За двадцать пять минут до самоубийства

За двадцать пять минут до аварии она казалась себе самым счастливым человеком на земле. Впереди простиралась легко предсказуемая дорога, прямая и хорошо заасфальтированная. И эту дорогу перед колесницей своей жизни она выложила сама. Каждый камешек и выбоина заботливо убраны с твёрдо намеченного пути. И будущее вполне ясно: сегодня — подписание важнейшего контракта с американцами, через месяц — получение второго диплома, нужного для более комфортного и надёжного воцарения на директорском троне. Через полтора месяца — путешествие со всей семьёй в Испанию или на острова.

Виды столь обольстительные и основательные были внезапно разрушены всего лишь досадной, но роковой случайностью: вылетевшей на встречную полосу машиной с неисправными тормозами и пьяным водителем.

Столкновение произошло страшное. В кино бы выглядело необыкновенно эффектно, но в жизни любоваться было некому.

В когтях чудовищной боли Лена почти сразу же потеряла сознание.

Но очнулась она вовсе не на том свете, а в реанимационной палате. И боль, встретившая её пробуждение, была ничуть не меньше прежней. Одной когтистой лапой она драла лицо своей жертвы, а второй впивалась ей в ногу.

Потом вокруг Элен засуетились, что-то вкололи — и началась эпоха галлюцинаций. Это были бредовые сцены со стрельбой и дикими криками. А иногда — и того хлеще. Ей казалось, что весь мир стал подобием какой-то жуткой компьютерной игры и она втянута в это безумное перетекание и изменение. Расплющиваясь и снова разбухая, Елена протискивалась в какой-то жуткий, немыслимый коридор. И всю её снова ломало, кромсало и растягивало на бесчисленные кубы и многоугольники.

Но вскоре бред прекратился, Элен начала приходить в сознание. И началась ещё худшая пора. Во-первых, ей почему-то не давали зеркало, хотя бинты и повязки уже сняли. Елена поняла, что теперь будет выглядеть по-другому, но держалась бодро. Муж свою Леночку боготворил, и дети нежно любили.

Но вот почему к ней никого не пускали даже теперь, когда угроза жизни давно уже миновала?

В день, когда Элен получила ответы на все вопросы, она стала откладывать про запас часть снотворных и обезболивающих таблеток.

Произошедшее напоминало незамысловатую мелодраму. Неверный супруг перехватил общий бизнес и уже начал новую счастливую жизнь с другой женщиной. Конечно, моложе и — теперь уж точно! — красивее. И женщина эта, естественно, полностью понимала его тонкую (подавляемую старой женой) натуру.

От Елены требовалась лишь подпись на составленных адвокатом бумагах…

В душе царила какая-то мрачная пустыня с серыми голыми скалами, в ушах стучало, и противно кружилась голова.

В один из таких бессмысленных дней в дверях палаты появилась Муся. Она принесла с собой море фруктов и так беззаботно и радостно щебетала, словно ничего и не произошло. В последнее время соседки виделись редко, но в детстве даже дружили. И Мария была счастлива тому, что видит Елену живой и уже идущей на поправку. Впрочем, Маняша в последнее время всегда была такая: она и в своей жизни готова радоваться всему — хоть гриппу, холь дефолту. «Кажется, там что-то необычное произошло», — с трудом вспоминала Элен, не находя в своей измученной душе ни интереса к чужой жизни, ни радости, ни сочувствия. Хорошо хоть, что, поправляя подушку, Маша не наткнулась на заветную коробочку с припасёнными лекарствами.

После визита Марии почти ничего не изменилось. Кстати, радовало то, что вскоре в их палате стала дежурить самая пожилая из медсестёр — Елизавета Ивановна, заботливая, внимательная и по-старомодному простодушная.

За двадцать пять минут до самоубийства Элен ещё раз бросила прощальный взгляд на свою неудавшуюся жизнь. Как в калейдоскопе, мелькали куски и обрывки её разломанной и разбитой судьбы. Единственный мужчина, которого любила Элен, оказался ничтожеством и бросил её. Дети не появлялись. Карьера окончена. А в её бизнесе нужно быть здоровой, как космонавт, и красивой, как фотомодель, которая ещё не смыла грим. Впереди — жалкая жизнь на инвалидности, а из зеркала вместо красавицы на неё смотрит чужое одутловатое лицо в шрамах и отёках. Вобщем, впереди дорога одна — всеобщая притворная жалость, скрытое презрение, а ещё — боль, боль и снова боль. Словно кто-то всё уже решил за ней. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Так не бывать же этому. Она сама писала сценарий своей жизни, сама и поставит в ней точку.

Внезапно в душе прозвучали давно забытые слова: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас…»

Елена ощутила этот момент так, словно он был неким перекрёстком: налево пойдёшь — …

Но Элен заупрямилась, отмахнулась от внезапно пришедших мыслей и ощущений и решила всё по-своему.

Она открыла почти полную коробочку и высыпала всё содержимое себе в рот…

Почему-то не было ни дикой боли, ни безудержной рвоты. Елена просто ощутила лёгкий толчок, а за ним, наоборот, полное прекращение всяких неприятных ощущений.

Ничего не понимая, Элен с удивлением осознала, что стоит у своей больничной койки, изрядно, впрочем, опостылевшей и надоевшей до оскомины. Но всё же это была её койка. А сейчас на ней лежала какая-то чужая тётка с незнакомым несимпатичным лицом. Мало того, женщина эта была ещё и мёртва…

И тут Элен всё поняла. От её дикого крика разлетелась целая стая ворон, но в палату никто так и не зашёл. Лена ещё раз осторожно подошла к кровати, занятой чьим-то телом. Осознавая постепенно и с изумлением, что больная нога её больше не беспокоит.

И лишь спустя некоторое время Елена осознала, что видит СВОЁ собственное лицо. И бездыханное тело с перебинтованными ногами.

В голове всплыли слова девяностолетней прабабушки, Евдокии Гавриловны: «Когда же я проснусь — и пойму, что наконец-то умерла?»

Чтобы проверить себя, Елена попыталась коснуться своего тела, лежащего на кровати, но сделать этого, конечно же, не смогла. А она-то думала, что просто заснёт (с болью или без неё). Или выключится, как перегоревшая лампочка. И надеялась, что это будет желанный конец всех бед и воспоминаний. Вечный сон безо всяких сновидений. И никакой выдуманной загробной жизни.

Елена снова непроизвольно вскрикнула, но потом всё же взяла себя в руки. Образно говоря…

Что там рассказывала ей прабабушка? Два Ангела понесут душу на мытарства…

Чушь какая-то! Впрочем, раньше Елена в загробную жизнь верить тоже категорически отказывалась.

Внезапно самоубийца услышала чей-то дикий крик. Стоило захотеть, и она легко перенеслась в соседнюю комнату. Просто перенеслась, сразу же переместилась туда. В палате происходила примерно та же сцена: чья-то душа вышла из тела и с удивлением пыталась осознать такую новую реальность.

Лицо умершей почему-то показалось знакомым. Узнав девушку, Лена снова удивилась: «А она-то что же так кричит?»

Лена действительно видела Ванду три года назад в популярном ток-шоу. Девушка и здесь, в больнице, была местной достопримечательностью. Её знали все. Ванда несколько раз умирала или, скорее, впадала в кому. Потом оживала и рассказывала всем желающим (как и тем, кто ничего не хотел слушать) свои истории.

В иной реальности Ванду встречало некое светящееся существо. «Иисус Христос!» — закатывала в таких случаях глаза рассказчица, бывшая, кстати, ревностной протестанткой. В первый же раз этот сгусток света ободрил её. Развеселил некоей шуткой и дал просмотреть забытую «кинохронику»: жизнь самой Ванды, промотанную назад.

В других эпизодах Ванда путешествовала в городе, где всё было из золота, а населяли тот мир некие светящиеся существа. Возвращаться домой девушке не хотелось. Но всегда приходилось. Она потом выступала по радио и на телевидении и не уставала заявлять, сияя голливудской белозубой улыбкой: « Не бойтесь смерти! Ада нет! Есть только радостное состояние в высших сферах». И даже утверждала, что точно знает, КУДА попадёт после смерти. Особенной гордостью Ванды был переход нескольких её друзей и знакомых из православия в протестантизм. Ведь именно она много раз бывала на том свете и знает, что ада там нет. С такой убеждённостью опытной путешественницы и проповедницы спорить было довольно трудно.

Но почему эта знаменитая девушка стоит над своим телом и буквально вопит?

Подлетев поближе, Елена поняла, ЧТО именно испугало Ванду: в этот раз «телезвезда» явно не впала в кому, а как раз умерла. И у тела её был поистине жуткий вид.

Саму Елену Ванда то ли не заметила, то ли не до неё было.

И в этот момент в палате и вправду появилось светящееся существо. Некий сгусток света, похожий на огненное колесо.

В первую встречу (так рассказывала Ванда миллионам телезрителей) Свет задавал ей вопросы. Сначала: «Что ты сделала в своей жизни? Что ты можешь мне показать?» — потом: «Готова ли ты умереть?»

После первых слов как раз и побежала та «кинолента», составленная из эпизодов жизни Ванды. А голос объяснял, в чём она была не права, и учил девушку жить. На вопрос о смерти Ванда отвечала всегда одно: «Да!» — ведь ей было так хорошо в сиянии Света.

Ванду Елена видела по «телеящику» не один раз. Что-то слышала и из разговоров больных на перевязках. А теперь вот довелось видеть самой. Напрасно, значит, она считала девушку восторженной болтушкой, едва ли не интриганкой, а может, и сумасшедшей.

И вот тут-то началось страшное и непонятное.

— Готова ли ты быть моей? — спросил голос из Света.

— Да, конечно же! — радостно воскликнула Ванда. — Когда же мы пойдём в золотой город?

Золотой город… Да, именно так описывала Ванда внеземную реальность. Города, фабрики, дворцы из света и золота. Светящиеся духи. Пение. Только вот из этой идиллии выбивалось упоминание о колючей проволоке вокруг рая. Но оно как-то очень быстро мелькало в речи Ванды и обычно более не возникало…

— Да прямо сейчас! — загрохотало злобно и торжествующе из Света. Из огненного колеса протянулась рука, мгновенно утащила душу внутрь — и вся конструкция деловито покатилась прочь.

Почему-то эта сцена напомнила Елене страшный эпизод из фильма «Обыкновенный фашизм», где тела несчастных узников закатывались в асфальт огромной чудовищной машиной.

Элен серой тенью метнулась назад — как бы не заметили!

Что-то не похож был этот шар на Христа, в которого баба Дуня так свято верила… Скорее — на шаровую молнию.

— А по-другому бывает? — после замысла о самоубийстве Элен впервые заинтересовалась чем-то важным и существенным.

И — стоило только подумать — её перенесло в совсем другое место.

В этой комнате от рака умирала молодая женщина… Она не стала безобразной от своей болезни — просто истончилась, словно живые мощи. На груди Елена разглядела крестик — такой же лежал где-то дома, в её шкафу. Незнакомая девушка внезапно перестала дышать — и её душа выпорхнула из тела.

Первое, что сделала незнакомка, несказанно удивило Элен: она не ужасалась, не кричала, не пыталась трогать своё тело… Молодая женщина опустилась на колени и начала молиться… И лишь потом оплакала горе своих близких.

Внезапно Элен поняла, что видит недалёкое прошлое, потому что в комнате незнакомки за окошком всё ещё шёл снег. А потом чья-то рука мгновенно пролистнула три дня.

Близкие голубоглазой незнакомки окружили последнее пристанище её тела, а высокий суровый иеромонах отпевал новопреставленную Фотинию. Елена почему-то сразу поняла, что это духовный отец отпевает своё чадо. И ещё Лена увидела, что сама умершая (точнее — её душа), стоит около иконы святых Веры, Надежды, Любови и Софии. И снова Елене было открыто, что на этой иконе изображена святая покровительница мамы голубоглазой Фотинии.

Когда батюшка насыпал в гроб землю и дал знак закрывать последнее обиталище умершего тела, произошло следующее… Около незнакомки появились два Ангела. Новопреставленная Фотиния перекрестилась и прочитала какие-то молитвы. Первый Ангел ответил: «Аминь!» — и благословил девушку. Кстати, выйдя из тела, незнакомка просто светилась и была не такой измученной, как в жизни, а помолодевшей и похорошевшей. Ведь Лена навсегда запомнила последние минуты Светланы-Фотинии и могла сравнить её облик с фотографиями всё той же красавицы, висевшими на стене дома, где она прощалась с земной жизнью. На фотографиях девушка была хороша и обаятельна, но после смерти душа выглядела по-настоящему прекрасной… Вне человеческих понятий и категорий.

Ангелы подхватили голубоглазую и понесли её куда-то вверх.

— Куда её? — спросила Елена.

И внезапно поняла, а точнее — вспомнила слова бабушки: «На мытарства, а потом…»

Что будет потом, почему-то не вспоминалось. В воздухе тем временем разлилось дивное благоухание.

— Наверное, она спаслась, — непривычно для себя подумала Елена, в который раз вспоминая давно забытые слова прабабушки.

И снова Лена оказалась в палате.

— А где же мой Ангел? — спросила Элен, уже привычно ожидая ответа. И она его получила.

Чудовище появилось из-под подушки, где лежала роковая коробочка.

—А я не подойду? — глумливо захохотало оно.

Расправив перепончатые крылья, монстр схватил её душу и с воем полетел прочь.

И вот тут-то снова вернулась боль.

— Может, я не умерла? — подумала Элен, но полёт в когтях чудовища был почему-то необыкновенно реален.

— Сон?.. Да нет, не могла бы я такое придумать. И на кошмары и галлюцинаций в бреду всё происходящее со мной совсем не похоже.

Несмотря на глубоко верующую прабабушку, Елена не была даже крещена… Что могла поделать со своими неверующими родственниками девяностолетняя старушка, кроткая и тихая? Она могла только молиться!

И, кроме того, шум чудовищных серых крыльев напоминал об участи самоубийц. Краем уха Елена слышала, что говорили об этом священники по телевизору, но всерьёз никогда не воспринимала: мол, бабушкины сказки.

Отдалённо похожее на птеродактиля существо вылетело в окно, причём прямо через стекло, потом помчалось куда-то со скоростью реактивного самолёта. Ясный, несмотря на чувство ужаса, ум подсказывал когда-то выученное в кружке палеонтологии, а потом забытое название: «сордес волосатый»… Вот на кого был похож этот крылатый монстр. И, кажется, слово «сордес», как раз и обозначает «нечисть»…

Города и поля замелькали, как в калейдоскопе, и вскоре впереди показались горы. Чудовище спланировало в какое-то ущелье, пронеслось далее, мимо сталактитов и сталагмитов, а потом нырнуло куда-то ещё глубже.

Пространство вокруг неуловимо изменилось: словно они, продолжая двигаться к центру земли, попали в какую-то иную плоскость или другое измерение.

Лететь было больно, страшно и неудобно. Елена надеялась, что жуткое подобие сордеса схватит её как-то половчее, но оно, видимо, и не думало уставать.

А Елена внезапно услышала какой-то шум. Постепенно она стала различать в этом шуме крики, плач и стоны. Горный воздух превратился в невыносимый смрад.

Несмотря на жуткую вонь, чудовище приземлилось не на помойке или на горе трупов, как обещал нестерпимый здешний запах, а около величественного дворца. Кожистая волосатая тварь выпустила пленницу, а та уже жадно вглядывалась в столь необыкновенное зрелище.

К замку, увенчанному башнями и шпилями, вел мост. Мост через огненную реку. И был он, видимо, из какого-то несгораемого материала, так как лежал практически на пламени. Стены, башенки и окна были украшены узорами, статуями и фигурами, а также вымпелами и флагами. Вокруг здания и по всей территории били какие-то причудливые фонтаны, а на деревьях висели затейливые гирлянды.

— Как красиво! Здесь, видимо, жить всё-таки можно! — пронеслось в голове Элен.

Но когда Елена сделала ещё один шаг, то буквально остолбенела: мост, замок и флаги были сделаны… из людей. Точнее — из их душ. И, видимо, все истязаемые здесь были самоубийцами.

Утопленники лежали на огненной реке, сплавленные чудовищным огнём в массив жуткого моста. Зарезавшие или отравившие себя застыли фонтанами, и легко представить, но нелегко произнести или написать, что именно лилось в бассейны, окружавшие замок… И всё это смешивалось с потоком горьких и безнадёжных слёз. Удавленники висели на шпилях и деревьях… И множество других несчастных были слеплены чьей-то чудовищной мощью в подобие блоков, составлявших эту адскую цитадель. И освещался этот ужас живыми факелами из тех, кто поджёг себя сам…

— Это твой вечный дом, — притворно захихикал птеродактиль, — располагайся! И куда же тебя определить? Сама выберешь или помочь?

И вот тут-то Елена наконец-то поняла, что самоубийство — это не точка, а многоточие, не прекращение мучений, а превращение их в вечные и бесконечные муки.

— Господи, помилуй! — закричала несчастная…

…И проснулась. Пробуждение было тяжёлым, но всё же оно означало, что Елена была жива. Жизнь, некогда казавшаяся ненавистной и постылой, снова вернулась к Елене великим и бесценным даром. Даром, который нельзя швырять под ноги Господу Богу.

У кровати стояли Муся и нянечка. И они хлопотали около неё.

Позднее кое-что выяснилось. Маняша всё же заметила коробку с лекарствами. Ещё бы! Ведь она сама когда-то прошла путь неудавшегося самоубийства и чудом вернулась к жизни. Именно Муся разыскала вышедшую на пенсию, но когда-то работавшую здесь нянечку, и за Еленой следили и присматривали. Снотворные и обезболивающие давали растворёнными в еде и питье, а собранные в страшной коробке лекарства заменяли безвредными.

Зная характер подруги, Мария не стала рисковать или отговаривать Элен. Она не учла только то, что именно сегодня Елена всё же раздобыла дополнительную дозу снотворного. И действительно чуть не впала в кому и не умерла. Страшно подумать, что было бы, прими Элен всё, что насобирала.

Осознав, что случилось на самом деле, Мария тут же позвонила знакомому батюшке, и тот утром приехал, чтобы принять исповедь, а потом и крестить Елену — смертного страха ради.

Что ещё сказать?

Бедная Ванда действительно умерла. Эта девушка искренне верила, что помогает человечеству, но молились за неё лишь герои нашего рассказа. Вся Церковь за неправославных не молится, уважая данную Богом свободу воли и выбора каждого человека, а с точки зрения протестантов, увы, в загробном мире у Ванды и так всё должно быть замечательно.

Голубоглазую Фотинию Елена поминает в каждой заупокойной записочке и надеется, что та когда-нибудь тоже её помянет в своих молитвах перед Господом. Ведь их души успели увидеть друг друга.

Ну и последнее. Впереди у Лены — долгая жизнь. Муж прощён: пусть живёт так, как ему хочется. А дети всегда были рядом с ней. Они были так сильно больны, что врачи даже не рисковали заговаривать об этом со своей нервной пациенткой или же сами многого не знали.

А впереди нашу героиню ждали многочисленные любящие внуки. И среди них, конечно же, Леночка, Маша и Светочка (на церковном языке — Фотиния). И любимый внук Ванечка, названный в честь отца Иоанна — священника, крестившего Елену. В три года Ванюша уже ждёт каждого причастия, а дома «кадит». И просит сшить ему облачение. И отец Иоанн, их общий духовный отец, эту игру почему-то благословил. Может, монах или священник растёт? А кто же, кроме любимой и любящей бабушки, сможет так хорошо воспитать своих православных внуков? Правильно! Никто.