В Нямецких лесах

Св. Феодора Карпатская

Я знал, что когда-нибудь найду её. Ведь то, что соединил Бог, человек разлучить не может...И потому продолжал молиться и искать, даже когда казалось надежды больше нет..

Впервые я увидел её в храме в её родном селе Вынэторе. Она была простой девушкой, ничем внешне особенно не примечалась. Вот только глаза... Глаза у неё были такие ясные и добрые, что она сразу запала мне в душу.

Я встречал её несколько раз. В тот год у неё умерла младшая сестра, и она часто оставалась после службы почитать псалтирь. А я в то время кое-что слесарил для местного священника. Вот мы и встречались возле храма. Она опускала глаза и проходила мимо. А я думал: «Такая и должна быть жена — скромная и тихая».

Как-то я спросил о ней у батюшки, а он ответил: «Феодора? Ты на неё не гляди. У неё не семейный путь. Она желает посвятить себя Богу».

Слова священника не огорчили меня, а даже обрадовали. Тогда я был молод и не мог понять, как это — желать уйти из мира, когда толком и не пожил. «Наверное, за неё просто никто не сватался», решил я. А значит, у меня была возможность просить её руки.

Когда работа моя была завершена, я пошел к отцу Феодоры — Стефану Джолдя. Он был военным, и потому наш разговор был краток и серьезен.

В следующее воскресенье нас с Феодорой обручили...

Была ли она согласна стать моей женой? Я никогда не спрашивал её об этом, а она никогда не жаловалась на свою судьбу. Она была такая, моя Феодора, — даже если ей было больно, она молчала. Всё переживала в себе. Да и мне не было важно. Я искренне считал, что сделаю её счастливой. Я сам желал семейного счастья.

Что же.. чего я ждал — то и получил. Весной мы повенчались.

Жили мы просто. Было у нас свое хозяйство. Вот и жили общим трудом да молитвой. Все хорошо у нас было, как мне казалось. Дружная семья.

Год жили, два. А детей не нажили. Феодора винила себя в неплодстве и как-то сказала: «Бог не дает нам детей, чтобы мы Ему послужили...». Но я не обратил внимания на её слова, полагая, что ей хочется чаще бывать в храме. Тем более она, всегда набожная, действительно стала еще дольше молиться и не пропускала ни одной церковной службы. Я не возбранял ей этого, потому как полагал, что церковь её успокаивает, позволяя на время забыть про свои заботы.

Знал я и то, что моя жена ходит к старцам в горы за духовным окормлением. У неё в горах был духовник ещё с поры её девичества. Обычно она поднималась в горы вместе с несколькими богобоязненными женщинами из нашего села.

Я с ними никогда не ходил — как-то незачем было. Церковь нашу я посещал по праздникам, посты держал какие полагаются, а на разные беседы о душе тогда времени у меня не было. Да и не понимал я сути советов со старцами. А Феодора ходила к Нямецким подвижникам, как только выпадала такая возможность. Как-то я спросил её зачем ей, мужней жене, советы монахов, а она ответила: «Кто лучше видит — сокол, летающий высоко в небе, или курица, живущая в своем курятнике?». Это она о себе как о курице мыслила — такое у неё было смирение.

Да, я не всегда мог её понять и, наверное, порой ей было тяжело со мною. Но свою долю она терпела и никогда не роптала на меня. Даже как будто жалела.

Долгое время я укорял себя в том, что сам её отпустил. Впрочем, так оно и было. Вечером накануне того дня она стала собирать кое-какие вещи. Я спросил её: «Ты в горы?» Она как-то внимательно посмотрела на меня. А потом тихо сказала: «Да, отпусти меня с миром и благослови». Феодора часто спрашивала моего мужненого благословения перед каким-то важным делом или путешествием. Потому я не придал этому значения: «Иди с Богом!» сказал я. Она будто немного грустно улыбнулась. А может, это придумывает моя память... я не знаю. Знаю только, что рано утром на следующий день она ушла, и больше я никогда её видел...

Что только не говорили у нас в селе... как только не порочили мою жену. Кто-то полагал будто она сбежала с кем-то из соседнего села, кто-то — что сошла с ума и скитается по лесу, кто-то утверждал, что её убили. Только я знал, что всё это вздор. Моя Феодора была жива, а уйти от меня она могла только ради Бога. Значит, и искать мне следовало среди Божиих людей, решил я.

Женщины, с кем она обычно ходила к старцам, ничего толком мне сказать не могли. Они твердили лишь то, что в тот день, когда моя супруга пропала, никто из них в горы не поднимался. А еще от них я узнал, что духовник Феодоры скончался несколько месяцев назад, но в горах есть другие старцы, и, может быть, они могут помочь мне найти жену.

Я обошел все горы Нямецкого края в поисках супруги. Я познакомился со многими старцами и старицами и всем я рассказывал о Феодоре и у всех спрашивал про неё. Я объездил все известные мне монастыри и скиты. И всё в пустую — её нигде не было, и никто не знал о ней ничего.

В конце концов я очутился в Мерлополянском скиту. Там тогда был один старенький монах-подвижник. Он-то и сказал мне: «В своё время Господь приведет тебя к ней, а сейчас оставь свои поиски.» «Но что же мне делать без неё?» — спросил я в отчаянии. «Оставайся в этой обители, брат!» — услышал я в ответ.

Жизнь в монастыре с её неспешным ходом, долгими молитвами и вдумчивой работой стала для меня лекарством. Лекарством от воцарившегося с уходом жены одиночества. В скиту я лечил свои раны.

Вначале я не думал о монашестве. Тогда я ни о чем не думал. Просто жил. Как-то приехали из нашего села мужики. Из моей родни. Приехали забрать меня обратно. Мол, уже больше года как Феодора пропала, дескать, можно мне и новую бабу найти. И снова хозяйство поднимать. А я слушаю их и дивлюсь — как это можно мне жениться, если я перед Богом стоял в храме, давая завет, что всегда буду верен Феодоре. Тогда-то я и понял, что нет мне дороги назад, и решил больше никогда не возвращаться в мир. Я принял постриг с именем Елевферий.

Проходили годы — один похожий на другой. Из простого инока я сподобился стать иеромонахом. Я вверил себя руководству старцев и полюбил монашеское делание. Но я не забыл мою Феодору. Я продолжал молиться за неё. Хотя больше я её не искал, полагая, что мы, конечно, встретимся, но в иной жизни.

Кто знает, может она действительно уже умерла, думал я. Мне и самому надо готовиться к вечности.

Однажды к нам в скит приехал инок из монастыря Сихэстрия. Как всегда после трапезы в воскресный день начался разговор о подвижниках Нямецких гор. Такие беседы не возбранялись нашим игуменом, потому что примеры благочестивых подвижников возогревали в сердцах молодых послушников и монахов желание подвига — необходимого для монашеского делания.

В тот день мне не здоровилось, и на беседу я не остался. Но уже вечером, когда, проводив гостя, вернулся мой сокелейник отец Моисей, я стал расспрашивать его о том, что поведал инок Сихэстрии.

— Он рассказывал нам о старце Павле. — ответил отец Моисей.

— Это тот схимник-пустынник, что скончался несколько лет назад? — спросил я. Я уже слышал об этом подвижнике строгой жизни. Он был духовником настоятеля Сихэстрии. И долгое время подвизался в лесах недалеко от монастырского скита Сихлы, живя в небольшой деревянной келейке. Он окормлял несколько отшельников, которые так же подвизались в этих лесах.

— Да — подтвердил Моисей. — уже более пяти лет, как он предал душу Богу.

— И что же отшельничество в лесах Сихлы перевелось с его смертью?

— Это-то и интересно. Братия утверждают, что есть в лесах отшельники, место пребывания которых никому не ведомо. И даже есть одна подвижница...

— Подвижница? — переспросил я. Сердце моё отчего-то сильно забилось.

— Да как раз о ней-то и рассказывал брат.

— И что же он говорил?

Отец Моисей когда-то в миру работал учителем, он имел замечательную память и любил всякие истории. Потому он с видимым удовольствием принялся за рассказ:

— Есть в лесах Сихлы одна старица, уже более пятнадцати лет, как она отшельничает. Известно, будто раньше она была инокиней в скиту Вэрзэрешть. Во время набега турок их скит был разграблен, и все насельницы, боясь надругания, бежали в леса. Две из них — ещё молодая инокиня и её духовная наставница схимница укрылась в горах Вранча и там жили, питаясь кореньями, ягодами да орехами. Когда старая схимница отошла ко Господу, инокиня похоронила её и решила идти в Нямецкие леса. Говорят, сначала она посетила Нямецкий монастырь, где долго разговаривала с отцом настоятелем. Он благословил её отправиться за советом в монастырь Сихэстрия. Батюшка отец Варсонофий, по словам рассказчика, тепло её принял, обо всем расспросил и благословил находиться в послушании отца Павла. Тот-то и привел ее в леса, что окружают скит Сихла и сказал, что, если сможет она вынести суровое пустынное жительство, неизбежные лишения и зимнюю стужу, то следует ей подвизаться там до самой смерти. Если же не хватит на это сил, то пусть возвращается тогда в монастырь. И она осталась в лесах. И жила там много лет так, что только один отец Павел знал, где находится её келья. Он сам приносил ей все необходимое, исповедовал и причащал её.

— А как же сейчас, когда отец Павел отошел ко Господу? — с тревогой спросил я.

— Вот, брат, никто и не знает, жива ли та инокиня. За пять лет-то и одежда ее, поди, поистрепалась. А уж про еду и говорить нечего. Братия Сихэстрии полагают, что она скончалась уже. Но отец настоятель велит поминать её о здравии, пока её тело не будет найдено.

— Как же её зовут? — не удержался я.

Тут отец Моисей задумался.

— Я точно помню, что её спутницу схимонахиню величали Паисия — в честь подвижника Нямецкого. А её имя как-то с Богом связано...

— Феодора? — вырвалось у меня.

— Да, кажется, Феодора. — спокойно ответил монах.

Святые отцы говорят, что мысли приходят к нам в голову либо от Бога, либо от сатаны, либо от нас самих. Тогда, видимо, мне шепнул на ухо сам ангел Господен: «Это твоя жена». Осознание было таким твердым, что я не сомневался в его истинности. Эта подвижница была моя жена Феодора.

Что же мне теперь делать? — думал я и стал усиленно молить Бога вразумить меня.

После Пасхи я написал письмо настоятелю в монастырь Сихэстрия с просьбой прислать мне какие-либо сведения о подвижнице Феодоре, живущей в лесах. Но ответ до меня не дошел. В тот год на нас снова напали турки, и многие монастыри и скиты были подвержены набегам. Пострадал и наш скит. А потом мы узнали, что турки дошли и до Нямецких лесов. Монастырь Сихэстрия и скит Сихла были также разграблены.

После набега долгое время мы занимались восстановлением нашей монашеской жизни. Я стал думать, что, возможно, та подвижница и вовсе не была моей женой, может, просто это совпадение. Ведь если Феодора стала монахиней, она могла иметь совсем другое имя при постриге. Маловерие обуревало меня. И я решил пока ничего не предпринимать.

Снова шли года. Рождество сменяла Пасха, а Пасху Рождество. И вот прошлым летом наш игумен благословил меня на поездку в Нямецкий монастырь по каким-то делам обители. Я не любил покидать скит, но в Нямцы ехал с радостью — это были почти родные мне края.

Нямецкие горы словно в первый раз поразили меня своей дремучей красотой. Да, сколько же подвижников скрывали и скрывают они в себе!

Я приехал в Нямец 6-го августа поздно вечером как раз накануне Успенского Поста и надеялся прожить там до Успения, а также посетить ближайшие скиты. Надеялся я и побывать в Сихэстрии.

Отец настоятель был в отъезде, и потому первый день по приезду я был предоставлен сам себе. В Нямце была такая традиция: первые три дня гостям и паломникам предоставлялось свободное время: они могли полностью посвятить себя молитве, говению или просто отдохнуть в монастырской тишине. Кто оставался дольше трех дней, тому уже между службами давали послушания — в трапезной, в столярной, в книгопечатной мастерской или даже на скотном дворе. В свой первый день в Нямце, после ранней литургии я решил побродить немного в окрестносях монастыря.

За монастырским полем начинался лес, и я брел по тропинке, сам не зная куда. Я уже прошел довольно далеко вглубь леса, как вдруг вдали мне показалась фигура в сером старом подряснике и с длинными седыми волосами. «Наверное, это какой-то монах. А может и отшельник» — промелькнула у меня мысль. Я остановился, чтобы не спугнуть этого человека. Но тот уже заметил меня. Он долго глядел в мою сторону, а потом низко мне поклонился. И вдруг исчез.

Честно сказать, я испугался. Что это было? Видение? Или просто я задремал на ходу? Я начал читать молитву Иисусову. А сам подошел к тому месту, где, как мне казалось, стоял тот монах. К моему неописуемому облегчению я обнаружил там старый трухлявый пень. Именно его я, видимо, и принял за фигуру монаха.

На следующее утро я узнал, что настоятель вернулся в обитель и желает меня видеть. После обсуждения дела, по которому я прибыл, игумен одобрил мой план и благословил остаться в Нямце до Успения.

— А Сихэстрию надо посетить, отче. Тем более только сегодня от одного монаха скита Сихла я слышал, там в лесах нашлась дивная старица. Она долгое время укрывалась в пещере. И братия её обнаружили только потому, что кто-то заметил, что птицы собирают хлебные крохи и уносят их в одном направлении. Да, бывают такие чудеса и в наши дни.

— Феодора... она жива? — спросил я.

— А так ты уже слышал про неё?

Тогда я всё рассказал настоятелю о себе и своей жене, а также о моем предположении.

Игумен внимательно меня выслушал и сказал. «Благословляю тебя ехать завтра после Литургии в Сихэстрию и всё узнать о старице. Даст Бог, и ты сподобишься её увидеть».

Ночью начался сильный дождь, и все дороги развезло. В Сихэстрию мы с еще одним монахом из Нямецкого монастыря добрались только поздним вечером. Нас поселили в братский корпус, наказав нам отдохнуть с дороги и с ударами бил приходить на службу, которая в монастыре длится всю ночь.

Мне не терпелось узнать про старицу, но я положился на Волю Божию.

В одиннадцать часов мы проснулись от звука бил. Монахи, шелестя мантиями как крыльями, собирались в храм. Служили вечерню, полуночницу, утреню, литургию. Во время Литургии я услышал поминание об упокоении новопреставленной матери Феодоры. Я понял, что опоздал. Слезы брызнули у меня из глаз, и всю оставшуюся службу я молился так, как не молился никогда в моей жизни.

После службы братия собралась для небольшой трапезы. И тогда я подошел к уже старенькому отцу Варсонофию, который был игуменом Сихэстрии.

«Я слышал вы поминаете новопреставленную Феодору...» — начал я.

«О да — сказал настоятель. — Она подвизалась в наших лесах. И вчера утром мы предали её останки земле. Эта удивительная подвижница. Если бы я не стоял у её гроба, а не поверил бы, что сейчас возможен такой подвиг».

Взволнованный, я попросил рассказать мне об этой старице. И отец Варсонофий поведал мне следующую историю:

— Долгое время братия, послушающиеся в трапезной, наблюдали, как птицы подхватывали кусочки хлеба и куда-то их несли в клювах. Сначала мы думали, что это самец несет в гнездо для своей самки, сидящей на яйцах, но птицы прилетали разные и история повторялась, даже когда кончилось время высиживания яиц. Мы стали внимательнее наблюдать за птицами. Они прилетали раз в день. Иногда одна птица, иногда две-три. Они собирали крохи и улетали по направлению к скиту Сихла. В среду и пятницу они не прилетали вообще. Будучи монахом, я повидал много чудес. Здесь, среди подвижников, чудеса привычны, и потому я понял, что птицы прилетают неспроста. Тогда я благословил двум молодым инокам проследить, куда они летят.

Камень, на котором молилась святая

Это было на прошлой неделе. Птицы прилетели после полудня, и те иноки сразу пошли за ними. Чтобы не смутить их еще неопытные души тщеславием, их имена я указывать не стану. Они рассказывают, что шли долго сквозь леса. А птицы будто специально указывали им путь, часто останавливаясь и прыгая с ветки на ветку. Наконец, уже почти ночью они пришли к скале, внутри которой, по-видимому, была пещера. Один из монахов заглянул внутрь и сразу отпрянул. По его словам — внутри вся в ярком свете на коленях стояла женщина и молилась. У неё были сбившиеся седые длинные волосы, которые как покровом скрывали ей нагое тело. Она обернулась и позвала иноков по именам. Она сказала, что она — Феодора и попросила дать ей одежды и проводить в наш монастырь для причастия, потому что дни её подходят к концу. Один из иноков снял с себя свою старенькую серенькую ряску и отдал отшельнице. Но вид у неё был такой слабый, что было понятно — сама до монастыря она не дойдет. Тогда иноки пообещали ей назавтра привести священника.

В ту же ночь они вернулись в монастырь, как они сами говорят — водимые чудесным светом. И сразу ко мне. Я знал Феодору. Двадцать лет назад она приходила ко мне, и я, видя дерзновение этой инокини, отправил её к отцу Павлу. Я знал, что она жила под его руководством в лесах недалеко от Сихлы, но по смерти схимника я ничего больше не ведал о её существовании, хотя мы продолжали молиться о здравии Феодоры, как наказал мне перед своей смертью отец Павел. И потому, услышав от иноков об этой старице, я тут же отправил к ней иеродиакона Лаврентия и иеромонаха Антония.

Отец Антоний принял у неё исповедь и причастил её Святым Дарам. И напутствованная Святыми Тайнами, она тихо отошла ко Господу. Монахи перенесли её тело в скит. Там оно лежало несколько дней, издавая необыкновенные благоухание. Мы отпели её как пустынницу в её же пещере.

— А когда она умерла? — спросил я

— Вчера был третий день, 7 августа утром.

— Так значит, это её я видел... её душа приходила прощаться со мной — ошеломленный своей догадкой, промолвил я, отчетливо вспоминая монаха, встреченного мною в лесу возле Нямецкого монастыря.

— Отец, ты знал её? — удивился старенький игумен.

— Кажется, эта старица было моей женой...

Мы шли неспеша по узкой недавно протоптанной тропинке. К могиле Феодоры меня сопровождал иеромонах Антоний.

— Братия скита немного расчистили эту дорогу. Перед погребением мы срезали ветви, обозначили тропу зарубками. А то иначе и найти пещеру было бы невозможно. — говорил о. Антоний. Это был небольшого роста человек с внимательными глазами и рыжей с проседью бородой. Я кивнул, поглощенный своими думами. Какое-то время мы молчали. В вдалеке кричала кукушка.

— Наверное, мать Феодора чувствовала, что ты придешь, отец. Перед кончиной мы долго с ней разговаривали и я принял у неё исповедь. Она мне сказала — если будут спрашивать обо мне — ничего не таи. Потому я могу тебе с чистой совестью ответить на вопросы, которые терзали тебя столько лет.

Да, Феодора была твоей женой. Она готовила себя к монашеству, когда ты посватался её отцу. Так как сестра её умерла, Феодора была единственным ребенком в семье, и отцу не хотелось, чтобы род его пресекся, потому он с радостью отдал за тебя свою дочь. А она не смогла перечить родительской воли. Она старалась быть хорошей женой, мечтая, чтобы хотя бы кто-то из её чад станет монахом. Но когда после трех лет супружества Бог не дал вам детей, она стала тяготиться супружеской жизнью и вновь мысль о монашестве захватила её. Долгое время старец, окормлявший Феодору, противился этому желанию, полагая, что как жене, ей нужно смирятся. Но уже почти перед своей смертью он неожиданно для неё благословил её уйти в монастырь, сказав «твой муж спасется твоим уходом». И потому, похоронив старца, она собралась и ушла.

Ей было тяжело покидать тебя, но вера в слова старца и упование на Бога пересилили её жалость. Некоторое время она скиталась, зная, что ты будешь её искать. А потом дошла до скита Вэрзэрешть и там осталась, утаив о том, что она замужем. Её постригли в рясофор, оставив в иночестве имя Феодора. А дальше ты знаешь её историю.

Отец Антоний замолчал. Мне было и горько и радостно слушать его слова, как будто это говорил не он, а сама Феодора. За разговором я совсем не замечал пути. А тем временем мы вышли на небольшую опушку, где холмистый лес постепенно переходил в горы.

Келья

— Ну, вот мы и пришли почти. Вот здесь была келья старицы до того, как сюда пришли турки. Она сейчас вся заросла бурьяном. Феодора сказала, что когда-то здесь жил другой отшельник, тоже духовный сын отца Павла, он и оставил ей эту келью, а сам перебрался в иное место.

А вон там — скала. Мы сейчас к ней подойдем. Когда турки разграбили скит, они направились через лес в монастырь. И по Божьему попущению оказались в этом месте. Феодора услышала их и скрылась в пещере, где взмолилась Богу, чтобы тот избавил её от врага. Тогда по её словам скала в основании раздвинулась, закрывая собой старицу, и турки её не нашли. Так она и осталась тут жить, в пещере, питаясь крохами, которые приносили ей птицы. Пока наши братия её не обнаружили.

Мы подошли к скале с выдвинутым уступом, который прикрывал вход в пещеру. Мы зашли внутрь. Внутри было на удивление тепло. Пахло ладаном, а в уголке горела лампада.

— Эту лампаду мы принесли с собой, когда пришли к старице с иеродиаконом Лаврентием. С тех пор она и горит, не преставая. Мы также принесли старице хлеба и воды. Но она от всего отказалась, говоря что уже отходит в иной мир... Она была удивительно красива, несмотря на иссушенное постом тело и свалявшиеся волосы. У неё были необыкновенно глубокие, мудрые глаза. И очень тонкие миниатюрные руки. От неё даже исходил какой-то приятный аромат.

Она причастилась, легла и стала ждать свою смерть спокойно с каким-то твердым упованием на Волю Божию. И так же спокойно она и приняла её немногим более часа спустя. Мы по её желанию остались с ней в пещере и читали канон об отходе души из тела... А вот тут мы её погребли.

Пещера, где подвизалась и была захоронена святая

Отец Антоний сделал земной поклон и поцеловал камень с высеченным на нем крестом на свежей могиле подвижницы. Встал на колени и я.

Здесь в этой темной пещерке спустя более тридцати лет поисков я наконец нашел свою Феодору.

Я знаю, она угодила Господу и сейчас предстоит пред ним в своей святости. Мне никогда не достичь её высот, но всё же я верю, мы с ней встретимся в будущей жизни. Ведь то, что соединил Господь, Он соединил навечно.

Отец Елевферий не вернулся в свою обитель. Он построил себе небольшую келейку у подножия Сихлинских утесов. Там он прожил десять лет, совершая литургию, постясь и молясь. Похоронили его на кладбище отшельников. И на месте его могилы был устроен скит Иоанна Крестителя.

В 1830 году мощи Феодоры были перенесены в скитский храм. А с 1856 года они находятся в Киево-Печерской Лавре.

Память блаженной Феодоры Карпатской (Сихлинской) празднуется 7 августа.

ПРИМЕЧАНИЕ:

Повесть основывается на житии святой Феодоры Карпатской с художественным осмыслением автора. Все лица, кроме келейника главного героя отца Моисея — подлины.