Когда отношения не клеятся

...Мне с тобой — такой уверенной — трудно очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье — я прошу,
робея, — помоги мне в себя поверить, стань слабее.
(Р. Рождественский)

Почему мы так любим, так тянемся к бабушкам? Наверное, потому что они, даже больше чем наши родители, помнят нас детьми. Маленькими, чистыми, хрупкими детьми. Помнят и так и относятся к нам, как к детям. Оправдывая, прощая, видя только хорошее.

Наташа резала полоски из цветной бумаги и склеивала их в пеструю новогоднюю гирлянду. Она мазала клей тонким слоем и размышляла о том, что значит выражение «отношения не клеятся». Отчего не клеятся? И чем можно их склеить? Эти отношения?

Наташкин двухлетний сын Денис бегал рядом в трусах и не думал ни о чем, а просто радовался зеленой елочке и разноцветным украшениям. Счастливый!

Наташа клеила, смотрела на сына и хмурилась. Ей тоже хотелось быть маленькой. Озорной девочкой с косичками. Ей хотелось, чтобы её любили. Чтобы её баловали и гладили по головке. Но она уже выросла. Теперь никто не видит в ней ту прежнюю девочку, а видят взрослую тётю с морщинкой на лбу.

«Ну что ты, Дениска, разбегался?» — вошла на кухню Денискина прабабушка Антонина Сергеевна, бабушка мужа Наташи. Они жили вместе и именно с ней не клеились отношения у Наташи.
«Что это Вы тут ерундой занимаетесь?» — спросила бабушка в никуда, и, обойдя Наташу и Дениску, стала готовить себе чашку чая.

«Почему ерундой?» — пожала плечами Наташа и ещё больше нахмурилась.

«Понимаешь, — говорила Наташе её подруга в один их задушевный разговор. — Вы просто из совершенно разных поколений. Она родилась в ту эпоху, когда больше всего ценился труд. Люди работали сплоченно, вместе, был коллектив. Комсомол. Потому у неё такой сильный характер. Это женщины советской эпохи, причем ещё той — идеализированной, но не романтической, а очень трезвой. У неё мир окрашен в два цвета — черный и белый. Полутонов нет. Она во всем должна быть права. А ты... ты родилась в перестройку. Когда всё рушилось и все былые ценности вдруг стали неважны, и люди ... как бы сказать точнее... растерялись что ли... Стали не уверенны. Потеряли под ногами почву. Потому мы и в Церковь приходили — потому что все вокруг стремительно менялось, и мы искали какой-то опоры, истины. Потом, ты — художник. Ты ценишь оттенки, разные цвета, гаммы. И любая категоричность тебя возмущает... Вы просто очень разные, понимаешь?»

«Понимаю!» — думала Наташа, смотря на круглую спину Антонины Сергеевны. — «Мы — разные. Разные.... Но ведь можно просто уважать друг друга....».

Антонина Сергеевна налила горячего чая и ушла к себе, хлопнув дверью. Дениска побежал догонять её. Они дружили какой-то очень трогательной дружбой старика и младенца. Это близость двоих человек, стоящих на пороге жизни. Только один идет в одну сторону, а другой — в другую. И вот они остановились на пороге, и им словно необходимо рассказать друг другу, что ожидает вскоре каждого из них.

Наташа тоже хотела бы дружить с бабушкой, но у неё не получалось. Не клеилось, ухмыльнулась она. И дело было не только в том, что они — из разных поколений. А в том, что они обе женщины. Причем очень похожие женщины. Одна уже почти девяностолетняя, седая, но очень сильная женщина. Другая — вошедшая в тридцатилетний рубеж — ещё молодая, не очень уверенная, но тоже сильная и упрямая. Обе гордые. Обе обиженные друг на друга. И обе от этого внутренне страдающие.

Две женщины на одной кухне...

Наташа вздохнула, вспомнив притчу об Авве Макарии. Как он искал человека, который бы превзошёл бы его подвиг, и Бог указал ему на двух женщин — жен братьев, терпеливо сосуществующих друг с другом в одном доме.

Да, это подвиг — думала Наташа.

Гирлянда получилась длинная. Наташа отложила клей. Хватит.

Наташина бабушка Лидия Ивановна была совсем иной. По крайней мере, в памяти у Наташи, она осталась жить очень тихим, добрым человеком. Даже — бессловесным. А умерла она, когда Наташе было всего девять лет. Наташа помнила бабушку на даче. Та очень любила землю и на 6 сотках могла вырастить урожай, которого хватало всей семье на год. А ещё Наташа помнила, как порой напивался их дедушка, страдающий запоями. Бабушка что-то тихо ему скажет, а он разозлиться и станет на неё бросаться. Швырять всё, что ему попадется под руку. Однажды он забросил в бабушку утюг. А она молчала... Наутро дед становился тише травы, бабушка заваривала ему чай, также молча. Она любила его, кажется, всю свою жизнь. И он по-своему любил её. Как Наташе не хватает её бабушки!

Антонина Сергеевна тоже когда-то любила. Но узнав, что у мужа есть другая, она не смогла перенести измены и ушла с ребенком из дома. Навсегда. А уже под старость лет нянчила больного бывшего супруга, когда тот, уже слепой, всеми брошенный, пришел к ней с прощением. А ведь она также любила этого человека всю жизнь. И сейчас, спустя 60 лет, глядя на своего правнука, она шептала: «Как ты похож на своего прадеда... Один в один!»

В такие минуты Наташа жалела Антонину Сергеевну. Она забывала все их внутренние обиды и с сочувствием и пониманием женского сердца слушала бабушкину историю. Тогда ей хотелось понять, простить, все сгладить. Обнять.

Но через мгновенье бабушка поднимала глаза, и Наташа понимала, нет обнять нельзя. Эту сильную женщину нельзя жалеть. Жалость унижает гордого человека. И Наташа просто кивала. И разговор переходил на другую тему. Или вовсе прекращался.

«Будь, пожалуйста,послабее... Будь, пожалуйста» — вертелись тогда в голове у Наташи строки Рождественского.

Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я чудо запросто.
И тогда я вымахну —
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу тебя, сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное — в море брошусь,
густое, зловещее, и спасу тебя!..
Это будет
сердцем велено мне, сердцем
велено...

Но ведь ты же
сильнее меня,
сильней и уверенней!
Ты сама
готова спасти других от уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь, зла
не накопишь,
Не заплачешь
и не застонешь, если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной, если захочешь...
Мне с тобой — такой уверенной — трудно очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье — я прошу,
робея, — помоги мне в себя поверить, стань слабее.

«Стань слабее...» — эхом отзывaлось в голове. И приходила мысль — ведь если бы Наташа сама не была такой гордой, она бы запросто подошла и обняла бабушку. Гордый человек не умеет жалеть, потому что боится оказаться вдруг слабым.

«Мама, мама! — прибежал Дениска из бабушкиной комнаты. — Это тебе!» Он сжимал к руке конфету «Москвичка».

«Бабушка дала?» — удивилась Наташа.

«Ага!»

«Скажи ей — спасибо!»

Наташа улыбнулась. Повесила гирлянду на ёлку. Хорошо! И развернула конфетку.