Комсомольская свадьба

«…Съезжалися к ЗАГСУ трамваи —
Там красная свадьба была…»
(В. Маяковский. «Клоп»)

Хорошее дело браком не назовут.
М. Д. (Д.)

Все началось не с бухты-барахты — с комсомольского собрания. На него пришли все студенты шестого курса Михайловского медицинского института¹. Еще бы! Ведь вопрос, который предстояло решить на этом собрании, был крайне важным…

Собрание открыла комсорг курса Галя Герасимова — невысокая смуглая девушка с черными косами, толстыми и тяжелыми, как корабельные канаты. Она была активисткой и состояла как минимум в трех институтских кружках, если даже не в четырех. Правда, злые языки утверждали, будто излишняя идейность Гали сыграла с ней злую шутку. Парни обходили ее стороной, помня судьбу отличника Володи Проничева, в свое время пылко влюбленного в Галю. Но поссорившегося с ней после того, как та вынесла ему выговор по комсомольской линии. А вся-то вина бедного Володи состояла в том, что он, не имея ни слуха, ни голоса, отказался по требованию Гали записаться в хоровой кружок…

— Уважаемые товарищи! — торжественно возгласила Галя, поднявшись на трибуну. — К нам обратились наши однокурсники — Саша Протасов и Оля Мехреньгина, с просьбой поддержать их желание сочетаться законным браком. В связи с этим предлагаю вам обсудить данный вопрос.

— А что тут обсуждать-то?! — тряхнула русыми кудрями темпераментная Фая Ксенжик, учившаяся в одной группе с Сашей, Олей и Галей. — Они ведь уже целый год дружат. Не выпускать же их из института неженатыми. Разве не так, девочки?

— Правильно! Правильно! — дружным хором отозвались девушки из первых рядов. В то время, как парни, теснившиеся сзади, предпочитали хранить молчание.

Галя обернулась к присутствовашему на собрании заместителю парторга, Татьяне Робертовне Котенко. Та ответила ей легким кивком головы.

— Что ж, будем считать, что решение принято единогласно. — констатировала Галя. — В таком случае, нам остается обсудить, что мы подарим Саше и Оле на свадьбу.

Однако на сей раз участники собрания не спешили с предложениями. Тогда Татьяна Робертовна решила взять инициативу в свои руки. И обратилась к той части курсового актива, которую сочла более инициативной:

— Девочки, вы ведь у нас будущие жены и матери. В таком случае, скажите, что вы сами хотели бы получить в подарок на свадьбу?

Но напрасно она ждала ответа. Девушки то ли были ошарашены подобным вопросом, то ли просто основательно, а потому надолго задумались над ним… И вдруг из задних рядов встала Аня Зайцева. Эта девушка не была наделена красотой и всегда держалась особняком, уткнувшись носом в какую-нибудь научную книжку. Тем самым готовя себе участь старой девы, пустоцвета на вечно зеленеющем древе жизни.

— Я бы хотела… — тихо произнесла она и замялась, словно не решаясь высказать свою самую заветную мечту. — Я бы хотела такую свадьбу, чтобы она запомнилась мне на всю жизнь.

Галя опешила. Что за глупости? Она обернулась к Татьяне Робертовне. Та сидела, опустив глаза, словно думала о чем-то своем… Заметив на себе взгляд Гали, она вновь кивнула. И тогда, обернувшись к залу, Галя воскликнула:

— А давайте, подарим нашим друзьям хорошую комсомольскую свадьбу. Кто «за»?

В ответ из передних рядов взметнулся лес трепещущих рук. Да так высоко, что за ним скрылись те, кто сидел сзади.

— Единогласно! — постановила Галя, в душе радуясь тому, что все прошло, как надо. Теперь остается лишь организовать и сыграть свадьбу Саши и Оли.

Пусть эта свадьба станет для них такой радостью, о которой они и не мечтают. И запомнится им на всю жизнь.

* * *

Разумеется, подготовка столь ответственного мероприятия, как комсомольская свадьба, требовала тщательной и всесторонней подготовки. Поэтому по инициативе Гали, свято и непреложно верившей в то, что организованность — залог успеха, на курсе была образована свадебная комиссия. Председателем оной комиссии единогласно избрали все ту же Галю. Что до рядовых членов, то, поскольку их количество не было определено регламентом, свадебная комиссия ежедневно пополнялось все новыми и новыми желающими вступить в нее.

В итоге, когда она собралась, чтобы решить различные организационные и финансовые вопросы, оказалось, что в нее записался весь шестой курс. Несомненно, это свидетельствовало о желании студентов сделать свадьбу Саши и Оли общекурсовым, если даже не общеинститутским праздником. Разве не так?

Первым делом на собрании обсудили вопрос о передаче части очередной стипендии в свадебный фонд. И, как всегда единогласно, вынесли соответствующее решение. После чего перешли к организационным вопросам:

— А где праздновать-то будем? — поинтересовался кто-то из членов комиссии.

— Наверное, Сашкины родители захотят в ресторане…

— Значит, в «Якорь» пойдем. — уверенным тоном знатока произнес Миша Якобсон, сын Льва Соломоновича Якобсона, доцента кафедры ортопедической стоматологии и протезирования. — Не в «Полярный» же — там зал маленький, всем места не хватит. Зато «Якорь» — другое дело…

— Нет. — перебила его Галя. — Праздновать будем у нас. В общежитии.

— С чего это вдруг? — удивился Миша Якобсон. — Неужто его родители согласны…

— Саша и Оля сами так захотели. Чтобы не отрываться от коллектива. — пояснила Галя тоном, исключавшим дальнейшие расспросы. — А у нас в общежитии как раз есть подходящее помещение. Где? Ты что, в нашем красном уголке никогда не бывал? Оно и видно… Да там у нас целый зал — хоть танцы устраивай. Накроем там столы — получится не хуже, чем в ресторане. Да что там — даже еще лучше! Опять же, дешевле выйдет. Девочки, кто поможет украсить зал к свадьбе?

— Я цветов принесу! У нас нынче их много выросло — аж девать некуда! — предложила Маша Востропятова из пригородной деревни Повракулы, где у ее отца был собственный дом с обширным приусадебным участком.

— А я принесу скатерть! — вторила ей Фая Ксенжик. — Плюшевую, с бахромой! Только чур, потом назад заберу! Она у нас праздничная!

— А я посуду могу принести! У нас от бабушки много старой посуды осталось…

— Нет! Посуда на свадьбе должна быть новая! — повторила Галя слова, которые в свое время услышала от своей матери, а та — от своей... По правде сказать, девушка никогда не задумывалась над тем, почему на свадебный стол нужно ставить только новую посуду. Однако если это принято, значит, именно так надо и сделать. Вот только накладно выйдет…

Но тут ей на помощь пришла Фая Ксенжик:

— Олежек достанет! Он же у нас в комиссионке грузчиком подрабатывает! Эй, Олег! У вас там случайно уцененной посуды нет?

— Вроде, была. — откликнулся флегматичный долговязый юноша из задних рядов. —Посмотреть надо…

— Все равно дорого выйдет! — не соглашался кто-то.

— Ничего, на рюмках сэкономим! — парировала Галя. — Шампанское — только молодым и их родителям. А всем остальным — чай и морс.

— Может, хоть пива?

— Обойдетесь! Комсомольская свадьба должна быть трезвой!

— Эх…

— Одной скатерти маловато будет…

— Ничего! Мы простынями столы застелем.

— Да откуда ж столько простыней взять?

— У тети Вали, кастелянши, попросим. Она тетка добрая, не откажет.

— А если откажет?

— Может, ей за это коробку конфет подарить?

— Не стоит. — возразила практичная Галя. — Мы ее на свадьбу пригласим. Почетной гостьей.

— Кстати, насчет почетных гостей… — обернулась к ней Фая Ксенжик. — Может, из райкома кого-нибудь пригласить?

— Да ну их! — буркнул Миша Якобсон. Заведут свое — про активную жизненную позицию, да про коллективизм. Хватит нам политинформаций!

— Ой, девочки, а что если нам профессора Бугрова с нормальной физиологии пригласить? Он такой весельчак…

— Да уж, у него, что ни лекция, то комедия. Помните, как он нам про Амалу и Камалу рассказывал? Ну, про тех девочек, что выросли в стае волков…

— Еще бы не помнить? Он же их тогда мальчиками назвал! Да еще и изображал перед всем курсом, как они на четвереньках ходили. Вот умора!

— А может, не будем свадьбу в балаган превращать, а?

— Нет, что вы ни говорите, ребята, а без Бориса Петровича не обойтись. — авторитетно заявил Олег. — Ведь он — декан нашего факультета. Опять же — член парткома института. Тут и голосовать не надо — пригласить, и все. А уж я его на себя беру. Согласны?

— Идет! А как насчет того, чтобы пригласить заодно и председателя профкома?

— Единогласно!

— Значит, Борис Петрович, председатель профкома, тетя Шура… Еще кого пригласим?

— Надо бы еще какого-нибудь героя войны… Только вот где его взять?

— А дядя Вася, плотник наш, на что?

— Это тот дед-то усатый?

— Ну, да. Только он без выпивки не пойдет.

— А мы ему поставим!

— Ну все, теперь у нас есть и герой, и член парткома, и председатель профкома. — подытожила Галя. — Кто за то, чтобы включить в список почетных гостей все предложенные кандидатуры?

И, обведя взглядом лес взметнувшихся рук, торжественно произнесла:

— Единогласно.

* * *

Приготовления к комсомольской свадьбе шли стремительно, как весенний ледоход. Впрочем, накануне сего торжественного дня состоялось еще одно собрание. Оно проходило в просторной, уставленной книгами и предметами антиквариата, трехкомнатной квартире Петра Ефимовича Протасова, заведующего кафедрой микробиологии. Участниками этого собрания были три человека: сам Петр Ефимович, его супруга Анна Савватьевна, старший преподаватель кафедры госпитальной терапии, и их единственный сын Саша, которому на следующие сутки предстояло вести в ЗАГС свою однокурсницу Олю Мехреньгину.

Но сейчас завтрашний жених стоял перед отцом и матерью, словно обвиняемый — перед судьями. Хотя в чем он был виноват? Только в том, что сделал первый в своей жизни самостоятельный выбор…

До сих пор Саше никогда не приходилось выбирать самому. Сызмальства он слышал от отца с матерью: «ты должен во всем слушаться родителей, они заботятся о твоем благе, они знают, как лучше». И всегда послушно следовал их воле. Так было, когда он пошел в школу. Однако не в ту, что стояла на соседней улице. Родители Саши были убеждены — их сын должен учиться не в обыкновенной, а в престижной школе с английским уклоном. И Саша десять лет подряд ходил туда и обратно через весь Михайловск в эту школу. А после уроков, волоча объемистую папку с нотами, как каторжник — прикованное к ноге ядро, он плелся в другую школу — музыкальную, где, наравне с девчонками, терзал старое фортепиано и слух пожилой преподавательницы, до одурения разучивая бесконечные гаммы и этюды. Ибо Сашина мама была убеждена — сын сотрудников мединститута должен уметь музицировать, даже если не имеет соответствующих способностей. Что до Сашиного желания или нежелания учиться музыке — оно и вовсе не принималось в расчет. Родители знают, как лучше.

Заканчивая школу, Саша, в отличие от большинства своих сверстников, не задавался вопросом: «кем быть». Этот вопрос за него давно уже решили отец с матерью. «Наш сын должен учиться только в медицинском институте» — заявили они Саше. Впрочем, Петр Ефимович и Анна Савватьевна желали видеть своего отпрыска не врачом, а ученым. Именно поэтому на первом же курсе отец определил Сашу в студенческий научный кружок при своей кафедре — собирать материал для будущей диссертации. В самом деле, не в деревню же ему ехать после распределения! Поступит в аспирантуру, защитит диссертацию, останется работать в институте, а со временем и унаследует отцовскую кафедру. Завидная участь! Разве не так?

Могли ли родители Саши предвидеть, что за все их старания сын отплатит им неблагодарностью? А ведь именно так он и поступил, проявив непослушание по отношению к ним. Но еще не все потеряно…

— Последний раз говорю тебе — одумайся. — строго увещевал Петр Ефимович юного ослушника родительской воли. — Неужели ты не понимаешь, что делаешь непоправимую ошибку?

Саша молчал. Но не опускал головы.

— Где ему понять? — возмущенно воскликнула Анна Савватьевна. — Поймет потом, пожалеет, да поздно будет! Но каков эгоист! Мы его вырастили, выкормили, в институт поступили, всю жизнь за него положили! А он только о себе думает! А до нас ему и дела нет! Да из-за тебя над нами весь институт смеяться будет — мол, не нашли своему сыну достойной невесты! Ну зачем тебе эта деревенщина? Зачем? Не мог найти себе кого получше, чем эта…

На сей раз Саша не выдержал:

— Мама, не смей так говорить об Оле! Ты ее не знаешь!

— Не знаю и знать не хочу! Ты что, не понимаешь — она тебе не ровня! Ты — сын преподавателей мединститута, а она кто такая? Ты хоть знаешь, кто ее родители? А?

По правде говоря, Саша имел весьма смутное представление об Олиных родителях. Вроде бы, они жили и работали в каком-то дальнем то ли колхозе, то ли лесопункте Мезенского района. Но разве это важно?

— Не все ли равно, кто они? Ведь я люблю Олю! И она меня любит!

— Ха-ха-ха! — разразился презрительным хохотом Петр Ефимович. — Любит! Вот дурак! Какая наивность! Да она просто хочет женить тебя на себе, чтобы не ехать в свою деревню, а остаться в Михайловске. Все они хотят остаться в городе…

— А мы не собираемся тут оставаться! — вскинулся Саша. — Мы с Олей уже решили: поедем вместе в деревню и будем там работать, лечить больных…

— Да ты рехнулся! — взревел Петр Ефимович. — А как же диссертация? Как же кафедра?

Анна Саваатьевна закатила глаза и схватилась за сердце:

— Что ты делаешь? Ты же нас убиваешь!

На сей раз Сашины нервы не выдержали.

— Почему вы всегда все за меня решаете?! — истерически воскликнул он. — Я уже взрослый! Я имею право сам решать свою судьбу!

Впервые в жизни он осмелился поднять голос на своих родителей. Мать испуганно воззрилась на сына. Отец побледнел и нахмурился.

— Что ж! — промолвил он. — Поступай, как знаешь. Но потом пеняй только на самого себя. Ты понял?

Саша молча вышел из комнаты. К чему уговоры и угрозы? Он не намерен отступать.

Ведь это — его выбор.

* * *

«Хотелось, как лучше, а вышло, как всегда». Перед свадебным застольем Галя Герасимова имела возможность убедиться в правоте этой старинной поговорки. Казалось бы, они все предусмотрели и подготовили, как нельзя удачно: убрали красный уголок цветами, водрузили в правом углу принесенное из профкома институтское красное знамя, застелили столы новехонькими накрахмаленными простынями, пожертвованными добросердечной кастеляншей тетей Валей (не беда, что на них густо пестрели черные штампы «МГМИ²»), расставили почти новую на вид посуду, купленную Олегом в комиссионном магазине, разложили по разномастным блюдам и тарелкам разнообразные угощения, сообща собранные и приготовленные многочисленными членами свадебной комиссии. Но что поделать, если в общежитии новости и сплетни распространяются, так сказать, со скоростью слуха? В итоге гостей на свадьбу Саши и Оли пришло не сто двадцать человек, как предполагалось, а почти двести. Пришлось добывать на кухне дополнительные столы, маневрировать с закуской, короче говоря, проявить чудеса изобретательности, находчивости и комсомольской смекалки, чтобы с грехом пополам разместить за столами, на стульях, скамейках и даже на коленях друг у дружки всех желающих присоседиться к торжеству.

За это время Галя не раз пожалела, что согласилась принять на себя хлопоты по устройству свадьбы своих однокурсников. Пожалуй, впервые в жизни комсомольские дружба, солидарность и взаимовыручка, о которых она много раз торжественно вещала с трибун, показались ей тяжким бременем. И зачем только она добровольно взвалила его на себя?

Однако, что поделать? Отступать поздно!

* * *

Но вот уже молодые приехали из ЗАГСа и заняли почетное место во главе стола, застеленного плюшевой скатертью с пышной бахромой. Оля прямо-таки светилась от счастья, и щеки ее рдели ярче пышных астр, которые она держала в руках. Зато Саша отчего-то был суров и бледен, как полотно. И походил не на счастливого жениха, а на того несчастного со всем известной старинной картины, на чьих глазах выдавали замуж за старика его юную невесту.

По правую руку от Оли чинно уселись полная, круглолицая и курносая женщина в цветастом полушалке и низкорослый худощавый мужчина с обрюзгшим лицом, одетый в помятый, засаленный на обшлагах пиджак. То были отец и мать Ольги, накануне приехавшие на свадьбу дочери из отдаленного мезенского колхоза.

По правую руку от жениха восседал осанистый старик с толстыми губами, щетиной седых волос на макушке, и большим мясистым носом, увенчанным очками в золотой оправе, похожий на ученого крота. То был Борис Петрович Бугров, профессор, заведующий кафедрой нормальной физиологии, известный весельчак, любимец студентов и любитель хорошеньких студенток. Рядом с ним разместился крепкий коренастый дедок с пушистыми чапаевскими усами — собственной персоной общежитский плотник Василий Тимофеевич, а попросту — дядя Вася. Широкая грудь дяди Васи сверкала, как чешуя сказочной золотой рыбки. Еще бы! Ведь он прошел три войны — империалистическую, гражданскую и вторую мировую. И везде он храбро сражался и получал награды — вон их сколько! Одно слово — герой!

По левую руку от дяди Васи на уголке шаткого стула притулилась кастелянша тетя Валя в платье из выцветшего от времени крепдешина, на воротнике которого тускло поблескивала серебряная брошка, когда-то полученная ею в приданое. Седые волосы тети Вали были гладко зачесаны назад и собраны на затылке в крохотный пучок. А ее руки — с венами, набухшими от многолетних постирушек, с пальцами, изуродованными артрозом, покоились на коленях, словно чувствуя себя чужими на этом торжестве юности и веселья.

— Это, что ль, женихов папаша будет? — поинтересовался дядя Вася у кастелянши, косясь в сторону профессора Бугрова. — Экой важный…

–Да что ты, Тимофеич? — заговорщическим шепотом ответила кастелянша. — Это не папаша евонный, а посаженый отец.

— А что, родного-то папаши у него нет? — любопытствовал дядя Вася.

— Да как же нет? Он в нашем институте кафедрой заведует. И мамаша ихняя тоже у нас работает. Большие люди, уважаемые.

— Ишь ты! Так чего же тогда они к сынку на свадьбу не пришли?

— Да тебе-то что до того?

— А то, что не по правилу это. Чтобы свадьбу, да без родителей жениха и невесты справлять? Как это можно? Погодь-ка! Ведь невестины родители тут… Вот-те-на! Никак, это паренек без родительского благословения жениться надумал! Это не дело!

— Да не все ль тебе равно?

— Не дело это — против родительской воли идти. — настаивал старик. — Бог велел отца и мать почитать, и во всем их слушаться. Раньше так оно и было, а, как веру в Бога похерили, так не стало у людей ни стыда, ни совести, ни почтения к родителям. Вот оно как!

Завершив сию глубокомысленную тираду, старик извлек из кармана пиджака бутылку, откупорил ее…

— Что это у тебя, Тимофеич? — охнула тетя Валя.

— Как — что?! Первач! Сам гнал!

— Да что люди скажут…

— А что мне, шампунь ихнюю пить, что ли? Хочешь, и тебе налью?

— Пожалуй… — согласилась старуха, ласково глядя на молодых. Потому что в этот миг она вспоминала собственную свадьбу. И своего покойного мужа Митеньку. Как же давно это было! Господи, как же давно!

Рядом с цветущей юностью старость особенно остро ощущает гнетущее к земле бремя прожитых лет.

Сидевшие за соседним столом парни с тоской проследили за тем, как дядя Вася сделал глоток, смачно крякнул и потянулся за соленым огурцом. Увы, перед ними на столе стояли только чайник с чаем да графин с клюквенным морсом, принесенный Олегом. А все потому, что свадьбу постановили праздновать по-комсомольски, то есть, без спиртного…

— А ты морс-то попробуй! — с хитрой ухмылкой посоветовал Олег Мише Якобсону, уныло воззрившегося на графин с морсом. — Сам готовил…

— Фу-у… — поморщился Миша, глотнув морса. — Ты что, водки туда налил?

— А ты как думал? — самодовольно усмехнулся Олег. Ведь, благодаря его хитрости, свадьба обещала быть веселой. В самом деле, какое веселье без выпивки?

* * *

Разумеется, Галя Герасимова с присущей ей пунктуальностью загодя составила план проведения свадьбы. И, чтобы все шло по этому, намеченному ею плану, взяла на себя роль тамады. Постучав по тарелке столовым ножом, она объявила:

— Слово предоставляется председателю профсоюзного комитета товарищу Алексееву!

Под жидкие аплодисменты собравшихся с места поднялся невысокий, полный человек лет пятидесяти, в белой толстовке, с сияющей лысиной на макушке.

— Дорогие комсомольцы и гости! — обратился он к собравшимся. — Сегодня мы закрепляем долголетнюю дружбу двух студентов нашего института этой комсомольской свадьбой. Комсомольская свадьба, товарищи, это не какая-нибудь старорежимная свадьба, являвшаяся особой формой купли-продажи, закрепленной так называемым обрядом венчания. Чем кончались те свадьбы? Пьяным застольем и дракой. Но у нас, советских людей — иная мораль, свободная от религиозных предрассудков и домостроевских пережитков. Весело и радостно справляют ныне свои свадьбы комсомольцы, свободные от традиций прошлого, выброшенных за борт жизни нашей действительностью. Задорные песни молодежных свадеб слышатся теперь на бескрайних просторах нашей великой Родины — Союза Советских социалистических республик! Они гремят по таежным селам и степным аулам, по древним городам и молодым поселкам, в хуторах Прибалтики и на бескрайних целинных просторах!

Закатив глаза к потолку, докладчик заливался соловьем, явно упиваясь собственным красноречием. Но чем дольше он говорил, тем громче становилось поначалу тихое шушуканье в зале. Вот уже оно переросло в гул, послышались смешки… Чтобы положить конец столь явному безобразию, Галя громко постучала ножом по тарелке. Однако смешки не смолкли. Зато председатель профкома, услышав звон, решил, что превысил положенный регламент. А потому поспешил закончить свою пространную речь следующими словами:

— За большую советскую семью, товарищи! В этом будущее нашего народа! Ура!

— А теперь слово предоставляется уважаемому Борису Петровичу Бугрову, посаженому отцу жениха и невесты! — провозгласила Галя.

Профессор поднялся с места. И, церемонно поклонившись на все стороны, как клоун на цирковой арене, начал свою речь:

— Дорогие мои! Сегодня мы скрепляем дружбу Саши и Оли, как сказать, узами вечности. Потому что хорошая супружеская пара должна сохраниться до конца своих дней. Не обессудьте, что я завел вашу безмятежную юность так далеко. Ведь даже в такой радостный день, как этот нужно смотреть в будущее. Скоро мы выпустим вас в большую жизнь не только как специалистов, но и как передовых людей. Вам много дано государством, но с вас многое спросится нашим советским народом. Вот и выходит, что ваша семья не только личное дело. Это наша общая забота. Можно сказать, наше общее дело. А теперь — предъявите документальное свидетельство на право первого поцелуя.

Новобрачные удивленно уставились на профессора. Потом друг на друга….

— Паспорта свои покажите! — подсказал догадливый Олег.

Внимательно рассмотрев штампы в паспортах, профессор Бугров возгласил:

— Горько!

— Горько! Горько! — понеслось по залу. Зазвенели бокалы в руках новобрачных, зазвенели стаканы и чашки в руках гостей.

— Хорошо сказали, правильно! — похвалил профессора Бугрова раскрасневшийся дядя Вася. — За это выпить следует.

— А что это у вас, любезнейший? — поинтересовался ученый муж, воззрившись на бутылку.

— Первач. Сам гнал. — похвалился старик. — Попробуйте, уважьте фронтовика.

Вскоре между собутыльниками уже завязалась задушевная беседа:

— А где вы воевали? — интересовался дядя Вася. — На каком фронте?

— Я не служил. — сухо ответствовал профессор Бугров, избегавший отвечать на некоторые вопросы, касающиеся его личной жизни. — У меня бронь была от армии. По зрению.

— Вот оно как… — сочувственно произнес дядя Вася, наливая профессору новую порцию самогона. — Выходит, отец, ты от своих наук зрения лишился…

— Можно сказать, что так. — подтвердил профессор.

— Уважаю! — произнес дядя Вася, подливая ему из своей заветной бутылки.

* * *

На этом официальная часть комсомольской свадьбы завершилась.

— А теперь переходим ко вручению подарков! — объявила Галя Герасимова.

Фая Ксенжик уже встала было с места, чтобы первой вручить Саше и Оле свой подарок — собственноручно вышитую салфетку с розами и незабудками. Однако ее опередил профессор Бугров. Поднявшись с места, он обратился к молодым:

— Дорогие мои! Теперь вас двое. Но я уверен (с этими словами он пристально воззрился на Олю, вогнав ее в краску), что это ненадолго. И в скором времени вас будет трое. Поэтому, по старому русскому обычаю, от лица всех преподавателей института, будущему маленькому члену вашей семьи я дарю на зубок золотую ложечку. Пусть растет на радость Родине и родителям!

С этими словами он двумя пальцами извлек из кармана пиджака блестящую чайную ложечку и, продемонстрировав ее собравшимся, как фокусник — вынутого из цилиндра живого кролика, вручил подарок Оле.

— Однако… — произнес он с неподдельной тревогой. — вдруг что-нибудь случится с ребенком. Ведь всякое на свете бывает… Нет, друзья мои, рискованно оставаться без второго ребенка. Но мы предусмотрели и это. И потому дарим на зубок второго вашего ребенка тоже золотую ложечку. Берете? Вот и хорошо!

Кое-кто из студентов захлопал в ладоши. А кое-кто украдкой прыскал в кулак.

Зато сам профессор Бугров был доволен. В самом деле, разве не приятно чувствовать себя в центре всеобщего внимания!

— Золотые слова! За это надо выпить! — похвалил его дядя Вася, наливая ему новую порцию первача. Счастливый профессор осушил ее одним махом.

Вслед за тем из-за столов друг за другом стали вставать студенты и студентки, поздравляя молодых и вручая им свои подарки. Так что вскоре перед Сашей и Олей выросла целая куча разнообразных даров. Чего тут только не было! Деревянный стетоскоп, трехлитровая банка огурцов, вяленая вобла, толстая книга с надписью на обложке: «Кавалер золотой звезды», пластмассовый веер с видами какого-то южного курорта, ядовито-зеленая эмалированная кружка, ручные гантели…

Оля с улыбкой принимала каждый из подарков. Зато Саша все больше мрачнел.

* * *

Галя Герасимова с тревогой наблюдала за участниками застолья. Увы, тщательно спланированная ею комсомольская свадьба медленно, но верно превращалась в самую обычную попойку. Разговоры становились все более громкими и развязными, а воздух в зале был таким, что, по меткому народному выражению, хоть закусывай от него. Выходит, все ее хлопоты и труды по подготовке образцово-показательной комсомольской свадьбы пошли насмарку! Но почему?

Задаваться этим вопросом было так же бесполезно, как пытаться остановить табун бешеных коней, на полном скаку несущийся к зияющей пропасти…

— Пр-рошу слова! — профессор Бугров медленно поднялся с места, с трудом удерживая равновесие. Лицо его багровело, как свекла. — От лица сот-трудников института я хочу подарить еще одну золотую ложечку на зубок вашему т-третьему ребенку. Как говорили в старину — Бог любит т-троицу!

— Интересно, сколько ложек у него в запасе осталось? — полюбопытствовал Олег.

— Спорим, что три? — предположил Миша Якобсон.

— Нет, девять! Видел я у нас в комиссионке похожие ложки. Там их в коробке дюжина была.

— На что спорить будем?

Однако в это самое время профессор Бугров заговорил вновь:

— Я не з-закончил! — произнес он заплетающимся языком. — Дважды два — четыре. Поэтому вот вам еще одна золотая ложечка — на зубок четвертому ребенку! А вот и пятая!

Профессор зашарил по карманам в поисках очередной ложечки. Однако, не найдя ее, взял со стола алюминиевую столовую ложку и умиленно воззрился на нее:

— Надо же, как подросла… Ну, расти на здоровье, голубушка! Д-думаю, со временем вы поймете: дети — наше главное б-богатство!

Произнеся эту сакраментальную фразу, профессор Бугров плюхнулся на жалобно скрипнувший под ним стул.

— Профессору больше не наливать!

Крик Олега потонул в гуле голосов, как тонет в реве океана пронзительный вопль реющей над ним одинокой чайки.

И никому уже не было дела до молодых…

* * *

Саша смотрел на бессвязно болтающих, жующих, рыгающих, заходящихся в пьяном хохоте участников свадебного застолья. И все больше чувствовал себя чужим и чуждым всем этим людям. Даже сидящей рядом с ним Оле. Ишь, как она болтает со своими родителями. А до мужа ей и дела нет. Мог ли он предвидеть, что она окажется такой… А ее родители! Вульгарная деревенщина, полная противоположность его интеллигентным отцу и матери. Впрочем, похоже, им Саша тоже пришелся не по нраву. Вон, как они косились на него в ЗАГСе! Пожалуй, зря он не послушался родителей. Но что сделано, то сделано. Отступать поздно.

— Ой, совсем забыла! — встрепенулась женщина в цветастом полушалке, назвать которую своей тещей Саша был не в силах. — Тут мамаша вам подарок передала. Вот, нате.

С этими словами она водрузила на стол перед Сашей и Олей самодельную деревянную шкатулку. На крышке ее нетвердым старческим почерком было написано: «Олюшкина копилка».

Внутри шкатулки лежали две облигации трехпроцентного займа, золотая монета с полустертым мужским профилем, тоненькое серебряное колечко с красным камешком… Оля сразу узнала это колечко. Еще бы! Ведь бабушка никогда не снимала его.

— Это мне мой муж, а твой дедушка на свадьбу подарил. — говорила она внучке. — Вот как пойдешь замуж, я его тебе подарю. Чтоб жила ты со своим мужем так же счастливо, как я — со своим.

Надев на дрожащий палец заветное колечко, Оля взглянула на Сашу — и обомлела. Почему он с таким отвращением смотрит на бабушкин подарок? Точнее, на поблескивающий в углу шкатулки крохотный золотой крестик? Что в нем плохого? Это же ее крестильный крестик…

Впрочем, отец опередил ее:

— Чего кривишься? Бабка последнее отдала, что за всю жизнь скопила, а он, на-ка…

— Папа, не надо! — вскинулась Оля.

— А ты молчи! —прикрикнул не нее отец. — Яйца курицу не учат! Ишь ты, сидит, морду воротит! А сам отродясь не работал, как мы! Его бы в наш колхоз, да на трудодни! Посмотрели бы мы тогда, каков он! А ты тоже хороша! Нашла себе не мужика, а Бог знает, что…

Он кричал еще что-то, на Саша уже не слушал его. С грохотом опрокинув на пол стул, он вскочил из-за стола, и, расталкивая столпившихся у двери любопытных, пришедших поглазеть на комсомольскую свадьбу, выбежал в коридор, стремглав понесся вниз по крутой щербатой лестнице. Прочь отсюда, скорее домой, к папе с мамой! Они простят его, они спасут его, и все снова будет по-прежнему, как всегда…

Он бежал так быстро, словно за ним гналась смерть. И потому не слышал отчаянного вопля Оли:

— Саша! Куда ты!? Саша!

Ему вторил яростный крик дяди Васи:

— Ах ты, крыса тыловая! Ты чего руки распускаешь? Вот тебе!

* * *

Прекратить драку смог только приехавший в общежитие наряд милиции. Вот и верь после этого, будто комсомольская свадьба чем-то отличается от тех свадеб, что с незапамятных времен играли, играют и будут играть на Руси-матушке. Так же пили-веселились, пока не напились в доску, да не подрались. Ну, а наутро — похмелье и горькие слезы. Традиция, однако!

Что до Саши и Оли… могу сказать лишь одно. Этот день они помнили всю свою жизнь.

omiliya.org