, всегда называл Святителя Иоасафа святым чудотворцем. Еще бы! Ведь он убедился в этом не из книг и не с чужих слов, а на собственном опыте:

— Видишь ли, сынок, — рассказывал он мне, — у нас с матушкой долго не было детей. Сколько мы докторов обошли, только они лишь руками разводили. Мол, тут медицина ничего сделать не может, врач не волшебник, а всего лишь врач. Тогда отправились мы к самому профессору Нейдгарду, о котором рассказывали, будто он даже безнадежных больных на ноги поднимает. Да и он нам то же самое ответил: мол, тут разве что чудо поможет, а наука, увы, здесь бессильна. Вышли мы от него, матушка плачет навзрыд, а я ее утешаю:

— Не плачь, не плачь, Машенька! Вот я накоплю денег, возьму у настоятеля отпуск, да свезу тебя в столицу. Уж там-то мы отыщем такого врача, который нам с тобой поможет! Вот увидишь, мы его найдем!

Посмотрела она на меня, да вдруг усмехнулась так горько, что мне аж не по себе стало.

— Нет, — говорит, — Ваня. Никуда мы не поедем. Что зря туда-сюда метаться? Лишь один Врач сможет нам помочь, если захочет. И к Нему за тридевять земель ехать не надо — Он всегда с нами рядышком. Да мы с тобой все стороной Его обходим...

Ничего я ей не сказал, только обнял ее крепко-крепко, а сам думаю:

— Бедная! Совсем не в себе от горя, вот и городит невесть что. Какого такого врача мы стороной обходим? Только... ведь это и впрямь так. Мы у земных врачей помощи искали. А о Боге, о Небесном Враче, позабыли. Люди нам помочь не смогли. Так может быть, Господь поможет?

Вот и стали мы с матушкой Богу молиться, чтобы, если Ему угодно, послал он нам дитя. И вскоре приснился ей сон...

— Вижу, — говорит она мне, — стоит передо мной седой человек в архиерейской одежде, вылитый Владыка Иоасаф, как его на портретах рисуют, держит на руках ребенка и протягивает мне: на, мол, возьми! Пойду-ка я в Троицкий монастырь да закажу по Владыке Иоасафу панихиду. Вдруг он у Бога вымолит нам дитя...

Не раз, и не два, а много раз ходила моя матушка в Свято-Троицкий монастырь. И панихиды по Святителю Иоасафу заказывала, и сама молилась у его гроба. Мне бы ее веру! Сколько раз я думал — зря она старается, не слышит нас Бог, где Ему до нас! Господи, прости мое маловерие! Как взгляну на тебя, воочию убеждаюсь: жив Господь! По молитвам моей матушки, твоей покойной мамы, вымолил нам тебя у Бога Святитель Иоасаф. Потому-то и назвали мы тебя в его честь: Иоасафом. Знай это и помни: где люди не помогут, там Бог поможет. Мы к Нему с печалью, а Он к нам с милостью. Не обходи его стороной — с Богом пойдешь — до блага дойдешь!

Глава 2. Паломник с далекого Севера

Возможно, вам кажется, что я уклонился от рассказа? Но нужно же было объяснить вам, почему мы с отцом так часто бывали в храме, где почивали мощи Святителя Иоасафа. Вот тогда-то мы его впервые и увидели... Впрочем, наверняка не обратили бы особого внимания на этого человека, если бы нам не указал на него отец Илия.

Придется все-таки снова отвлечься, чтобы рассказать вам об отце Илии. Почему — поймете потом.

Надо сказать, что с виду этот человек был предельно немощен. Маленького роста, почти карлик, худой, со слезящимися глазками и огромным красным носом, чрезвычайно подвижный, несмотря на свою старость. И крайне общительный, пожалуй, даже болтливый. Разве такими бывают настоящие монахи?

По рассказам отца, до пострига отец Илия звался Иваном и служил псаломщиком⁶ в Никольском храме. О том, какую жизнь он вел тогда, лучше всего говорило сложенное про него присловье «дьячок Иван вечно пьян». Когда же, как пошучивал отец Илия, у него «печали и болезни вон полезли», он подал прошение, чтобы его приняли в Свято-Троицкий монастырь. Вот так он и стал монахом. Хотя мне всегда думалось — ну, какой же он монах? Только по одежде. А, как известно, одежда монахом не делает.

Послушание, которое нес отец Илия в монастыре, в наших храмах обычно поручают старым женщинам. Иногда его шутливо называют «дежурство по подсвечникам». В то время, когда в соборе не было службы, отец Илия сидел в уголке собора на низенькой скамеечке с четками в руках. Со стороны могло показаться, что он дремлет. Однако на самом деле отец Илия бдительно наблюдал за подсвечниками. И стоило какой-нибудь свечке накрениться и начать таять, или упасть на пол, как он вскакивал со своей скамеечки, с юношеской быстротой устремлялся к подсвечнику и наводил на нем порядок. А потом возвращался в свой укромный угол.

Вот и в этот раз, когда мы с отцом пришли в монастырский собор, чтобы помолиться в пещерке Святителя Иоасафа, отец Илия пребывал на своем насиженном месте в углу. Впрочем, заметив нас, он тут же вскочил и направился к нам. Зато мы замерли на месте. Из склепа Святителя Иоасафа выходил незнакомый осанистый монах, на вид лет сорока. Кто он?

В это самое время кто-то толкнул меня в бок. Разумеется, это был отец Илия.

— Видишь его, Асафушка?⁷ — зашептал он мне прямо в ухо, обдавая меня терпким запахом лука. — А знаешь, кто это? Это — архимандрит, нездешний, из Олонецкой губернии приехал. Говорят, он ученый, академик⁸, да еще и писатель...книги про святых пишет. А еще он в тамошней духовной семинарии самый главный. Ректор... а там, гляди, и архиереем станет.

Отец недовольно взглянул на отца Илию. В самом деле, разве пристало монаху собирать и пересказывать другим разные слухи и сплетни! Что нам до этого заезжего архимандрита? Мало ли паломников приезжает к нам поклониться гробу Святителя Иоасафа? Хотя радостно, что его знают и почитают даже на далеком Севере, где, как рассказывают, круглый год лежит снег, а по улицам городов разгуливают олени и белые медведи. Вот бы на них поглядеть!

— А знаешь, как его зовут? — донесся до меня голос отца Илии. — Его зовут отцом Никодимом. Вот оно как: архимандрит Никодим...

Кажется, отец Илия еще что-то рассказывал о нем. Но все его слова у меня, как говорится, в одно ухо влетали, в другое вылетали. Да и зачем мне было их запоминать? Ведь я вижу этого паломника с далекого Севера в первый и в последний раз.

Никогда мне его не забыть...

Глава 3. Новый епископ

Теперь мне придется «перескочить» через целых четыре года. Хотя за это время случилось много знаменательных событий, достойных отдельного рассказа. И самым главным из них были торжества по случаю прославления Святителя Иоасафа в лике святых. На эти торжества прибыло множество паломников со всех концов России. В том числе и сестра государыни императрицы, великая княгиня Елизавета Феодоровна⁹, в ту пору уже настоятельница построенной ею в Москве Марфо-Мариинской обители. Приехал и великий князь Константин Констатинович, военный и поэт, печатавшийся под инициалами К.Р. Что до государя императора с семейством, то они приехали в наш город позднее, в декабре того же года, по дороге из Ливадии. Между прочим, именно наш государь позаботился о том, чтобы всенародно почитаемый Святитель Иоасаф наконец-то был прославлен. И вот теперь он, царь земной, приехал к нам, чтобы почтить память святого служителя Царя Небесного.

Я был очевидцем этих событий. Например, я своими глазами видел живую ленту из богомольцев, стоявших ночью со свечами вокруг Троицкого собора. Они часами стояли, читая молитвы, в ожидании, когда им выпадет счастье приложиться к мощам Святителя Иоасафа. Возможно, кто-то из тех людей жив и поныне... помнит ли он ту ясную сентябрьскую ночь, как помню ее я?

Еще я видел, как исцелялись больные, когда мимо них несли раку с мощами Святителя Иоасафа. И как, видя это, обретали веру люди, пришедшие на это торжество просто из любопытства. А разве обретение человеком веры — не меньшее чудо, чем выздоровление от неизлечимой болезни... да что там!... чем его воскрешение из мертвых. «Был мертв и ожил, пропадал и нашелся»¹⁰.

Так прошел 1911 год. А в следующем году я пошел учиться. Разумеется, отец отдал меня не в городскую гимназию, а в духовное училище. Ведь он, священник, мечтал видеть священником и меня, своего единственного сына. Учиться мне нравилось, и вскоре я уже стал отличником.

— Молодец, сынок! — похвалил меня отец, когда я с отличием закончил первый класс. — Если бы твоя мама была жива: то-то бы она за тебя порадовалась! Только смотри, не возгордись. Помни: Бог гордым противится, а смиренным помогает.

Спустя несколько месяцев после этого произошло еще одно событие. К нам в Белгород назначили нового епископа.

... — Значит, теперь у нас будет новый Владыка¹¹. — задумчиво произнес отец, повязывая поверх нового шерстяного подрясника широкий пояс, расшитый цветным стеклярусом. Этот пояс, некогда вышитый моей покойной матерью, он надевал лишь в особо торжественных случаях. Но сегодня как раз выдался именно такой случай: отцу, в числе других городских священников, предстояло сослужить новому епископу.

— А он откуда? — полюбопытствовал я.

— Откуда? Из нашей же Курской епархии. Бывший викарный епископ Рыльский. А родом он с Севера, из Архангельской губернии. Интересно, каков окажется? Небось, строгий... Говорят, он до того, как епископом стать, в нескольких семинариях ректором был, а там без строгости нельзя. А ну, как он и нас строжить начнет? Да ладно, время покажет. Давай-ка, одевайся поскорее, а то, не дай Бог, на службу опоздаем.

Когда мы добрались до Свято-Троицкого собора, вокруг уже толпился народ. Казалось, сюда сошелся, сбежался, съехался весь Белгород. Еще бы! Ведь не каждый день в город приезжает новый епископ!

Протискиваясь вслед за отцом сквозь толпу, я слышал обрывки разговоров, которые вели между собой горожане:

— А какой он из себя? Молодой или старый? — спрашивала какая-то женщина.

— Да зачем тебе это знать? — ответил ей густой мужской басок. — Ты лучше его книжки почитай.

— А про что же он пишет-то?

— Про подвижников. И про тех, которые уже прославлены, как наш Святитель Иоасаф, и про тех, кто еще не прославлен. Между прочим, я одну его книжку в соборной лавке неделю назад видел. Называется «Жизнеописания подвижников благочестия 18—19 века»¹². Толстая такая, надолго читать хватит. Это тебе не какая-нибудь там пустая «Пещера Лейхтвейса», а божественная книга, душеполезная! Вот, купи ее, да и почитай...

— Охти! А я-то и не знала! А вдруг ее уже раскупили? Вот беда-то!

— Да ладно, не охай! Я тебе дам почитать другую книжку нашего Владыки. Называется «Архангельский Патерик». Мне ее кум из столицы привез. Там и про Соловецких святых написано, и про праведного отрока Артемия Веркольского. Только смотри, верни обратно!

— А правду говорят, будто он только что к нам приехал? И уже служить будет! Экой молитвенный!

— Еще бы нет! А нашего Святителя Иоасафа, говорят, так почитает, так почитает...

Наконец, мы с отцом вошли в собор. Он тоже был полон народа. Однако отец Илия был тут как тут. Он цепко ухватил меня за локоть и потащил в свой уголок:

— Иди сюда, Асафушка! Мы с тобой маленькие, нам тут обоим места хватит. В тесноте, да не в обиде...

Втайне сердясь на отца Илию за то, что он обращается со мной, как с маленьким, я все-таки встал рядом с ним. Надо сказать, что его уголок был весьма укромным. Однако оттуда я мог видеть только спины стоявших передо мной богомольцев. А мне так хотелось хоть одним глазком взглянуть нового епископа!

Но тут я заметил скамеечку, на которой имел обыкновение сидеть отец Илия, наблюдая за порядком в храме. Конечно, она была маленькой и шаткой. Однако на безрыбье и рак рыба — я вскарабкался на нее, приподнялся на цыпочки...и чуть не свалился на отца Илию. Потому что узнал в стоящем на амвоне епископе того самого архимандрита Никодима, которого несколько лет тому назад уже видел в этом храме. Значит, теперь он будет нашим епископом!

От волнения я не слушал, что он говорил. Кроме одной, самой последней фразы:

— Принес я вам с далекого и холодного Севера сердце любящего отца¹³.

Слезы нахлынули у меня на глаза. Еще миг, и я заплакал бы, как вдруг...

— Лицемер! — злобно прошипел кто-то совсем рядом. Я обернулся, и увидел высокого плечистого семинариста со шрамом на левой щеке. Прикусив тонкую губу, с искаженным от ненависти лицом, он, не отрываясь, смотрел на Владыку Никодима...

Глава 4. Я встречаюсь с Владыкой Никодимом

На святках, а именно на второй день после Рождества Христова, когда праздновалась память святого апостола и первого мученика архидиакона Стефана, Владыка Никодим приехал к нам в училище. Такова была традиция: в праздничные дни архиереи посещали духовные школы своей епархии, поздравляли учеников и выслушивали их ответные поздравления.

Нас собрали в актовом зале. Однако епископ отчего-то запаздывал, и от нечего делать мы начали перешептываться. Разумеется, речь шла о новом Владыке.

— А знаете, откуда он родом? — с таинственным видом прошептал Вася, сын дьякона Спасо-Преображенского собора. Учился Вася так себе, зато был страстным охотником собирать всякие новости, которые он потом пересказывал нам. — Нет? А вот я знаю. Мне папа рассказывал, а ему — кто-то из монастырских. Значит, так. Родом он из Архангельской губернии, из семьи священника Михаила Кононова¹⁴. Папа говорил, что у них на Севере есть целый род священников Кононовых, чуть ли не с семнадцатого века. До того, как он в монахи постригся, его звали Александром. Сперва он учился в Архангельской духовной семинарии...

— Погоди-ка! — перебил его Миша Кулижников, мой сосед по парте. Миша был из тех, кто думает много, но говорит редко, зато метко. — Это не та ли самая семинария, где батюшка Иоанн Кронштадтский¹⁵ учился? Он ведь тоже был родом из Архангельской епархии.

— Точно... — Вася с изумлением уставился на Мишу. — Выходит, они и впрямь в одной семинарии учились! Постой-ка! Ведь папа говорил, что Владыка Никодим был знаком с отцом Иоанном. И что будто бы именно отец Иоанн благословил его книги про святых писать. Вот оно значит как!

— Да ты дальше, дальше рассказывай! — нетерпеливо прервал его кто-то сзади. — А то Владыка вот-вот приедет, а мы про него ничего и не знаем...

— А о чем я говорил-то? — замялся Вася. — Ах да, вспомнил! Значит, так. Дальше его, как отличника, послали учиться в Духовную Академию...ту, которая в столице¹⁶ (Вася загнул один из пальцев на руке). И там он принял монашеский постриг с именем Никодима, в честь преподобного Никодима Кожеозерского¹⁷. А когда он окончил Академию, его там же, в столице, назначили смотрителем Александро-Невского духовного училища (он загнул еще один палец), потом он в Калуге был ректором семинарии (теперь на Васиной руке остались всего два не загнутых пальца), потом... забыл! Нет, вспомнил — затем его на Север послали, в Олонецкую губернию, тоже ректором семинарии. Ну, а потом он стал епископом, сначала Рыльским, потом нашим, Белгородским.

— Значит, он еще и книги пишет... — задумчиво произнес Миша Кулижников. — По благословению самого отца Иоанна...

— Да я же уже об этом говорил! — оборвал его Вася. — У нас дома есть две его книжки про северных святых: «Олонецкий Патерик» и жизнеописания подвижников Соловецкого монастыря. А еще папа говорил, будто Владыка Никодим написал несколько акафистов¹⁸: преподобным Иову Ущельскому, Трифону Печенгскому, Никодиму Кожеозерскому и Святителю Иоанну Златоусту. За акафист Святителю Иоанну он даже благодарность от Синода получил.

— Значит, он книги про святых пишет... — продолжал размышлять вслух Миша. — Интересно, а про нашего Святителя Иоасафа он тоже книгу напишет?

Вася обернулся, чтобы ответить, но не успел — в зал вошел епископ Никодим. И певчие запели тропарь Рождеству Христову.

Когда они смолкли, Владыка поздравил нас с Праздником. А потом мы читали ему стихи, пели колядки. Когда же закончили, он благословил нас и каждому вручил бумажный образок Рождества Христова.

— Как тебя зовут? — спросил он, когда очередь дошла до меня.

— Иоасаф. — ответил я.

— Он у нас первый ученик в классе, — прибавил стоявший рядом отец инспектор.

— Вот как... — Владыка Никодим улыбнулся. — И кем же ты хочешь стать, когда вырастешь, Иоасаф?

— Священником, — ответил я. — Как мой папа.

— Он — сын отца Иоанна, — произнес инспектор, — священника из Никольской церкви. Почтенный человек, добрый, набожный — вот и сын в него пошел.

— Вот оно как, — задумчиво произнес Владыка Никодим, пристально вглядываясь в меня, словно прозревая что-то, видимое лишь ему одному. — Вот оно как...

Домой я летел, словно на крыльях. Ведь сегодня меня поздравил с Рождеством Христовым сам наш Владыка, епископ Никодим! Вот это радость так радость!

На следующее утро я не пошел в Никольский храм вместе с отцом, а спозаранку побежал в Троицкий монастырь. Потому что очень хотел снова увидеть Владыку Никодима, послушать, о чем он будет говорить с амвона. Отчего-то мне казалось, что я услышу от него слова, которые изменят всю мою жизнь.

Увы, меня ожидала совсем иная встреча!

Глава 5. Мой новый друг

...-Хочешь, покажу, где раки зимуют?

Я остановился. Дорогу мне преграждал рослый, лохматый оборванец.

— Хочешь, покажу, где раки зимуют? — переспросил он, надвигаясь на меня.

— Нет. — ответил я, отступая назад. Он ощерил гнилые зубы.

— Все говорят «нет». — Наглая ухмылка на его лице не предвещала ничего хорошего. — А хочешь, малявка, покажу тебе, где раки зимуют?

— Не надо... — на сей раз я уже перепугался не на шутку. Но его, похоже, забавлял мой страх:

— Все говорят «не надо». Надо, птенчик, надо. Эй, братцы, сюда! Покажем ему, где раки зимуют!

В следующий миг вокруг меня запрыгало, заблеяло, заулюлюкало несколько парней. Один из них сорвал с меня шапку. Другой вывернул мне карман, и я услышал жалобный звон монетки, выпавшей из его руки на булыжную мостовую. Третий больно щелкнул меня по лбу. Я вскрикнул и закрыл голову руками. Да и что еще мне оставалось делать? Их было много, а я — один. И некому было прийти мне на помощь. Господи, помоги! — взмолился я...

— А ну, убирайтесь отсюда! — раздался чей-то звонкий голос. — Не смейте его трогать!

— Сам вали отсюда, кутейник!¹⁹ — огрызнулся мой обидчик. — Тоже мне, защитник нашелся! Кутейка-балалайка-соломенна струна! Бей его, ребята!

До меня донесся глухой звук удара, потом еще один... И вдруг мой обидчик взвыл от боли.

— Не надо...я же пошутил...что, мне и пошутить нельзя? Тикаем, братцы!

Когда я осмелился открыть глаза, моих обидчиков и след простыл. А рядом, положив мне руку на плечо, стоял высокий плечистый семинарист со шрамом на левой щеке...кажется, я уже где-то видел его. Вот только где именно?

— Не бойся, приятель. — успокоил он меня. — Больше они тебя не посмеют тронуть. А, если кто захочет тебя обидеть, будет иметь дело со мной.

— Спасибо... — проговорил я сквозь слезы. — А как тебя... вас... зовут?

— Павел, — произнес он, протягивая мне руку. — Павел Рахов.

Так это сам Павел Рахов! Семинарист, о бесстрашии и лихих проделках которого у нас в училище рассказывали легенды. Самый сильный, самый смелый, самый умный! И вот теперь он предлагает мне свою дружбу. Неудивительно, что я обеими руками схватился за протянутую мне руку!

— Добре. — усмехнулся он. — А как тебя зовут? Иоасаф? Вот что, Асаф, хочешь, я тебе интересную книжку дам почитать? Хочешь?! Тогда пошли ко мне!

И я пошел за ним, совсем забыв о том, что направлялся совсем в другое место: в храм, к Владыке Никодиму...далеко же увел меня этот новый друг!

Книга, которую он мне дал, называлась «Спартак»²⁰. Никогда прежде не читал я ничего подобного — ведь мой отец-священник считал чтение светских книг пустой тратой времени, и признавал только духовные книги. Неудивительно, что я за три дня (точнее, ночи, так как читать приходилось тайно от отца) прочел «Спартака». После чего прибежал к Павлу, чтобы вернуть ему книжку.

— Ну как, понравилось? — спросил он.

— Очень! — воскликнул я. — А еще что-нибудь такое у тебя есть?

— А как же? — усмехнулся он. — И получше кое-что есть...

С тех пор я зачастил к Павлу за книгами. И вскоре прочитал не только «Спартака», но и рассказы Максима Горького, и «Андрея Кожухова», и «Овода», и много других подобных книг. Однако Павел не просто давал мне книги: он подолгу беседовал со мной. О том, как несправедливо устроен мир, в котором одни люди пользуются всеми благами жизни, в то время, как другие не имеют даже хлеба насущного. Но если бы бедные и обездоленные, вместо того, чтобы терпеть гнет и смиряться, восстали против своих угнетателей, отняли у них богатства и поделили их поровну между всеми, на земле настало бы царство свободы и счастья. Сначала я слушал Павла с опаской. Ведь он говорил прямо противоположное тому, чему меня учили и отец, и преподаватели семинарии. Вдобавок, он крайне недоброжелательно отзывался о Владыке Никодиме, называя его обманщиком и пособником угнетателей. Но, как говорится, капля камень долбит. Чем больше я слушал Павла и читал его книги, тем больше мне казалось, что он говорит правду. В самом деле — разве это подвиг: безропотно сносить лишения и муки, вместо того, чтобы восстать и покарать злодеев? Разве это подвиг: бежать от мира, лежащего во зле, или покорно терпеть это зло, вместо того, чтобы дать ему бой, как это делали Спартак, Овод...со временем в списке героев прибавлялись все новые и новые имена из книг, которыми щедро снабжал меня мой новый друг. Мысленно я был с ними, не замечая, что все больше и больше отдаляюсь от Бога. Как это происходит со всеми, кто ищет истину «на стране далече», забыв о Том, Кого называют Путем, Истиной и Жизнью²¹.

Глава 7. Самые главные слова

— Что это, сынок? — встревожился отец, увидев в конце учебного года мой табель с отметками. — Ты же раньше так хорошо учился. А теперь — сплошные «тройки». Уж не заболел ли ты? Нет? Что же тогда с тобой случилось? Вот что, сынок: сходи-ка ты в собор, закажи молебен Святителю Иосафу, да сам хорошенько ему помолись. Глядишь, все у тебя и наладится...

Разумеется, я вовсе не собирался признаваться отцу в том, что мне опостылело духовное училище. Где ему это понять? Ведь сам он всю жизнь обманывает простой народ, уговаривая людей терпеть и смиряться, вместо того, чтобы звать их к борьбе... Что ж, пожалуй, я все-таки схожу в собор. Иначе мой отец точно заподозрит неладное, а там прознает и про мою дружбу с Павлом, и про книжки, которые он дает...что будет тогда? А тут я как бы невзначай перекинусь словечком с отцом Илией. А потом этот сплетник не преминет рассказать отцу, что я был в соборе, отстоял службу, молился Святителю Иоасафу. Конечно, это ложь, но ложь во спасение. Или, как написано в той последней книжке, которую дал мне почитать Павел: ради благого и правого дела любые средства хороши.

Мой хитрый план вполне удался. Когда я переступил порог собора, Литургия уже началась. Подойдя к отцу Илии, я встал рядом с ним. Он заметил меня, улыбнулся, вынул из кармана своего подрясника просфору и сунул ее мне в руку. Экий назойливый!

Впрочем, скоро я забыл об отце Илии. Не отрываясь, я смотрел на величественную фигуру человека, возглавлявшего Богослужение. То был Владыка Никодим.

Вот он вышел на амвон и произнес:

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. В Послании к Римлянам Святой Апостол Павел писал: «не будь побежден злом, но побеждай зло добром»²²...

Вслед за тем он стал рассказывать о Святителе Иоасафе. И, хотя кое-что из того, о чем он рассказывал, мне было уже известно, я слушал его затаив дыхание, словно воочию видя то, о чем он говорит:

Вот темной ночью Святитель Иоасаф, раздав тайную милостыню бедным, возвращается в свою келью. А монастырский сторож ловит его и бьет, приняв за вора...а потом вместо наказания получает от Святителя награду.

Вот в темном лесу на едущего куда-то Святителя Иоасафа нападают разбойники. Но, узнав в нем своего архиерея, просят у него благословения. «Не благословлю, не тем вы занимаетесь» — отвечает им епископ. А потом один из этих разбойников приходит к нему с покаянием. И, хотя на совести этого человека немало злых дел, Святитель Иоасаф укрывает его в своем монастыре, давая преступнику шанс снова стать честным человеком: «ты мне хлеб попеки, а я о тебе попекусь».

Вот Святитель Иоасаф стоит перед белгородским губернатором.

— Как Вы можете так поступать, Владыко! — раздраженно говорит тот. — Зачем Вы посылаете в тюрьму передачи этому человеку? Это же государственный преступник! Разве так ведут себя истинные верноподданные? Закон велит нам карать врагов!

— А Господь заповедал нам творить добро и ближним, и даже врагам. — отвечает ему Святитель. — Если бы на месте этого человека оказался кто-то другой, или Вы сами — я поступил бы точно также.

Что я слышу? Выходит, Святитель Иоасаф вовсе не смирялся с царившим в мире злом и не потакал ему. Он тоже боролся с ним...и побеждал зло добром. И даже после своей кончины он продолжает побеждать зло: исцеляет больных, приходит на помощь к утратившим надежду. Мне ли это не знать?!

Какими же лживыми после этого показались мне герои из книжек Павла, которые, обещая людям счастье и свободу, не приносили им ничего, кроме страданий и смерти!

Вот так, негаданно-нежданно, даже против своей воли, я услышал от Владыки Никодима слова, которые вернули меня к вере.

Глава 8. «Скоро мы его заставим замолчать»

Прошло еще несколько лет. За это время я с отличием окончил духовное училище, а потом и семинарию. Между прочим, на выпускном торжестве Владыка Никодим вручил мне свою недавно изданную книгу о Святителе Иоасафе. Много раз я слышал разговоры о том, будто Владыка собирает материалы к этой книге. И вот теперь она была у меня в руках, новенькая, еще пахнувшая типографской краской. Почему-то мне подумалось: не случайно Владыка Никодим подарил мне книгу про святого, которому я был обязан своим появлением на свет и чье имя носил. Уж не является ли это знаком свыше? Уж не воля ли Господня на то, чтобы я, по примеру Святителя Иоасафа, тоже стал монахом?

Долго я раздумывал над этим. И, чем больше думал, тем больше крепло во мне желание уйти в монастырь. Наконец, я решился открыться отцу. И попросить у него благословения на то, чтобы стать послушником.

Услышав мое признание, отец низко склонил седую голову.

— Воля Господня да будет! — тихо произнес он. — Помнишь, сынок, житие Святителя Иоасафа? Однажды его отец Андрей Горленко увидел сон: его маленький сын Иоаким стоит на коленях перед Божией Матерью, и ангел облачает его в архиерейскую мантию. А ведь он так надеялся, что сын унаследует и приумножит его богатства и власть! И в скорби сердечной он воскликнул: «нам же, родителям, Пречистая, что оставляешь?» Прежде я думал: как это отец святого Иоасафа осмелился противиться Божией воле? Разве смеет человек вопрошать Бога: «а что Ты оставляешь мне»? Но вот теперь я сам готов произнести эти слова... Господи, прости меня за это! Ведь Святитель Иоасаф был у своих родителей первенцем. А у меня ты — единственный сын. Если ты уйдешь в монахи, наш род пресечется навсегда. Но смею ли я противиться Божией воле? Господь дал нам тебя. И, если Он призывает тебя служить Ему — будь воля Его благословенна!

Вскоре после этого разговора с отцом я стал послушником Свято-Троицкого монастыря. Теперь я гораздо чаще видел Владыку Никодима. И часто прислуживал ему в алтаре Троицкого собора. Надо сказать, что Богослужения он совершал часто, а по Праздникам — всегда. И когда он служил, то погружался в молитву настолько, что я не узнавал его. Тогда он казался мне посланником Небес, сошедшим к земным людям. Наверное, таким же был когда-то и Святитель Иоасаф. Не случайно же Владыка Никодим так почитал его. Видимо, он чувствовал свое духовное родство со Святителем Иоасафом. Позднее я понял, что это и впрямь было так.

Тем временем наступил 1917 год. А потом в нашей стране началась братоубийственная гражданская война. Она не обошла стороной и наш Белгород. В конце 1918 г. город захватили красные. О том, что они творили у нас, я не буду рассказывать. Мне больно вспоминать об этом, а вам будет горько это слушать. Скажу лишь о том, что весь наш город тогда жил в страхе. Шепотом, с оглядкой, люди делились страшными рассказами о расстрелах и грабежах, о захватах заложников, о надругательствах над святынями. Уж не последние ли времена настали? — спрашивали они друг друга. — Господи, заступи, спаси и помилуй нас!

В один из тех дней, в самом конце декабря, к нам в монастырь нагрянули вооруженные матросы. Войдя в собор, они, не снимая бескозырок, и о чем-то переговариваясь между собой, направились к раке Святителя Иоасафа. Один из них швырнул на пол окурок...

— Что вы делаете! — закричал отец Илия, устремляясь к ним. Я бросился к нему на подмогу. Однако старик опередил меня. Еще миг — и он уже стоял перед матросами, преграждая им дорогу. — Опомнитесь! Вы же в храме!

Но высокий худощавый матрос, шедший впереди, отшвырнул его, так что я едва успел подхватить старика:

— А ну, прочь с дороги! Видите, как они боятся правды! Ну что, теперь вы мне верите?

Матросы окружили раку Святителя Иоасафа. Кто-то уже протянул руку, чтобы открыть ее крышку...

— Стойте!

Матросы обернулись. Из алтаря вышел пожилой монах в рясе, на которой поблескивал серебряный наперсный крест. Это был наместник нашего монастыря, иеромонах Митрофан.

— Не смейте! — гневно обратился он к матросам. — Креста на вас, что ли, нет? Побойтесь Бога! Он долго ждет, да больно бьет!

— Да мы-то тут причем? — испуганно пробормотал молодой рыжеусый матросик, отступая назад и поспешно снимая бескозырку.

— Мы-то крещеные. — добавил другой и размашисто перекрестился. — Это все он. — С этими словами он показал на высокого худощавого матроса, который, видимо, был их вожаком. — Это он нам сказал...

— Я сказал правду! — визгливо выкрикнул высокий матрос. — Я всегда говорю правду! Я сказал, что придет время, когда люди будут поклоняться золотым гробницам, полным мерзости и мертвых костей! Так в Библии написано! Так и надо верить, по Библии, как Бог учил! А не так, как вы учите, обманщики!

— Это мы-то народ обманываем?! — гневно воскликнул отец Митрофан. — Нет, это вы, сектанты, его обманываете. Что вы, что безбожники — одного поля ягодки, людей от Божией правды отвращаете. А ну-ка, Иоасаф (обратился он ко мне), принеси сюда Библию! Принес? А теперь, умник, покажи, где тут написано то, о чем ты говоришь? То-то же, что найти не можешь. Потому что нет тут таких слов. А есть вот что...

Отец Митрофан полистал книгу и вскоре нашел нужное место:

— Вот. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты...»²³ Взгляни сам. Видишь, как на самом деле в Евангелии написано. Зачем же ты ради своей выгоды слова Спасителя сикось-накось перевираешь?

Высокий матрос глядел на него исподлобья и молчал. А потом вдруг опрометью бросился вон из храма. Тогда отец Митрофан подошел к раке Святителя Иоасафа и поднял крышку. Матросы отпрянули:

— Вот это да! Как живой лежит!

— Теперь понимаете, что все они вас обманывают! — строго произнес отец Митрофан. — И этот сектант, и безбожники. А правда — вот она где! — с этими словами он показал на Крест, венчающий соборный иконостас.

— Как не понять... теперь понимаем...простите нас, батюшка. — послышалось в ответ.

— Нам бы житие Святителя почитать. — попросил рыжеусый матросик.

— Давно бы так! — обрадовался отец Митрофан. — Сбегай-ка за книгами, Иоасаф! Вот, возьмите все по книжке и прочтите. Да впредь не верьте всяким обманщикам. А теперь ступайте с Богом!

Матросы ушли, унося с собой подаренные книжки. Однако все мы понимали: в любой миг к нам снова могут нагрянуть незваные гости. Но уже не для того, чтобы спорить о вере, а просто, чтобы надругаться над святынями, ограбить обитель, пролить нашу кровь. Они могут войти и в любой храм. В том числе в Свято-Николаевский, где служит мой отец. Защитит ли тогда его Бог?

Мне стало страшно за отца. И, не в силах совладать с этим страхом, я отпросился у наместника и пошел навестить его, молясь по дороге, чтобы мои страхи оказались напрасными, и я нашел отца живым и невредимым.

Я шагал по знакомым улицам, которыми мы с ним много раз ходили в Свято-Троицкий монастырь. Я знал здесь каждый дом...вот в этом выбеленном домике жила пожилая чиновничья пара, и у них на окне, над горшками с цветущей геранью, всегда висела клетка с канарейкой или щеглом. Но сейчас я не узнал этого дома, как не узнавал и домов на других улицах. Все окна были наглухо закрыты ставнями, а сами улицы выглядели пустынными. Так что мне казалось — я иду по вымершему городу.

Дом отца был уже совсем близко. И тут впереди раздался выстрел. Потом еще один. Я остановился, не смея идти дальше, словно человек, внезапно увидевший у себя под ногами бездонную пропасть и застывший в страхе на самом ее краю. Не повернуть ли назад? Но в этот миг я вспомнил об отце. Что если какой-нибудь красноармеец, матрос или просто бандит в этот миг целится в него? И я побежал вперед, туда, где в конце улицы виднелась зеленая крыша отцовского дома. Я должен успеть! Я должен спасти отца! А, если надо, умереть вместо него!

Я мчался, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг. Пока с разбега не налетел на какого-то человека. Впрочем, уже в следующий миг я узнал его:

— Павел? Здравствуй, Павел!

Да, это и впрямь был Павел Рахов. Сколько лет я не видел его! Точнее, сколько лет прошло с тех пор, как он исчез, а куда — об этом не знала даже его мать, ворчливая старуха, обиженная на весь мир, особенно же на архиереев, которые не ценили ее покойного мужа, так что он всю жизнь промыкался в дьяконах, хотя мог бы стать священником, даже настоятелем какого-нибудь храма, и жить припеваючи, не хуже других... А перед этим Павла исключили из семинарии за участие в тайном революционном кружке и хранение запрещенных книг. И вот сейчас он стоял передо мной, прижимая к себе увесистый узел, сделанный из цветастой женской шали. И это — герой моего детства?!

Павел тоже узнал меня.

— Иоасаф? Это ты!? Только ты, как я погляжу, в монахи подался... — брезгливо процедил он.

— Пока что нет. — ответил я. — Но, Бог даст, буду монахом. Как Святитель Иоасаф и Владыка Никодим.

— Больно речист твой Владыка. — огрызнулся мой бывший друг. — Ну да ничего, скоро мы его заставим замолчать. А за ним и всех попов передавим, как клопов. Так что брось-ка ты лучше их, пока не поздно, и иди к нам. А я по старой дружбе замолвлю за тебя словечко перед нашим комиссаром товарищем Саенко. Подумай хорошенько, монашонок. А как надумаешь, приходи ко мне. Не то смотри, как бы потом пожалеть не пришлось!

Глава 9. «Крест Тебе готовят люди»...

...Праздничная Рождественская служба только что закончилась. И теперь Владыка Никодим поздравлял нас с Рождеством Христовым. К нему по очереди подходили сослужившие ему священники, потом дьякона, потом простые монахи...вот, получив благословение, отошел от него отец Илия. Я, как послушник, стоял одним из последних в этой веренице людей, глядя на Владыку Никодима. Почему-то мне вспоминались слова рождественской колядки:

«Скоро мы его заставим замолчать» — на днях сказал мне Павел. И впрямь — красные в любой миг могут расправиться с нашим Владыкой. Как они уже расправились с киевским митрополитом Владимиром, с пермским архиепископом Андроником и Тобольским епископом Гермогеном²⁴. Тем более, что Владыка Никодим в своих проповедях то и дело обличает ложь и жестокость новой власти. Неужели он не понимает, что за это может поплатиться жизнью? Почему, отправившись по осени в Киев на съезд архиереев юга России, он не остался там, а вернулся в Белгород? Говорят, ему советовали не делать этого, не подвергать риску свою жизнь. Почему же он не последовал этим советам? Разве он не ведает, что ему уже готовится Крест?

Впрочем, стоит ли сегодня думать об этом? Ведь на дворе великий Праздник — Рождество Христово. Сейчас весь мир радуется приходу в мир Спасителя. Я читал, что раньше в этот день люди старались совершать только добрые дела. Обидеть человека в святые дни Рождества считалось большим грехом. Кто посмеет решиться на такой грех?

Вдруг дверь собора распахнулась. В сопровождении вооруженных красноармейцев в храм вошел высокий плотный мужчина средних лет в белом овчинном полушубке, в черной косматой папахе, надвинутой по самые брови. И все мы в ужасе отпрянули назад, узнав в нем чекиста Степана Саенко, прозванного «комиссаром смерти»²⁵.

— Я комендант города. Именем советской власти вы арестованы. — произнес Саенко, с нескрываемой ненавистью глядя на Владыку Никодима.

Не говоря ни слова, епископ благословил нас и последовал за ним. А мы... мы молча стояли и смотрели, как его уводят. Понимая, что его ведут на смерть.

Глава 10. «За благое дело и смерть не страшна»!

Да, мы стояли и смотрели, как его уводят. Никто из нас не попытался преградить чекистам дорогу или последовать за Владыкой Никодимом. Не судите нас строго — человек часто бывает слишком слаб перед лицом неодолимого страха. А что может быть страшнее того, когда в разгар праздника к людям внезапно является смерть за своей страшной жатвой? И вот в святые дни Рождества она посетила и нас.

Вот Владыка Никодим перешагнул порог. Вот за ним захлопнулась дверь, словно крышка гроба. И тогда по собору пронеслось рыдание.

— Господи, как же так? Они же убьют нашего Владыку... Что же нам теперь делать?

— Слезами горю не помочь. — громко и строго сказала пожилая женщина с высокой прической, полускрытой белым кисейным шарфом, и с жемчужными сережками в ушах, по виду, учительница. — Мы должны все вместе пойти к ним и потребовать, чтобы Владыку отпустили. Они не посмеют нам отказать. Вот увидите.

— А если они и нас убьют? — робко спросил кто-то. — Они ведь могут. Они все могут...

— Эх ты, трус! — оборвал его мужской голос. — Двух смертей не бывать, а одной не миновать! А за благое дело и смерть не страшна!

И мы отправились к зданию ЧК. Сначала нас было немного. Но по пути к нам присоединялись все новые и новые люди, словно весь Белгород встал на защиту Владыки Никодима. Я шел в толпе, рядом с отцом Илией. А за пазухой у меня была небольшая икона, освященная на мощах Святителя Иоасафа. Поэтому мне казалось, что святой Иоасаф тоже идет с нами. А раз это так — чего нам бояться? Мы спасем Владыку. Ведь если Бог за нас — кто против нас?²⁶

Так мы дошли до здания ЧК и обступили его крыльцо. Через некоторое время на пороге показался Саенко в сопровождении вооруженных красноармейцев:

— Чего пришли! — закричал он. — А ну, расходитесь по домам!

Навстречу ему шагнула пожилая женщина, которая привела нас сюда:

— От имени всех нас я прошу вас освободить нашего Владыку...

— Что?! — вскинулся Саенко. — За врага советской власти просишь! Буржуйская пособница! Взять ее!

По знаку своего комиссара красноармейцы схватили женщину и уволокли в здание ЧК. Потом я узнал, что она и впрямь была учительницей, директрисой женской гимназии. Фамилия ее — то ли Кияновская, то ли Каенская, сейчас точно не помню. А звали ее Марией²⁷. Запомните это имя — Мария Кияновская...

Она оказалась права, эта старая учительница, мудрая, как женщина и смелая, как мужчина. Саенко не посмел отказать нам и освободил Владыку Никодима. Неужели Богомладенцу Христу удалось смягчить закосневшее во зле сердце «комиссара смерти»? Впрочем, разве святые дни Рождества — не время для подобных чудес?

Глава 11. «Он-то был посмелей вас»!

Увы, моя радость была преждевременной. На другой день после своего освобождения Владыка Никодим вновь был арестован и бесследно исчез в застенках ЧК. Жив ли он? — об этом мы не знали. Прошел слух, будто его тайно увезли из Белгорода, то ли в Харьков, то ли куда-то еще. По крайней мере, так утверждали чекисты. Но я не верил этим россказням. Ведь Владыка Никодим был непримиримым и опасным врагом богоборцев. Так что участь его была предрешена заранее. Как сказал мне тогда при встрече Павел Рахов: «скоро мы его заставим замолчать».

Павел Рахов! А ведь мой бывший друг — один из приближенных комиссара Саенко. Похвалялся же он, что, если я захочу примкнуть к красным, он сможет замолвить за меня словечко перед «комиссаром смерти». Наверняка он знает, что произошло с Владыкой Никодимом! Так неужели ради нашей былой дружбы он не расскажет мне об этом?

Тем же вечером я отправился к Павлу. Разумеется, я не особенно надеялся, что он окажется дома. Однако он был там. Полуодетый, небритый, с налившимся кровью шрамом на щеке и блуждающим взглядом, с недопитым стаканом водки в руке, сейчас он больше походил не на человека, а на злого духа в людском обличье. Увидев меня, он глумливо расхохотался.

— А-а, явился, монашонок! Я знал, что ты придешь. Испугался, значит... Все вы храбрые...на словах. Он-то был посмелей вас!

Я сразу понял, кого имел в виду Павел. Разумеется, он говорил о Владыке Никодиме.

— Что вы с ним сделали? — закричал я. — Отвечай! Что вы с ним сделали?

— Так ты за этим пришел? — разочарованно произнес Павел. — О своем Владыке хочешь разузнать. А как ты думаешь, что мы с ним сделали? Что мы делаем с врагами народа, а? В распыл твоего Владыку вывели, вот что! А сперва — ту старуху, что за него просила. Ее товарищ Саенко в тот же день лично пристрелил. Нечего за врагов просить! Через таких, как вы, вся наша революция пропадает!

Он злобно расхохотался мне в лицо:

— Хочешь знать, как умер твой Владыка? Что ж, слушай! Сперва товарищ Саенко китайцам приказал его в расход пустить. Вывели его к ним, в рясе, с крестом на груди. А он их благословил. Тут они и заартачились: мол, не будем в русского попа стрелять, и все тут! Да только мы и без них управились: обрили его наголо, одели в солдатскую шинель, на голову студенческую фуражку нахлобучили — и снова к стенке! И ваш Бог его не спас! Ха-ха-ха!²⁸

Он смолк. А потом перешел на шепот, словно хотел сообщить мне важную тайну:

— Я ведь тоже в него стрелял... И что? Наказал меня ваш Бог? А?

...В тот же день я бежал из Белгорода в надежде добраться до белых и вместе с ними сражаться против красных. Конечно, Господь заповедал нам любить и прощать своих врагов. И побеждать зло не ответным злом, а добром. Этой заповеди следовал Святитель Иоасаф. О ней же говорил и Владыка Никодим. Мало того: он последовал ей перед лицом смерти, благословив своих убийц. Но можно ли прощать врагов Христа? Нелюдей, которые безжалостно терзают мою Родину и Святую Православную Церковь. Нет, их должно убивать без жалости — за наши поруганные святыни, за проливаемую ими кровь безвинных людей, за смерть Владыки Никодима!

Глава 12. «Вернись, Асафушка»!

Я вернулся в Белгород около полугода спустя, вместе с армией генерала Деникина. Теперь я был уже не робким и жалостливым юношей-послушником, а солдатом, научившимся и привыкшим убивать. Мстителем, непоколебимо уверенным в том, что он сражается за правое дело. И то, что я увидел в родном городе, лишь укрепило мое желание мстить врагам, платить им злом за зло.

А увидел я опустевший отцовский дом. По рассказам соседей, мой отец умер вскоре после того, как я покинул Белгород. Незадолго до этого к нему приходили красноармейцы, которые искали меня. Они ограбили дом и жестоко избили отца...после того он прожил всего несколько дней. Мог ли я оставить его смерть неотомщенной?

Поклонившись могиле отца, я отправился в Свято-Троицкий монастырь. Разумеется, первым делом я зашел в собор. К моему изумлению, в углу храма вместо отца Илии сидел совсем другой монах. Я подошел к нему. Поначалу он не узнал меня. Когда же я назвал себя, монах оживился:

— Это ты, Иоасаф? А мы-то все гадали, куда ты подевался? Думали, тебя уже и в живых-то нет. А ты вон каким бравым молодцом вернулся! Прямо орел!

— А где отец Илия? — спросил я монаха. В ответ тот горько вздохнул:

— Умирает отец Илия. Вот что: пошел бы ты с ним проститься. Он о тебе много раз спрашивал. Ведь он — твой крестный.

— Что? — от неожиданности я чуть не вскрикнул. Как? Отец Илия — мой крестный? Не может быть! Но ведь отец никогда не называл мне имени моего крестного отца. Почему он скрывал это от меня? Или у него были какие-то причины делать это? Что ж, пожалуй, я навещу отца Илию. Хотя бы для того, чтобы убедиться: мы с ним — абсолютно чужие люди.

Едва увидев отца Илию, я понял: он и впрямь умирает. Он долго вглядывался в меня, пытаясь понять, кто я. Тогда я назвался. Услышав мое имя, он попытался улыбнуться...

— Асафушка... это ты... — голос его был слаб и тих, как шорох падающих листьев. — А я-то уже не чаял, что ты вернешься. Думал, умру, и тебя не увижу. А мне надо тебе сказать...

— Отец Илия, а правда, что вы — мой крестный? — перебил я старика.

— Правда. — еле слышно ответил он. — Только я не смел тебе об этом сказать. Видишь ли, это вышло случайно. Твой отец выбрал тебе в крестные другого человека...достойного. Да он вдруг возьми и заболей. А я в ту пору оказался в храме...даже тогда трезвым был. Вот твой отец и позвал меня тебе в крестные. Просто, кроме меня, не нашлось никого... Да сам понимаешь — какой из меня крестный? Я же грешник...чему я мог тебя научить? Потому-то мы с твоим отцом и договорились не сказывать тебе, кто твой крестный. А молиться за тебя...я за тебя всегда молился, Асафушка...какой еще тебе от меня прок? Прости меня, Асафушка...только не оставляй меня...не уходи...

Напрасно он умолял меня остаться. Я больше не желал его видеть. Тоже мне, крестный! Замухрышка и сплетник, бывший пьяница, случайный человек в святой обители — позор иметь подобного крестного! И зачем я только пошел к нему?

А вот отца Митрофана стоит навестить. Может быть, он знает, где похоронили Владыку Никодима? Я бы хотел побывать на его могиле. И помолиться за него, чтобы он, в свою очередь, помолился за меня Господу Богу...

— Да, я знаю, где похоронен Владыка. — сказал мне отец Митрофан. — На городском кладбище, у северной стены, в братской могиле. Ее легко найти: туда постоянно ходят люди и служат там панихиды по Владыке. А на самой могиле лежат цветы, стоят иконки, даже лампадки горят. Впрочем, Владыке Никодиму недолго там лежать. В свое время он завещал похоронить его рядом со Святителем Иоасафом. Так мы теперь и сделаем. Пусть рядом с Владыкой-подвижником упокоится Владыка-мученик. Ведь они оба творили одно Божие дело. И были братьями во Христе.

Он немного помолчал, а потом добавил:

— А знаешь, кто нашел его могилу? Отец Илия. Это он выследил их, когда они перевозили тело Владыки Никодима на городское кладбище. Он много дней незаметно следил за ними. А ведь тогда стояли морозы. Вот после этого он и слег... А я-то считал его никчемным человеком! И вот теперь в очередной раз убедился в правоте слов Апостола Павла: сила Господня в немощи совершается²⁹. Если бы я понял это раньше...

Я стоял, как громом пораженный. А потом бросился в келью отца Илии. Мне хотелось попросить у него прощения, сказать, что я очень люблю его и никогда не пожелал бы себе лучшего крестного, чем он. Но старик уже впал в предсмертное забытье:

— Возвратись, Асафушка... — умолял он, словно не слыша, как я прошу его очнуться и простить меня. — Вернись...

Это были последние слова моего крестного. Тогда я счел их бредом умирающего. Лишь теперь, на исходе собственной жизни, я понимаю, о каком возвращении он говорил. Что ж, к Богу лучше вернуться поздно, чем вовсе никогда. И все-таки лучше не медлить с возвращением.

Глава 13. Победители

Сразу же после похорон отца Илии мне пришлось участвовать в погребении Владыки Никодима. Надо сказать, что тело его долго не удавалось опознать — настолько оно было изуродовано. Лишь по надетому на нем монашескому параманду мы догадались, что это он³⁰.

Его тело готовили к погребению в Свято-Николаевской церкви, где еще недавно служил мой отец и у стены которой он теперь был похоронен. Облачили в архиерейские одежды, и, покрыв полосатой епископской мантией, через весь город пронесли в Свято-Троицкий монастырь. Священники, диаконы, монахи...все мы, сменяя друг друга, несли гроб епископа-мученика. А следом шли люди, провожая Владыку Никодима в его последний путь, к свежевыкопанной могиле у северной стены Троицкого собора, рядом с тем местом, где стояла рака с мощами Святителя Иоасафа. «Епископ-мученик упокоится рядом с епископом-подвижником» — вспоминались мне слова отца Митрофана. И вот теперь, по смерти своей, Владыка Никодим возвращался в Свято-Троицкий собор, чтобы опочить вечным сном возле своего собрата во Христе — Святителя Иоасафа.

А после похорон Владыки Никодима я вместе с Белой армией отправился дальше, чтобы сражаться за Святую Русь и мстить ее врагам...и вот оказался на чужбине. Много раз я думал: почему Бог не даровал нам победу? Ведь мы шли в бой за правое дело, за Православную веру, царя и Отечество...отчего же красные богоборцы победили нас?

Теперь я понимаю: то была лишь мнимая победа. Ведь за семь десятилетий своего владычества они так и не смогли искоренить в России Православную веру. И свидетельство тому — вот эта икона в нашем соборе. Взгляните! На ней изображен сонм Новомучеников и Исповедников Российских. И среди них — Священномученик Никодим Белгородский, принявший смерть за Христа в дни Его Рождества³¹. Вера этих людей оказалась сильней, чем злоба и ненависть служителей зла. Новомученики не мстили злом за зло, но побеждали его добром. И Господь даровал им победу: их молитвами совершилось величайшее чудо нашего времени — наша Родина вновь становится Православной Россией и весело празднует святые дни Христова Рождества.

Святый Священномучениче Никодиме, моли Бога о нас!

^[1] В основу данного повествования легло житие Священномученика Никодима Белгородского (память его празднуется 10 января (28 января по старому стилю) и в день памяти Новомучеников и Исповедников Российских. Однако, в связи с тем, что житие Святителя Никодима небогато на факты, автор ввел в повествование ряд вымышленных персонажей (в том числе, самого рассказчика). По необходимости прибегнув к вымыслу, автор, тем не менее, постарался использовать в повести все доступные ему факты из биографии Священномученика Никодима.
^[2] Священномученик Никодим Белгородский был причислен к лику святых в 2000 г. Однако Русская Православная Зарубежная Церковь сделала это несколько раньше, в 1981 г. Одна из икон Новомучеников и исповедников Российских, написанных к этому торжеству, находится в г. Мюнхене, в тамошнем кафедральном соборе Новомучеников и Исповедников Российских и Святителя Николая. Она упоминается в конце рассказа.
^[3] Святитель Иоасаф, епископ Белгородский, подвижник ХVIII в. Мощи его находятся в Спасо-Преображенском собре г. Белгорода. Память Святителя совершается 23 декабря но новому стилю (по старому стилю — 10 декабря).
^[4] Прославлен — здесь — причислен к лику святых.
^[5] Этот храм существует и поныне. Сейчас это: Николо-Иоасафовский собор. Свято-Троицкий храм, где почивали мощи Святителя Иоасафа Белгородского, был разрушен в 20-е гг. ХХ в.
^[6] Псаломщик (дьячок) — церковный чтец.
^[7] Асаф, Асафушка — уменьшительное от Иоасаф.
^[8] Академик — здесь — человек, окончивший Духовную Академию. Священномученик Никодим был выпускником Санкт-Петербургской духовной академии.
^[9] Речь идет о преподобномученице великой княгине Елизавете Феодоровне, основательнице Марфо-Мариинской обители милосердия в г. Москве. Память ее празднуется 18 июля (5 июля по старому стилю). Государь император — царь-страстотерпец Николай Второй (память 17 июля (4 июля по новому стилю).
^[10] Лк. 15:24. Эти слова в Евангельской притче о блудном сыне произносит отец раскаявшегося и вернувшегося домой юноши.
^[11] В те времена епархия, где служил Священномученик Никодим, называлась Курской и Обоянской. Управлял ею (с 1911-1914 гг.) архиепископ Стефан (Архангельский). В 1911 г Владыка Никодим стал его вторым викарием, епископом Рыльским (во епископа он был рукоположен 9 января 1911 г.). В ноябре 1913 г. он был назначен епископом Белгородским.
^[12] Священномученик Никодим (Кононов) написал около 14 книг. Самые известные из них: «Архангельский Патерик», «Соловецкие подвижники благочестия ХVII-ХIХ в», «Святитель и Чудотворец Иоасаф, епископ Белгородский и Обоянский, и его причтение к лику святых». Упоминаемая здесь «Пещера Лейхтвейса» — популярный в том время приключенческий роман немецкого писателя Редера про «благородного разбойника» Генриха Лейхтвейса.
^[13] Отрывок из его первой проповеди Священномученика Никодима в Белгороде.
^[14] Это — подлинные факты из жития Священномученика Никодима.
^[15] Речь идет о святом праведном Иоанне Кронштадтском (память 2 января (20 декабря по старому стилю). В ту пору он еще не был причислен к лику святых. Это произошло много позднее, в 1990 г. Поэтому Миша называет его «батюшкой Иоанном».
^[16] В то время столицей Российской империи (со времен Петра Первого) была на Москва, а Санкт-Петербург.
^[17] Преподобный Никодим Козеозерский (Кожеезерский, Хозьюгский; память 16 июля по новому стилю, по старому — 3 июля) — святой Архангельской земли, 35 лет проживший отшельником возле реки Хозьюги, неподалеку от Кожеозерского монастыря.
^[18] Акафист — здесь — Богослужебный текст, нечто вроде поэмы в прозе, прославляющей жизнь и подвиги Святого.
^[19] Кутейник — от слова «кутья» (род постной каши) — здесь — обидное прозвище семинариста.
^[20] Исторический роман итальянского писателя Р. Джованьоли, в котором рассказывается о знаменитом восстании рабов в Древнем Риме под предводительством Спартака. «Андрей Кожухов» — роман о революционерах, написанный в 19 в. революционером С.М. Кравчинским. Упоминаемый далее роман Э. Войнич «Овод» — история священника Лоренцо Монтанелли, который нарушил данный Богу обет безбрачия и, боясь людского суда, скрыл этот грех. Однако ему не удалось избежать Божия суда: впоследствии его сын Артур стал революционером-богоборцем по кличке «Овод» и довел отца до безумия и смерти.
^[21] Ин. 14:6.
^[22] Рим. 12:21.
^[23] Мф. 23, 27. Так Христос Спаситель говорил о фарисеях: людях, которые стремились прослыть благочестивыми, а на самом деле зачастую поступали вопреки Божиим заповедям. Именно поэтому слово «фарисей» часто употребляют в значении «лицемер». Описанный здесь эпизод имел место 29 декабря 1918 г. Однако с сектантом спорил не сам наместник, а приглашенный им православный миссионер.
^[24] Священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий, убит 7 февраля (25 января по старому стилю) 1918 г. Это был первый архиерей, принявший смерть за Христа во время богоборческих гонений. 20 июня (7 июня по старому стилю) того же года принял мученическую смерть архепископ Пермский и Соликамский Андроник, а 29 июня (16 июня по старому стилю) — Тобольский и Сибирский епископ Гермоген. Все они впоследствии были причислены к лику святых Новомучеников и исповедников Российских.
^[25] С.А. Саенко (1886-1973) — чекист, командир отряда особого назначения, известный своей жестокостью. Лучше всего его характеризует прозвище, приведенное здесь — оно подлинное.
^[26] Рим. 8:31.
^[27] Мария Дмитриевна Кияновская (по другим данным — Каенская), жена священника, учительница, начальница местной женской гимназии.
^[28] Существует три версии убийства Священномученика Никодима, составленные на основании воспоминаний очевидцев и участников этого злодеяния. Здесь приводится одна из них.
^[29] 2 Кор. 12:9.
^[30] Параманд (параман — от греч. «вместо мантии») — часть монашеского облачения, которую монах носит под одеждой. Представляет собой четырехугольный кусок материи с изображением Креста Христова и орудий Его страданий.
^[31] В 20-е годы Свято-Троицкий храм был разрушен. Однако в конце 2012 г. при раскопках на этом месте были обретены мощи Священномученика Никодима.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ:

1. Евфимия (Пащенко), мон. «Сказания о святых подвижниках Архангельской земли». — Архангельск, 2009.
2. Михаил Польский, протопресв. Новые мученики Российские. ч. 1. Джорданвилль, 1957.
3. Никодим (Кононов), иеромонах. Архангельский Патерик». — СПб. 1901.
4. Олег Кобец, протоиерей, А.Н. Крупенков, Н.Ф. Крупенков. История Белгородской епархии (текст жития Священномученика Никодима взят из интернета).
5. О. Кобец, прот. Белгородская и Старооскольская епархия. / Православная энциклопедия, Т. 4. — М., 2002.
6. Закон Божий. Вторая книга о Православной вере. Репринт с издания ИМКА-Пресс, Владимир, 2000.