Матушка

Ее маленькие печальные глаза пронизывающе насквозь смотрели на послушницу. Изборожденное мелкими многочисленными морщинками старческое лицо выдавало внутреннее спокойствие и умиротворение. Матушка Алексия медленно перебирала в руках четки, а глазами словно читала, как раскрытую книгу, душу послушницы Апполинарии.

«Нет, она так смотрит, словно мою внешнюю оболочку не замечает, что я сижу тут и волнуюсь! — думала Апполинария: — Ладно, пусть высматривает, что там у меня, может что подскажет!».

Послушница собралась с силами и мысленно стала вспоминать свои самые страшные грехи: «Вот матушка Алексия, если Вы действительно прозорливая, вот смотрите, какая я жучка нехорошая, читайте! Мне не жалко! Только помолитесь за меня грешную!» — продолжала думать с волнением послушница.

Тут монахиня покачала головой и сказала: «Ох, детка, все мы грешные! Молится нужно, много молиться! Как тебя зовут то?».

«Странно! — подумала Апполинария: — Я ведь уже раз пять говорила, как меня зовут! Или я сочиняю, что матушка Алексия прозорливая? А, может, она меня так смиряет?»

— Апполинария я, матушка!

— Молись за родных Апполинария, они нас за собой тянут, а если мы идет вперед к Богу, то мы их за собой ведем, — тихо и по-прежнему печально проговорила старая монахиня: — А я за тебя молиться стану, и родных мне своих имена напиши. Маму твою как зовут?

— Галиной, а куда записать Вам матушка?

— А вот сюда и запиши, — показала монахиня на потертый каноник: — Там в конце список имен. Ох, грешные мы все, грешные!

Матушка Алексия покачала головой и перекрестилась: — Да много Бог дает нам радости в покаянии! А ты кайся, кайся все время, да за маму молись, да игуменью слушайся! Для монаха это главное — послушание, покаяние и молитва! Что игумения скажет, все делай, не прекословя, а то горе будет, скорби, а ты терпи и слушайся!

Апполинария записала имена родных и хотела было закрыть канонник, но монахиня ее остановила:

— Не закрывай, детка, молиться будем! Найди акафист Богородице.

Послушница открыла нужную страницу, а монахиня, кряхтя, поднялась с кровати и опустилась на колени перед столиком с иконами:

— Вставай рядом, — сказала матушка: — И читай погромче, а то старая я уже, не все слышу!

Апполинария принялась за чтение акафиста. Радостно ей было молится рядом со старенькой и многоопытной монахиней. То и дело, посматривая на старушку, пела послушница икосы и читала на погласицу кондаки Пресвятой Богородице.

Вот уже третий икос пошел, а из глаз монахини тут ручьями побежали слезы и послушнице казалось, что не слушает слов акафиста старушка, а сама молиться, тихо что-то шепча губами.

Апполинария прислушалась и остолбенела от удивления, едва не потеряв дар речи. Чтение акафиста прекратилось и, послушница все смотрела на матушку и слушала слова ее молитвы, а та не замечала, что послушница молчит.

— Матушка моя Пресвятая Богородице, помилуй ты эту душу несчастную…, — все плакала монахиня.

«Ох, какая видно я грешная! — тоже заплакала послушница: — Прости меня Господи, не дай погибнуть!».

— Чего же ты остановилась, читай, читай, да погромче! — вдруг обратилась к ней матушка Алексия.

Когда акафист был прочитан, монахиня облегченно вздохнула и поднялась с коленок:

— Ну, а теперь иди, отдохни, — сказала она послушнице.

— Да я вовсе не устала, матушка, — ответила Апполинария.

— Так и мне отдохнуть нужно, иди, детка.

— Во сколько же мне прийти, матушка?

— После ужина приходи, будем вечернее правило вычитывать. Ох, ноги мои болят! Простудила в молодости, стояла на коленях на каменном полу в храме, в Троице-Сергиевой Лавре. Сколько нас там было тайных!

— Что значит тайных, матушка, расскажите?

— Расскажу, как придешь, чего не рассказать. Ну, все беги, да не забудь, что я тебе сказала! За маму молись!

С нежеланием идти, поднялась Апполинария с колен и вышла за дверь, но не ушла далеко, села у двери в коридоре на стул.

— Здесь посижу, как уходить то не хочется!

А за закрытой дверью снова послышалась молитва, произносимая тихим старческим голосом.