И смех, и грех

Новый чин

Многое из того, что делал Господь при Своей земной жизни, со временем облеклось в формы богослужения. Это и Евхаристия, и многое другое...

На Руси времен Алексея Михайловича в Вербное воскресение совершался особый чин, которому значение придавалось не меньшее, чем самой Литургии. Двигалась по Красной площади целая процессия, центром которой был Патриарх Никон (во всем своем смиренновеличии) на жеребенке, ведомом под уздцы самим Алексеем Михайловичем Тишайшим...

«Симфония» раскола...

Есть в современной Церкви и «чин омовения ног».

Есть чин изгнания бесов.

Но почему у нас нет, например, чина «изгнания торгующих из храма»?

Мне возразят: для современного богослужения не используются жертвенные животные. Стало быть, некого изгонять из храмов бичом. Это же именно для животных (а не для людей) Христос сделал бич из веревки...

Но как иногда хочется перевернуть свечной ящик!

Особенно, когда читаешь Евангелие, а там, за свечным ящиком, звенят монетами и громким шепотом на весь храм вещают, сколько за свечку, сколько за поминальную записку, сколько в записке должно быть имен. И все это так чинно, так важно, куда важней Евангелия! И вот что интересно: весь этот звон и гул- обычная суета! Жертвенное приношение, которым храм живет, на которые восстанавливается, совершается тихо и незаметно. Просто бабульке, которая пришла в церковь с зажатой в кулаке десяткой, как-то неинтересно молча положить свою десятку (увы, отнюдь не лишнюю у старушки!) в церковную копилку. Ей для самоудовлетворения нужно эту десятку «отработать». Я, мол, плачу, так гоните мне музыку! И женщина «за ящиком» тоже втягивается в эту игру, охотно подыгрывает, жалея старушку, вступает в преступный сговор.

И бесполезно им что-то говорить. Много раз говорил. Говоришь с одним человеком, а за свечной ящик возвращается совершенно другой. Опять зовешь к себе: «Простите, батюшка!» Только шаг от тебя: «шур-шур-шур»... понеслось... Просто у них совершается свой чин, который они не дерзают нарушить, вырабатывается свой язык, своя мимика... Значит, и нам нужен свой чин. И не на улицу нужно выносит свечной ящик, как некоторые советуют (там они совершенно одичают), а просто время от времени подходить к свечному ящику и красиво так, торжественно, при всем честном народе, как в замедленной съемке, опрокидывать его! Монеты по полу. Бабки охают. Дети визжат от восторга.

Красота!

Определенно нужен такой чин.

Почти по Гоголю

На одном из забвеннейших наших приходов, расположенном где-то сразу за пределами разума и границей выживания, где-то в тех местах, о которых местная народная мудрость справедливо гласит: «Ченцы, Лыченцы, Студенец — тут и Свету конец», — произошла история...

Некая Светлана Юрьевна подарила храму комод...

Ну, подарила и подарила. С кем не бывает? Дарят даже дома и машины, а тут какой-то комод. Но, дело в том, что в этот храм никто ничего существенного отродясь не дарил (стулья с поломанными ножками не в счет), да и Светлана эта Юрьевна была из «еще тех» руководителей, которая и ныне приводила в трепет местное население своими административно пунцовыми щечками и вытаращенными глазами, выгоревшими дотла в бесконечных битвах за угробленный в столетней битве «еще тот» урожай...

Увидев в этом приношении повод для доброго почина, молодой священник после литургии произнес перед прихожанами сорокаминутную речь, которую посвятил всем христианским добродетелям Светланы Юрьевны. По его словам выходило, что от самых известных подвижников благочестия Светлана Юрьевна отличалась лишь тем, что не носила на теле вериг и власяницы и не вкушала как единственную пищу в день по заходу солнца малой просфоры со святой водой. Пищу Светлана Юрьевна вкушала весьма разнообразную, а из постов же признавала только один — пост ГАИ при въезде в Ярославль. Из духовных песнопений, кроме гимна России, не знала ни одного. И молитвослов, признаться, тоже держала в своих руках только один раз, тут же в храме. «Это что еще за „молитвы ослов“?!» — подозрительно косилась она на заглавие, — «За кого они нас тут всех держат?!» — и «богровела»...

Светлана Юрьевна, конечно, догадывалась, что священник в своей похвале несколько приукрасил ее моральные качества. Как опытный руководитель, она понимала, что без приписок не обходится ни одна общественная структура в этой загадочной стране. Но, в целом, речь священника ей понравилась. И она решила, засучив рукава, взяться за церковь...

Браться тут было за что! В храме не было отопления, проваливалась крыша и окончательно сгнило железо на всех пяти куполах. Светлану Юрьевну еще помнили и уважали руководители в районе, и она без особого труда могла бы договориться и насчет кровельного железа, и насчет отопления, и даже насчет крыши. Но Светлана Юрьевна взялась за церковь совсем с другого конца...

Светлана Юрьевна устроила ревизию в церковной лавке, пересчитала все свечи, поминальные записки и продаваемые книжки. Она вскрыла церковную копилку...

К великому сожалению, никаких недостач она не выявила, кроме полной финансовой недостачи в жизни молодого священника. Вообще непонятно было, как и на что он и его вечно больная матушка еще живут? Но эта проза не волновала бурную натуру Светланы Юрьевны. Светлана Юрьевна, потерпевшая фиаско в деле «о церковной копейке», решила компенсировать свой проигрыш борьбой за власть...

Собственно, борьбы никакой не было. Молодой священник жалобно пискнул и безропотно покорился всесильной Светлане Юрьевне, без благословения которой теперь не в колокол не звонили, ни службы не начинали и покойники не умирали...

По всем церковным вопросам шли теперь к Светлане Юрьевне. Она определяла, кого крестить, кого венчать, кого отпевать. Критерием оценки была степень лояльности местного населения все к той же Светлане Юрьевне. Если кто-то в прошлом имел неосторожность конфликтовать со всесильной руководительницей, он подпадал под ее конкордат. И жизнь в селе остановилась. Покойников не стало, а бабы испугались рожать. Молодые боялись поднять друг на друга глаза, чтобы, не приведи Бог, не возникло мысли о свадьбе и венчании. На очереди у неугомонной руководительницы была реформа церковного календаря, святцев и, собственно, богослужения. Светлану Юрьевну безумно раздражало обилие церковных праздников, святых и бесконечная продолжительность церковных служб. С будущего подотчетного года все это подлежало нещадной перестройке. И молодой священник «взревновал о Господе». Он взошел в кабинет Светланы Юрьевны, пышущей на кого-то в телефонную трубку дежурным гневом, как на костер исповедничества, и тихо сказал: «Светлана Юрьевна! Я поставлен правящим Архиереем настоятелем этого храма и Председателем Приходского Совета! Властью мне данною Владыкой я запрещаю Вам вмешиваться в дела церкви!» Все это священник сказал едва слышно и боялся поднять на пунцовую даму своих неуверенных глаз, но Светлана Юрьевна услышала его! Она, наливаясь пятнами, поднялась из-за стала, упершись своим выгоревшим взглядом в отрешенно бледное лико молодого пастыря. Они стояли друг супротив друга, разделяемые столом, как некогда, разделяемые Угрой, стояли друг против друга хан Ахмат и князь Василий III. И подобно Василию III, это такое же долгое по продолжительности стояние выиграл молодой священник. Хлопнув дверью, бежала из собственного кабинета, взорвавшаяся бранью, Светлана Юрьевна! Прямо как хан Ахмат с Угры. А молодой священник вернулся на свой приход победителем. И вздохнуло с облегчением село! Покойники снова стали помирать, а бабы рожать. Молодые наперебой подавали заявления в сельсовет и записывались, опережая друг друга, на венчание.

Но посрамленная Светлана Юрьевна не была бы самой собой, если бы не оставила за собой права поставить в этой истории последнюю красивую точку, как и подобает настоящей некрасовской женщине! Она вошла во время всенощной в храм, невозмутимо прошла мимо трех подслеповатых старушек и ошеломленного священника в Алтарь, отодвинув мизинцем пономаря, следователя по особо важным и крупным делам, полковника NN, и вынесла из Алтаря свой трехногий комод.

Светлана Юрьевна шла с комодом под мышкой легко, как с банной шайкой. И лицо у нее было светлое, радостное и величественно-отрешенное, как после бани.

— А когда помру, пусть меня отпоют в соседней церкви! — грозно завещала комодоносная женщина, громко хлопнув церковной дверью...

Опомнившись, священник осенил себя Крестным Знамением и продолжил службу...

А три молитвенные старушки так ничего и не заметили...

Казус
    Случай из жизни обывателя
    HOMO HOMINI SVINTUS ESTЬ
    «Человек человеку — друг, товарищ и брат».
    (Очень древняя латынь)

(читайте дальше)