Карцер для учителя

Стоял жаркий солнечный день. В монастыре все трудились, вот и солнце усердно трудилось, согревая и освещая все вокруг.

Послушница Полина собирала клубнику в монастырском огороде. Послушание, конечно, приятное, но лишь на первый взгляд. Крупные, сочные, душистые ягоды так и просились в рот. «Подумаешь, всего лишь одну ягодку съем, а? — пыталась договориться с собой Полина, раздвигая руками очередной куст клубники и мысленно облизываясь. — Нет, лучше на трапезе вместе со всеми, а то нечестно как-то получается! Ну и послушание мне дали сегодня! Все, последний ряд остался и быстро уношу отсюда ноги!».

Никольский монастырь, построенный еще в 16 веке, стоял на трех холмах и из огорода, находящегося на возвышенности, был виден весь монастырский двор, расположенный в низине, от ворот до игуменского корпуса. Закончив работу, послушница выпрямилась и огляделась: она увидела двух сестер, идущих от святого источника, они о чем-то оживленно беседовали. Одна из сестер была старица Полина, другая — монахиня Михаила. Прихватив ведра с клубникой и миновав насаждения капусты и свеклы, послушница быстро спустилась по деревянным ступенькам вниз. Она надеялась обогнуть колокольню и у храма Всех святых перехватить свою старицу. «Хотя бы поздороваюсь с матерью Михаилой, мы же сегодня не виделись даже!» Мать Михаила ночью читала псалтирь, и на утренней службе ее не было.

На ходу поправляя калоши, Полина прибежала к храму, не уронив ни одной ягодки из ведер.

«Ох, опоздала! Уже прошли!» — Полина поставила ведра наземь и поправила сползающий с головы платок.

— Полинка, пойдешь обратно из трапезной, прихвати нам с сестрами воды! Жарко, прям сил нет, как пить хочется! — крикнула из розовых кустов инокиня Афанасия.

— Ой, а я вас не заметила, напугали! — засмеялась послушница: — Что вы тут делаете?

— Да вот розы к празднику режем для храма, — тоже выглядывая из-за кустов, улыбнулась монахиня Евпраксия.

— А-а… Ну ладно, помоги Господи! Водички принесу.

Возле трапезной Полина нашла кого искала: мать Михаила стояла у входа и разговаривала с инокиней Рафаилой. Радостная послушница подошла к ним.

— Михаила, да я ведь не успею все одна собрать! — тараторила инокиня.

— А вот Полинку с собой возьми, вдвоем быстрей управитесь, — оборачиваясь к послушнице, улыбнулась мать Михаила. — Ну что, все ягоды собрала?

— Ого, сколько клубники! Небось и сама налопалась? — засмеялась Рафаила тоненьким голоском. — Я б, наверное, не выдержала!

— Ни одной ягодки не съела! — насупилась Полина.

— Ладно, шучу! — продолжала смеяться инокиня. — Давай относи свои ягоды и приходи на склад, будем вещи бабушкам собирать.

— Каким бабушкам? — удивилась послушница.

— Ну, бабушкам моим из дома престарелых! Завтра рано утром выезжаем, нужно и гостинцы, и вещи собрать.

— У тебя, что — бабушки в доме престарелых?

— Поля, что за вопросы, ну, не мои, а наши. Ты разве еще никогда не ездила?

— Не-е-ет!

— Поедешь со мной — там все и увидишь.

Отнеся воды сестрам в розовые кусты, Полина побежала на склад и присоединилась там к Рафаиле. Весь день они бегали с ней от продуктовой кладовой к складу, собирая продукты и вещи.

— Так, Поля, теперь возьми у Людмилы несколько больших тазов и мыла кусков десять.

— А зачем это?

— Надо, давай быстрей!

— Ты бы хоть сказала, что мы там делать-то будем?

— На месте разберешься, — торопилась Рафаила: — Некогда болтать. Нам еще в машину все погрузить нужно до вечера.

Утром Полину разбудил монастырский колокол, он звонил на подъем. Весь монастырь торопился в храм на молитву.

Прочитав правило в келии, послушница направилась к задним монастырским воротам. Шофер — послушница Елена — уже заводила машину. Монахиня Макария и инокиня Рафаила копошились внутри, проверяя, все ли уложено. Подошла мать Михаила и с нею несколько послушниц. Полина знала только, что едут они в дом престарелых, к каким-то бабушкам, а где он находится, и что они там будут делать, было непонятно. «Наверное, вещи раздадим и продукты. А почему у всех такие лица серьезные? Рафаила совсем какая-то несчастная!»

Ехали в тишине. Полина посматривала на сестер. Тревога закралась в ее сердце. «Ой, да что такое? Чего это они все такие загадочные, прям как будто война началась», — недоумевала дорогой Полина.

Дом престарелых находился на окраине города. Старое кирпичное здание, вход со двора, через узкую и неприглядную дверь. Сестры поднялись на второй этаж и занесли привезенные вещи.

Еще в коридоре Полину поразили убогость и неухоженность: обшарпанные стены, рванный линолеум, окна без занавесок, а зайдя в женскую палату, она поняла, почему сестры были такими угрюмыми. В большой комнате не было ничего, кроме кроватей, стоящих чуть ли не вплотную, тесными рядами. На них лежали и сидели старушки, человек двадцать. Все они, как по команде, устремили встревоженные и тоскливые взгляды на вошедших сестер. Полинка встретилась взглядом со старушкой в зеленом платочке, сидящей на кровати и сосущей со смаком хлебную корку. В сердце послушницы что-то оборвалось и заныло: «Господи, да как же так! Разве можно так жить?»

— Здравствуйте, бабушки мои дорогие! — радостно сказала Рафаила: — Ну, как вы тут поживаете?

— Ой, спасибо! У нас все хорошо! — раздалось в ответ несколько старческих голосов.

Рафаила быстро распределила обязанности между сестрами.

— А ты, Полинка, вымоешь полы.

— Хорошо. Только можно я сначала матушке Михаиле помогу, а то буду всем мешаться.

— А где наша Евдокиюшка? — спросила Рафаила у старушек.

— Так уж неделю как померла, а вчера вот еще Марию увели куда-то.

— Ох, хорошо, что Евдокию успели окрестить! Мы за нее молиться будем. Так, бабули, у кого крестика нет, давайте наденем! У тебя крестика не было, баба Ира? — ласково обращалась к старушкам Рафаила.

Полина помогала Михаиле менять постельное белье у давно лежачих женщин.

— Осторожно, Поля, у нее все болит, а на спине пролежни, поворачивай аккуратнее.

— Ой, ой, не надо! Оставьте вы меня, все равно скоро помру, — плакала одна из страдалиц, седая и очень худая.

— Надо, моя хорошая, надо, — тихо говорила Михаила: — Сейчас помоем тебя, накормим, будешь чистенькая, тебе сразу полегче будет.

— Бабули, кто может ходить — за мной в душ! Будем мыться, а сестры пока вам постель поменяют, — бодро и с улыбкой командовала Рафаила.

— Сестрички, вы бы памперсов для лежачих привезли, а то запах-то какой, чуете? Ночью-то не уследишь, — сказала очень полная бабуля, кряхтя поднимаясь с кровати.

— Привезли памперсы, для всех привезли!

Полина уже заканчивала мыть в палате пол, когда заметила, что мать Михаила и Рафаила о чем-то шепчутся и, улыбаясь, посматривают на нее. Она улыбнулась в ответ и пошла выливать грязную воду, но Михаила ее остановила:

— Полина, вот что. Здесь есть еще одна комната, там лежит бабушка, пойдешь к ней.

— Одна? — напугалась Полина. — А что я должна делать?

— Ее нужно помыть, переодеть, накормить.

— Хорошо, все сделаю.

Зайдя в маленькую комнатку, послушница увидела картину еще более страшную. Комната была похожа на карцер: холод, маленькое окно под потолком, железная кровать без матраса. На железной сетке, покрытой короткой простыней, лежала старушка, дрожа от холода.

Сердце Полинкино сжалось, она подошла и попыталась заговорить:

— Бабуль, ты можешь чуть-чуть приподняться, я тебя помыть хочу? — спросила Полина сдерживая слезы. — Горячей водичкой, ты сразу согреешься.

Старушка кивнула головой, стуча от холода зубами.

«Господи, Господи, да как же это так? Ведь у них наверняка есть дети. Видно, они бросили этих несчастных. А медперсонал почему так относится? Почему плохо смотрят за ними? Это же жестоко! Как жестоко!»

Помыв бабулю и усадив на стул, Полина пошла за матрасом и одеялом.

— Скажите, а почему у этой бабушки нет матраса и постели? — спросила она у медсестры, сидевшей в кабинете напротив.

— Так, чтоб она не загадила постель, — спокойно ответила женщина.

— Скажите, а я могу ей сейчас постелить, а то она замерзла совсем? — виновато спросила Полина.

— Ну постели, сейчас я тебе дам кое-что, — умилилась медсестра и ушла по коридору.

Пока Полина кормила старушку горячим супом и кашей, та понемногу согрелась и даже начала потихоньку разговаривать. Послушница узнала ее имя и расспрашивала о жизни.

— Баба Маша, скажи, а у тебя дети есть?

— Есть, сын и дочь. Они у меня уже большие… И внуки есть, трое.

— Дети у тебя где живут?

— Сын здесь в городе, а дочь далеко, на Алтае.

— Баб Маш, а ты где работала до пенсии?

— Учительницей я была, историю преподавала и русский язык...

Тут старушка заплакала, и Полина не стала больше спрашивать, а быстренько перевела разговор.

— Баба Маша, а ты в Бога веришь? На тебе крестика нет.

— В Бога? Наверное, верю... Помру ведь скоро, недолго уж мне осталось… Крестик вот потерялся… А так я крещеная! — сказала старушка, подняла руку, чтобы перекреститься, но почему-то передумала и опустила.

— Я тебе сейчас новый крестик принесу! — обрадовалась послушница.

Полина вернулась с крестиком и книжкой.

— Баба Маша, пока сестры там собираются, я тебе книжку почитаю, хочешь? А ты ложись и слушай.

— Лягу… Устала я что-то...

Через пять минут чтения чистенькая и успокоенная баба Маша уже сладко спала. Полина поднялась и осторожно вышла за дверь.

Выйдя от бабы Маши, Полина столкнулась в коридоре с матерью Михаилой и встретилась с нею глазами. Та понимающе посмотрела на хмурую и задумчивую послушницу, улыбнулась, задорно кивнула и молча пошла к выходу.

Обратно ехали тоже молча.

— Мы когда снова к бабушкам поедем? — дорогой спросила Полина у Рафаилы.

— Да как машина свободна будет, так и поедем.

На ночь Полину поставили читать в храме псалтирь. Она достала из кармана список имен, взятый у Рафаилы, дописала в него Марию и всю ночь молилась уже за «своих бабушек».

— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий помилуй раб Твоих: Марию, Ирину, Наталию, Лидию, Феклу…