Contra spem spero

У каждого способного к полету создания свой размах крыльев. У каждого человека, стремящегося к богообщению, своя мера и сила молитвы, во многом зависящая от радения молитвенника. С этим вряд ли кто будет спорить ввиду очевидности. Однако есть люди, на которых общие правила не распространяются, и на то имеются свои причины. Как действует Господь в человеке, которого принято считать неполноценным и кого толерантно называют человеком с ментальной инвалидностью? Такой человек простодушен, но то, что происходит в его душе, скрыто от обычного глаза. И, если мы зададимся целью проникнуть в эти глубины, нам потребуется зоркость духовного ока.

Особые дети на то и особые, что всё делают не так, как все. Они и в церкви ведут себя по-особому. Не стоит ждать от них молитвенных подвигов, по крайней мере, в привычном нам понимании. Не все из них способны осознавать, что происходит в храме. Но совершенно определенно можно сказать, что каждое болящее чадо свидетельствует о Божием посещении, а потому, если в церкви во время молитвы находятся особые дети, и благодать на молитвенников нисходит особая.

Месяц июнь мы с сыном проводим в богоспасаемом селе Давыдово Ярославской области, в православном лагере для семей с детьми-инвалидами, под пастырским окормлением замечательного батюшки, настоящего подвижника, о.Владимира (Климзо), настоятеля храма Владимирской иконы Божьей Матери. О Давыдово можно рассказывать много и взахлеб. Но одновременно и очень сложно. Ибо как можно рассказать, что такое жизнь?

Шаг навстречу

Раз в неделю мы собираемся в нашем сельском храме на молебен о болящих: звонкоголосые певчие, мамы и их удивительные дети, а также бескорыстные помощники всех возрастов. Во время этих молебнов непременно случается что-нибудь необыкновенное, доброе, что потом превратится в воспоминания, согревающие сердце тихой неугасимой лампадкой. То чья-то детская ручка в поисках опоры найдет мою, и мы так и простоим весь молебен, держась за руки. То поставят рядом со мной инвалидную коляску с лучезарным Георгием: обойди весь белый свет, а такой щедрой улыбки нигде и ни у кого не увидишь. Переглядываюсь с ним время от времени, греюсь теплом его глаз, как благословением... А то вдруг детдомовцу Николаю, шести лет от роду, придет идея «кадить» цветком люпина. Так и обходят они с батюшкой храм: впереди усердно размахивающее люпином голубоглазое чудо, а уж за ним отец Владимир с кадилом и молитвами.

* * *

С Катей и ее двадцатилетним сыном Лёшей мы познакомились два года назад. Приехав в лагерь, Катя сразу ушла с головой в послушание, и мне только приходилось удивляться ее работоспособности. Сутки напролет трудиться в трапезной, где завтракают, обедают и ужинают больше ста человек, представлялось мне настоящим подвигом.

Что мне понравилось сразу, так это Катина активная жизненная позиция. Неунываемость. Есть люди, характер которых напоминает кукол-неваляшек, да простят мне это сравнение. Что бы ни происходило, как бы ни гнула их жизнь, они стремятся принять вертикальное положение. У таких людей и речь всегда четкая и ясная. Никаких «вероятно», «затрудняюсь ответить», «как вам сказать», и прочих размытых формулировок, неопределенностей и псевдоинтеллигентских витиеватостей. Каждое слово на своем месте. Ничего лишнего. Целенаправленность в жизнь.

Безусловно, человек наследует от родителей какие-то свойства характера. Но жизненную стойкость, умение держать удар вырабатывает преодоление обстоятельств. Это мое глубокое убеждение, основанное на многолетних наблюдениях. Катю жизнь испытывала на прочность усиленно и последовательно. Мы с ней разговорились как-то о пути к вере. И она поведала мне свою историю потерь. Не имею права предавать гласности личное, могу только сказать, что на самом пике отчаяния (а мне-то самонадеянно казалось, что я тоже кое-что знаю об отчаянии) Катю удержал от принятия непоправимого решения человек, оказавшийся рядом — Рука Христова, вернувшая Кате веру в жизнь и в Бога, дающего силы на преодоление.

Воистину, каждая встреча — Дар Божий. И как важно успеть услышать ближнего и сделать шаг навстречу, а не в сторону. Обоюдоспасительный шаг.

Вверх

Дорога от лагеря до храма длинная, идти приходится в гору, поднимаемся, трудимся ногами... Нам-то грех жаловаться: идем налегке, а вот тем, кто везет инвалидную коляску по размокшей от бесконечного дождя глине, тяжеловато. Поэтому опекать колясочников доверяют крепким мужчинам. Навстречу бодро шагает Катя, спешит в лагерь. Потирает уставшую от работы руку.

— На молебен? Жаль, не могу с вами. Работы в трапезной много, к ужину не управлюсь. Ал, рука что-то побаливает, помолись.

— Помолюсь. Исцели Господь. Катюнь, ты уж береги себя...

— Спаси Бог.

Береги себя... Произнесла никому не нужные дежурные слова. Как они вопиюще неуместны там, где люди стремятся отдать, а не взять, потратить, а не поберечь. Слова, пустые слова, эрзац участия, тот самый шаг в сторону. Иду молиться.

— Вы в храм? Я в храм. Молиться. Вы летели на том самолете?

Не дожидаясь ответа, обогнавший нас Леха быстро оказывается далеко впереди. Но и оттуда доносится срывающийся на фальцет голос:

— Маша, ты летела на том самолете? А вы летели? В храм идете?

Лёха одет в футбольную форму в любую погоду. Он вообще крепкий юноша. И настоящий красавец. Всюду носит с собой футбольный мяч. Но в храм он идет, конечно, без мяча, руки свободны, при ходьбе он ими активно размахивает. Всем, кого обгоняет, Лёха задает один и тот же волнующий его вопрос.

— Аня, ты летела на том самолете?

Над входом в храм прилепились ласточкины гнезда. Что-то в ласточках есть райское, не земное, загадочное. Хотя, вроде бы, заняты тем же, чем и пернатые сородичи. Может быть, разгадка в стремительности полета и графической отточенности линий? Или в особенном пении? Или в Андерсене...

Пол в храме по щиколотку в траве. Пряный воздух. На веточках тонких березок, стоящих у иконостаса, начинают подсыхать листочки. В напольных вазах полевые цветы, люпины, разнотравье. Всё дышит безыскусной простотой, и сами собой приходят мысли, что вот так и надо жить, а не уродовать себя мегаполисом.

Плач Богородице

У собравшихся на молебен в руках книжечки с текстом молитв. Это в городских храмах принято молиться молча, не мешать согласованному ходу службы, а здесь молятся мiром, и в этом всегда чувствуется связь с благословенными первыми временами, когда молитва в полном смысле была общим делом. Возможно, именно поэтому здесь никому не мешают болящие дети, ведь в соборной молитве важен голос каждого, включая немой голос не говорящего и рвущий барабанные перепонки голос кричащего.

Спустя пару минут после начала молебна дети успокаиваются и перестают шуметь. Теперь можно не отвлекаться и сосредоточиться на молитве. Но мысли все равно убегают. Спохватываюсь, вспомнив о Кате. Господи, спаси, сохрани, помилуй рабу Твою Екатерину! Исцели ее натруженную руку!

Леша переминается с ноги на ногу. Ему не так просто держать себя в руках и не разговаривать. Но он старается, собрав в кулак всю свою силу воли. Он очень горячо молится, совершает поклоны, истово крестится и внимательно слушает батюшку. И мне сейчас просто не верится в то, что всего несколько лет назад малоуправляемый подросток Алексей во время службы выкрикивал страшные ругательства и отказывался принимать правила поведения в храме. А вот как стал подходить к исповеди, регулярно причащаться, так с Божией помощью, по маминым и добрых людей молитвам, исправился.

В молитвенном прошении батюшка называет имена болящих деток. Каждое имя свечкой затепливается в сердце. Одно имя, другое, третье, седьмое, десятое... каждая новая зажженная свечка делает мир светлее. Сердца молитвенников сливаются в одно большое общее сердце, в котором яркими огнями светится возносимая Богу соборная молитва. Господи, прими наши молитвы, спаси, сохрани и помилуй детей наших!

Святителю отче Николае, моли Бога о нас!
Пресвятая Богородице, спаси нас!

Вместе с певчими вторим батюшкиному прошению. И вдр*уг — срывающийся на фальцет Лешин крик:

— Пресвятая Богородица, спаси нас!

От Лешиного крика становится не по себе. Он всё больше волнуется. Крестится и что есть силы — так, чтобы на небесах все святые слышали:

— Пресвятая Богородица, спаси нас!

Лёха, о ком твой вопль Богородице? О себе? О маме? Обо всех нас? О ком?!

На Лешу никто не обращает внимания: крики в нашем храме дело привычное. А меня всё никак не отпускает мысль — о ком...

После молебна отец Владимир щедро окропляет нас святой водой. Дети зажмуриваются, смеются, прячут голову в плечи, те, кто помладше, немного трусят, но все равно норовят протиснуться поближе к батюшке. На улицу выбегают мокрые и счастливые. В просвет между тучами выглядывает солнышко и, словно руку, протягивает ребятишкам свой веселый и добрый лучик. Поворачиваемся лицом к храму. Трижды осеняем себя крестным знамением.

Без числа согреших, Господи, помилуй и прости мя, грешнаго.

Ты знал!

Промозглым осенним вечером на экране телефона высветился Катин номер.

— Ал, привет, у меня к тебе просьба. Помолись завтра утром, на операцию ложусь.

— Что-то серьезное?

— Серьезное, Ал. Очень серьезное. Помнишь, рука болела? Опухоль. Не хорошая. Ну, ты поняла.

— Господи, помилуй, Катя!!! Что же ты раньше ничего не говорила?! Сейчас всех своих сестер-молитвенниц на молитву соберу. Они, знаешь какие у меня? Самые лучшие на свете, вымолят! Кать, ты только держись, только не унывай! Пожалуйста!

— Да держусь я, держусь, всё хорошо будет. Надо, чтоб было хорошо. Помолись. Спасибо. Я позвоню, как только смогу.

Отключаю телефон. Делаю глубокий вдох. Кто кого сейчас убеждал в том, что всё будет хорошо? Немного дрожат руки, и, кажется, я плачу. Катя, дорогая, как же это все-таки страшно. Вслушиваюсь в тишину. И вдруг очень отчетливо слышу срывающийся Лешин голос:

— Пресвятая Богородица, спаси нас!

Господи... Лёха... Так вот о ком ты кричал тогда на молебне, о маме! Ты знал?!

Contra spem spero

Интересная штука воспоминания: то угасают, то вспыхивают, то горят ровным светом. Живут своей отдельной от нас жизнью, жизнью под названием «прошлое». Было ли, нет ли... Для меня жизнь давно уже имеет форму исключительно настоящего времени и никакую другую. И в этом смысле представляется загадкой наше давыдовское бытие. Оно словно не переходит в разряд воспоминаний, а существует непосредственно здесь и сейчас в реальном времени. В нашем Давыдово всегда июнь, всегда ласточки, всегда лето, несмотря на то, что за моим окном сейчас идет снег, и с улицы доносятся звуки большого города. Я не перестаю быть там какой-то своей частью. Наверное, сердцем.

Операция тогда прошла успешно. Страшная болезнь была побеждена. Жизнь продолжает свое непростое течение.

— Знаешь, о чем Лёха спросил меня, когда я на операцию отправилась? Он спросил: «Мама, ты не умрешь?»

— А ты что?

— А я говорю, нет, Лёш, не умру. Нельзя мне умирать. Буду жить.

— А Лёха что?

— Говорит, хорошо, мама.

Этим летом встретились, обнялись. Катя говорит, спасибо тебе. За что, удивляюсь. За молитвы, говорит. А я говорю, это тебе спасибо. За всё. А больше всего благодарна Кате за Лёшин плач Богородице. Вот кто на самом деле маму вымолил.

Недавно услышала от одной героической мамы:

— Знаешь, как о наших детях молиться надо? Кричать Туда надо, вот как.

Верно. Хочешь быть услышанным — кричи, что есть сил. Как тогда Лёша кричал, не жалея связок.

Когда нет никакой надежды — кричи: «Дай мне надежду, Господи!». Когда нет никакого терпения — терпи и кричи: «Дай мне силы терпеть и надеяться, Господи!» Когда жалко себя до ненависти к жизни — прекрати себя жалеть и кричи: «Слава Тебе за всё, Господи!»

Есть на латыни выражение, с давних пор ставшее девизом моей жизни — сontra spem spero — без надежды надеюсь.

Молитесь. Надейтесь. И не сомневайтесь, Господь услышит. Наши дети не сомневаются. Пока мы тратим время на сомнения — они молятся.

* С разрешения героини рассказа р.Б.Екатерины опубликовала подлинные имена. О всех можно помолиться. Спаси вас Господь, дорогие читатели!