Монетка

Я сразу увидела его. Он стоял в дверях храма. Вроде не старый, а скрюченный, словно сухая ветвь. И такой же пыльный. Нервно озирается. Ждет.

Я замедляю шаг. Убираю руки в карманы. Отвожу взгляд. Была бы моя воля — я бы заткнула уши. Но — поздно.

— Помоги, ради Христа! — кидается ко мне этот человек. Нищий.

Обреченно останавливаюсь. Если бы он просто сказал: «Подай!», я бы прошла мимо. Но он произнес «ради Христа». Знает.

Шарю в складках куртки. Где-то должна быть монетка. Рубль или два.

В храме уже поют «Блаженны». Служба началась. Успение.

Его глаза быстро бегают. Он причитает:

— Помоги. Очень надо. Мать умерла.Не хватает на похороны.

Поднимаю голову. Стоит близко. Ниже меня ростом. Как ребенок. Но лет сорок, наверное. А в лице странное сочетание простоты и лукавства.

— Это неправда, — говорю.

— Что? — опешил нищий.

— Никто у тебя не умер! — я, наконец, нашла монетку. Зажимаю её в кулак. И гляжу пристально ему в глаза. — Зачем ты обманываешь?

Он помолчал, но не смутился.

— Мать умерла. Да. — потом добавляет. — Неделю назад...

Я качаю головой. Не верю. На Успение просить на похороны матери — здесь что-то не то.

Он сдается. Отходит от меня.

Я иду в храм. Монетка в руке жжет руку.

Встаю в очередь на исповедь.

— Можно за Вами? — спрашивает мужчина средних лет. Свежее лицо, грустные глаза. Шерстяной пиджак.

— Можно.

Во время службы в храме у меня звонит телефон. Я выхожу в притвор, выключаю звук.

Нищий в дверях кивает мне, как знакомой. Денег не просит. Я киваю в ответ. После сказанных накануне нескольких слов что-то нас связывает.

Гляжу на монетку в руке. Отдам — пропьет. Оставлю — все равно потеряю.

Не отдаю.

Под епитрахилью что-то шепчу о своем немилосердии, жадности, черствости сердца. А монетка так и зажата между большим пальцем и указательным. Наверное, приросла к руке.

После Литургии медленно иду на улицу.

— Причащались? — в притворе догоняет тот самый мужчина в пиджаке.

Киваю.

— А я нет. Не готов ещё.

Нищий, как и прежде, стоит у дверей.

Мужчина быстро вытаскивает кошелек, вытрясает себе на ладонь содержимое, протягивает нищему.

— Держи! Больше нет.

И убегает на улицу. Как на крыльях.

А я открываю кулак и протягиваю свою жалкую монетку.

Нищий удивленно смотрит мне вслед.

«Блаженны милостивые!» — почему-то стучит в висках. Счастливые они, милостивые.