Девяностый псалом

Шамиль, извиваясь змеёй, бесшумно подполз на безопасное расстояние к посту и залёг, наблюдая. Он знал, через несколько минут будет смена караула — они уже неделю наблюдали за русскими, готовясь к акции устрашения. Их отряд получил задание вырезать небольшой госпиталь федералов. «Пусть в России содрогнуться, увидев своих солдат — молодых ребят-срочников, перерезанных как баранов, пусть заверещат матери и отцы погибших, получив груз 200, пусть наконец-то правители этих русских свиней во главе с Ельциным поймут, с кем они имеют дело, поймут и устрашаться!», — говорил им араб — помощник их полевого командира. После успешно выполненного задания им было обещано щедрое вознаграждение и отдых в Турции...

Прошла смена. Шамиль ждал. Пусть пройдёт немного времени, пока у нового часового немного притупится внимание, пусть бодрствующая смена расслабится, сидя в караулке. Здесь очень удобное место, чтобы снять часового, — густой кустарник почти вплотную подходит к посту.

Он подполз чуть ближе. «Тоже мне, — усмехнулся Шамиль, — салабон, душара. Шибздик какой-то — на голову ниже меня, в плечах точно в два раза уже. Уши торчат из-под пилотки. Вот их-то я тебе и отрежу... жаль, не смогу заставить съесть их на моих глазах», — зло так и распирало Шамиля, рассматривающего молодого парнишку, при взгляде на которого казалось, что автомат — слишком тяжёлая для него ноша.

Часовой нес службу, как требовал того Устав караульной службы. Однако это не сильно заботило Шамиля. Пять лет назад он уже отслужил срочную в батальоне охраны в тогда ещё Советской Армии, а в тренировочном лагере он считался одним из лучших снимальщиков часовых, и был удостоен за это похвалы от самого начальника лагеря — инструктора из Саудовской Аравии...

Ну всё, пора! Шамиль пополз к часовому. Сейчас он его снимет по тихому, за ним пойдут бойцы — отважные волки свободной Ичкерии — вначале вырежут караул, а потом и госпиталь со всеми ранеными и медперсоналом. Вместе с ними был оператор, готовый снять результат резни на портативную цифровую камеру...

Вначале продвижение Шамиля к часовому шло быстро, но чем ближе он подползал к нему, тем больше руки и ноги тяжелели, всё тело словно наливалось свинцом, мысли в голове начинали путаться. «Что же это такое?» — удивился Шамиль, — «Неужто заболел? Не может быть! До выхода на операцию и до сих пор всё было в норме!».

Он решил остановиться и перевести дух. Часовой его не замечал. «У-у-у, собака, ходит тут по моей земле, дышит моим воздухом», — думал Шамиль, зло глядя на солдата. Часовой остановился к Шамилю в пол-оборота и глядел куда-то в даль на восток, его губы еле-еле двигались — он что-то шептал. «Ты пошепчи-пошепчи, недолго тебе осталось», — с трудом приподнимая голову, подумал боевик.

Шамиль, переведя дух, сделал попытку подползти ещё ближе, и прополз ещё метров пять. «Да что же это такое! Такое впечатление, что мне на спину взвалили два мешка с песком!» Его голова бессильно упала в траву. С большим трудом он повернул её и, скосив взгляд, посмотрел на часового.

Солдат стоял, сжимая в руках автомат, и всё также смотрел на восток. До Шамиля доносились обрывки фраз: «Живый в помощи Вышняго ... Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходяшия,... Падет от страны твоея тысяща, и тьма одесную тебе, к тебе же не приближится... Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему...».

«Колдун! — мелькнула в голове Шамиля догадка. «Не-е-ет, не то!» — ответил он сам себе. «Где-то я уже слышал что-то подобное... Ну, да, как же, как же», — память услужливо восстановила прошедшие события...

В Грозном был похищен русский священник. Он и его друзья, вдоволь наглумившись над ним, поскольку тот не соглашался плюнуть на Крест и принять Ислам, перерезали священнику горло двуручной пилой. Вот от него-то он и слышал что-то подобное. Память опять услужливо напомнила: «... Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего, и Духа Твоего Святаго не отыми от мене. Воздаждь ми радость спасения Твоего, и Духом Владычним утверди мя» ...

«Надо же! Один раз услышал и запомнил!» — усмехнулся Шамиль. Это его разозлило. Он, собрав всю волю и силы в один кулак, ещё на пару метров приблизился к часовому. Тот же, словно дразня, повернулся к нему спиной, напряженно вглядываясь куда-то в темноту — что-то там привлекло его внимание.

Шамиль достал нож...

Это был не простой нож. Это была реликвия — он передавался из поколения в поколение со времён войны с русскими на Кавказе в царские ещё времена. Когда Шамиль решил идти на войну, глава тейпа позвал его к себе и вручил этот нож, благословляя им резать неверных...

«... Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое...», — услышал Шамиль. Эти слова взбесили его. «Как может этот кяфир, этот недоносок уповать на Всевышнего?!! Это я — правоверный, это я веду священную войну!» Он хотел вскочить, но тело словно приросло к земле. «Да, что же это такое?!!» — в ужасе мысленно закричал боевик. Он посмотрел на часового. Тот стоял к нему спиной и не подозревал, что всего в паре метров от него находится боевик. Вдруг на мгновение Шамилю показалось, что за спиной солдата стоит огненный юноша с мечом. Он затряс головой и зажмурил глаза — видение исчезло.

«... Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих...».

«Нет! — закричал мысленно сам на себя Шамиль, — Я должен прирезать его как бешеную собаку. Я должен! Меня ждут бесстрашные волки свободной Ичкерии!» — и он начал вставать с земли для последнего броска к горлу часового. Движение давалось ему с огромным трудом, будто бы он поднимал штангу с рекордным весом. «О-о-о! — простонал про себя Шамиль, — как же всё медленно!!!» Тяжесть давила его к земле, ноги подкашивались, руки не слушались. «А-а-а», — заорал боевик, забыв о конспирации и осторожности, словно штангист, идущий на рекорд, и сделал шаг к часовому.

Солдат обернулся — справа в метре от себя он увидел перекошенное от злобы лицо боевика. Не раздумывая, нанёс ему удар в грудь прикладом автомата.

«Как?!! Меня?!! Салабон! Кяфир! В грудь?!!» — замельтешило в голове у Шамиля, отлетающего и падающего на спину.

— Стой, кто идёт!!! — закричал на всю округу часовой, передергивая затвор автомата. — Стой, стрелять буду!!!

Шамиль этого ничего не слышал. В его голове пульсировало только одно слово: «Убить!» Зверски рыча от натуги, он попытался встать и снова броситься на солдата.

Часовой нажал на спусковой крючок...

Очень скоро прибыло подкрепление и заняло оборону, но боевики, поняв, что рассекречены и внезапности нападения не будет, предпочли отойти...

Начальник караула подошёл к убитому.

— Наверно обкуренный был, — сделал предположение он. — Ишь как зеньки-то повылупил. — Потом наклонился, посмотрел на что-то и покачал головой: — Эх! А вот это жаль, хороший ножик-то был!

Видимо одна из пуль попала в реликвию тейпа, и та была безвозвратно утрачена...

«Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое» — закончил шептать молодой солдат...