Такая служба

— Всенощная служба сегодня закончена. Спаси, Господи, за совместную молитву и усердие ко храму — произнес священник и развернулся к аналою, где уже выстроилась очередь прихожан, желающих исповедоваться.

Все остальные зашевелились, разворачиваясь к выходу. Я влился в попутный поток выходящих, направляясь к окошку свечной лавки, заказать на завтра поминальные записки и купить свечей. Маленькая такая хитрость, чтобы утром в воскресенье не стоять в очереди, проделываю это все накануне вечером в субботу. В дверях неожиданно возникает небольшая сутолока. Кто-то пытается двигаться «против течения». Наконец, в храм, перекрестясь, входит широкоплечий бородач. Огляделся и тут же, широко улыбаясь, направился ко мне:

— Сергей! Здравствуй! С Праздником!

Я вгляделся

— Михаил? Ты? — я обрадовано троекратно обнял его по православному обычаю — Давно освободился? Ты где сейчас? И как?

— Год и семь месяцев уже. Год пробыл на Валдае в монастыре — Михаил достал из-за пазухи небольшой фотоальбом — Вот, я в подряснике и скуфейке на колокольне.. Сейчас устроился на работу дворником в Митино. Живу с женой…

— А чего же не остался в монастыре?

— Да я уже и к постригу готовиться начал, а как наместник узнал, что у меня в миру осталась жена и дети, сказал: «Иди к ним. Помогай им спасаться. Там ты будешь нужнее». — Михаил перелистнул альбом — вот, я вместе с наместником… Вот, это я читаю «неусыпаемую Псалтирь»… Это опять я в стихаре прислуживаю…

Михаил увлеченно перелистывает фотоальбом, а я, глядя на его иссеченное шрамами лицо и живые глаза, вспоминаю, как познакомился года три назад с этим бывшим рецидивистом.

Есть в нашем городе «зона». Когда-то она была «образцово-показательной», куда на отсидку направляли элитный партийно-хозяйственный актив за крупные растраты и хищения. Времена поменялись, сменился и контингент. Теперь тут «мотают сроки» рецидивисты и убийцы. «Зона» приобрела все присущие подобным заведениям черты: «паханы», «шестерки», «опущенные», «мужики»… Но при всем этом, когда я упомянул про нее в разговоре с отсидевшим на другой «зоне» парнем, тот завистливо вздохнул: «Слышал про нее. Это не «зона», а курорт по сравнению с другими…»

Действительно, особенностей тут хватает. Взять хотя бы процедуру прохода в «зону» священника и людей, его сопровождающих, для проведения еженедельного богослужения. Все мои представления как это должно быть, рухнули после того, как прапорщица на КПП, увидев нашу «команду», улыбнулась, поздоровалась, пересчитала всех по пальцам и нажала на кнопку открывания замка. И все! Мы, держа в руках большие сумки с продуктами, собранными с поминального стола в нашем приходском храме, очутились уже на территории «зоны». Никто на сумки даже не взглянул, не то, что досмотрел… Хотя нет, была некоторая неловкость, когда прапорщица, как бы ненароком, спросила:

— А что это у вас в бутылочке?

Прямо поверх всего в сумке с облачением лежал небольшой пузырек с кагором. Кагор — обязательная составляющая Святых Даров, необходимая при совершении Литургии. Все это знают. Спиртное в «зону» проносить нельзя! Это тоже всем известно.

— А это масло освященное — нашлась наша спутница Лариса Назаровна, в то время как отец Петр смущенно заталкивал пузырек вглубь сумки.

— А-а-а, маслице… — тогда конечно-конечно — понимающе закивала головой конролерша. Весь ее вид говорил, что она прекрасно все поняла, и ее замечание относилось только к тому, чтобы посетители просто убрали кагор, а не несли его демонстративно по всей территории.

— Ну, что же вы так, батюшка? — попеняла уже на улице Лариса Назаровна.

— Сам не знаю, всегда прятал, а тут наверх выложил как специально — виновато ответил ей отец Петр.

Еще двое-трое внутренних ворот, щелкающих замками при нашем приближении, и мы оказались перед тюремным храмом.

Несколько молодых ребят в униформе сидели на низеньком железном заборчике. Двое из них, увидев священника, быстренько затушили сигареты и бросили аккуратно окурки в урну. Все встали и пошли навстречу поздороваться и взять благословение. Прихожан едва ли больше, чем нас, пришедших для проведения службы. Из храма выглядывает еще один мужчина средних лет, выходит, здоровается со всеми и протягивает мне руку:

— Михаил.

— Сергей.

— Ты петь будешь, или читать?

— И то и другое, если скажут.

— А я петь не умею, у меня голоса нет.

— Голос есть у всех, кроме немых. Иногда не бывает координации между голосом и слухом, но в большинстве случаев это исправляется занятиями.

— Кто же тут с нами заниматься будет?

— Бог даст — освободишься и займешься.

— Мне до этого еще четыре с половиной года.

Лариса Назаровна вместе с остальными нашими певчими пошла в храм зажигать лампады и ставить свечи, разбирать принесенные сумки. Мы с Михаилом продолжаем в легко завязавшемся разговоре коротать небольшую паузу, пока один из прихожан в сторонке шепчется о чем-то с отцом Петром.

— И много уже отсидел?

— Два с половиной. Подал прошение о помиловании, но это вряд-ли выгорит. Третья «ходка» ведь у меня.

— Что же тебе двух первых раз не хватило?

— По глупости все, да по пьянке… Когда второй раз освободился, решил остепениться. Женился, обвенчался даже, хотя в Бога-то и не верил тогда толком. Работа была нормальная. У меня на Таганской площади палатка цветочная была своя. Из-за чего-то поссорился с женой и хлопнул дверью красиво: «Все тебе оставляю»… Ушел и месяц не появлялся. Потом выпил — Михаил чиркнул мизинцем себе сбоку под ухом — и у меня мысль вылезла «А чего это я как дурак все бросил? Нужно поделить..» Подумал — и пошел… Дома никого не оказалось, но я дверь плечом высадил… сижу, делю — усмехнулся Михаил. А тут жена с милицией приходит… Она увидела, что дверь выломана и вызвала наряд… Вот так… «кража со взломом», «третья судимость» .. Вкатили мне «семерку» по полной программе… Ну, пора, вон батюшка уже идет — прервался он, увидев что священник закончил секретничать. — Давай я начну читать «третий час», а ты потом «шестой», а там дальше видно будет.

— Давай так — соглашаюсь я, проходя вслед за Михаилом в храм.

Храм представлял собой приспособленный обычный небольшой щитовой дом. Видно, что все тут сделано и отделано самими заключенным. По стенам много разноразмерных икон в разношерстных рамках-киотах. Некоторые их них изготовлены с удивительной фантазией и иногда из самых неожиданных материалов. Подумалось, что это иконы святых покровителей нынешних и бывших прихожан. Лариса Назаровна позже подтвердила мою догадку. Именно она начинала это дело в «зоне», и знает все, что связано с храмом.

— Давно вы это делаете — спросил я ее тогда.

— К ребятам-то хожу? Да, двенадцать лет — просто она ответила.

— Двенадцать лет!? Каждую субботу?

— Да, каждую. Ведь если меня не будет, то никого из вас на территорию даже не впустят. Ты не гляди, что я похожа на дурочку в платочке, как меня когда-то назвали, а начальник приказал пропускать всех только со мной. Хоть двадцать человек, но только со мной.

— Как же вы этого добились?

— Да, вот так… Сначала как головой об стенку… Несколько месяцев стояла около двери. Начальник утром идет на службу, я ему: «Здравствуйте»… Вечером он домой «До свидания»… Он мне: «Что, так и стояла целый день?» Я: «Да, так и стояла». Смеялись надо мной. Прогоняли. А я через дорогу перейду и снова стою.. В конце-концов начальник спросил, чего мне нужно. Я ответила, что хочу встречаться с заключенными, читать им Евангелие и Жития Святых… Он сначала посмеялся, а потом стал разрешать.. Сначала один час в неделю, потом два часа… Комнату выделял… Ребята приходили, просто сидели…, некоторые спали… Для них даже на один час в неделю вырваться из казармы, из того окружения уже было как глоток воздуха… Потом ребята сами предложили отремонтировать домик и сделать храм. Я и не верила, что все это удастся…

Этот разговор у нас состоялся много позже, а пока я разглядывал внутреннее убранство тюремного храма. Главная храмовая икона оказалась единственным писанным образом. Священномученик Владимир, один из первых новопрославленных святых. Художник имел явно смутное представление об иконописных канонах, но чувствуется, что работал он очень тщательно, со старанием передав внешнее сходство с фотографией, которая с кратким житием была закреплена под стеклом около двери. Фанерный иконостас украшен фанерной же резьбой. Пригляделся — выпиливали ручным лобзиком. Очень кропотливый труд. Пока я осматриваюсь и расставляю свечи, Михаил читает «третий час». Слышу, как он начинает «Славу и ныне» — это значит, что подошла моя очередь сменить его около аналоя. Встаю рядом и делаю пару глубоких вдохов, чтобы включить легкие перед работой. Что петь, что читать — это работа не только и не столько для голосовых связок, сколько для легких. Михаил отходит в сторону, отмечая мне пальцем в календаре тропарь, который сегодня положено читать. Я киваю, мол «Понял» и сменяю его.

В это же время в другом углу храма отец Петр неспешно проводит исповедь. Исповедающихся не много и батюшка обстоятельно беседует с каждым. Я прикидываю, что как раз до окончания исповеди успею прочесть «шестой час» и сразу начнется служба. Тут открывается дверь и входят еще три человека… Среди спокойно стоящих прихожан произошло какое-то движение. Лариса Назаровна встрепенулась, Михаил, окинув всех быстрым взглядом, направился к вошедшим и начал о чем-то шептаться… К ним присоединилась Лариса Назаровна. Наши певчие как-то напряглись. Явно что-то происходит… Я, продолжая читать псалом по памяти, вопросительно киваю на шепчущуюся группу. Один из певчих, выгадав паузу, коротко шепнул: «Опущенные пришли»... Понятно стало, почему все остальные прихожане отстранились от этих троих. Я хоть и пришел на тюремную службу в первый раз, но немного о здешних нравах наслышан. Как мне рассказали, в нашей «зоне» насильно не «опускают» и таковые приходят сюда либо с других «зон», либо опускаются сами. Они отделены от основного контингента во всем… Считается совершенно недопустимым, например, для «честного заключенного» пользоваться одной посудой с «опущенным»… Вот это да!… А ведь все в храме должны поочередно прикладываться к одному кресту, иконам…, Причастие преподается всем из одной Чаши с одной лжицы (специальной ложечки)… Вижу, что кое-кто из «честных» направился к выходу. Им заступает дорогу Лариса Назаровна, что-то строго им говорит. Священник поднимает голову и прислушивается к происходящему…, накрывает епитрахилью только что исповедовавшегося заключенного, читает ему отпуст и идет на амвон, делает мне знак остановить чтение…

— Отцы и братия — обращается он ко всем — каждый из нас, приходя в храм, чает получить отпущение грехов и через таинство покаяния спасение и вечную жизнь. Каждый из нас просит прощения и каждый его получает. Имеем ли мы в таком случае право, во-первых, сами не прощать и, во-вторых, лишать других возможности прощения свыше? Мы, смиренно просим себе спасения и тут же пытаемся в месте прощения устанавливать свои собственные правила? Устанавливать правила в месте, которое издревле считается местом убежища для всех самых гонимых и отверженных. Имеем ли мы такое право? Мы, кто сами несем наказания перед лицом закона и людей? Кто мы такие, чтобы судить, достоин или нет кто-либо причаститься вместе с нами Святых Таин из одной Чаши? Никто не мог бы и предположить, что первым в Рай вместе со Христом войдет разбойник…, не праведники, не апостолы, а злодей и отверженный человек. Значит, перед лицом искупительной Жертвы его раскаяние было более полным, и он опередил всех тех, кто в чужих и собственных глазах казался более благочестивым. Если считаете себя выше кого-либо из стоящих в этом храме, то все исповеди, принятые мной сегодня стоят очень не много и каждый ваш поцелуй Чаши после Причастия не будет ли подобен поцелую Иуды? Бог вам судья… — резко оборвал свою импровизированную проповедь отец Петр.

Не глядя по сторонам, он возвратился к аналою с крестом и Евангелием продолжать прерванную исповедь. Все заключенные встали на места… Лариса Назаровна отошла от двери и начала поправлять фитилек лампады. Я продолжаю читать… Ко мне подходит возбужденный Михаил, вытирает вспотевший лоб… Вновь пришедшие встают в очередь на исповедь. Михаил наклоняется к моему уху:

— Я уже подумал, что сейчас буза начнется… Читай ты и дальше после «шестого» «девятый час», я не могу, нужно успокоиться…

Я согласно кивнул головой… Тогда пришлось читать мне не только «девятый час», но и все молитвы перед Причастием и даже несколько псалмов из Псалтири помимо «часов»… Трое «новеньких» исповедовались раза в три дольше, чем все предыдущие…

Все это я вспоминал, разглядывая окладистую «монастырскую» бороду Михаила, перелистывающего фотоальбом. Нас замечает отец Петр и быстро подходит поздороваться:

— Миша, как ты? Я сейчас закончу и мы поговорим. Подождешь?

— Конечно, батюшка, — отвечает Михаил — для этого и приехал.

— Ну, вот и ладно, народу, видишь, не много через часок закончу.

Михаил провожает меня до ворот храма. Начинаем прощаться. Откуда-то сбоку к нам подходит уже примелькавшийся ранее мужичок

— Извините, что я к вам обращаюсь. Я только что освободился из тюрьмы. Не поможете мне на билет до Тулы?

Мне интересна реакция Михаила. Смотрю на него с легкой улыбкой, а он отвечает:

— Мужик, если ты забыл, то я тебе полчаса назад уже дал денег и на билет и на еду в дорогу… Шел бы ты по-доброму….

Попрошайка сконфуженно исчезает, а Михаил рассказывает:

— Я когда освободился, пришел за расчетом, и в бухгалтерии выдали по ведомости десять рублей семнадцать копеек… Представь… Денег только и хватило, чтобы жене позвонить… Она тут же приехала, забрала меня. На следующий же день потащила на рынок одевать… Тысячу долларов истратила… Я неделю отдохнул и в монастырь поехал.. Хотел монахом стать… Но не судьба, значит, мне монашествовать. Вот пусть теперь отец Петр укажет, как я должен служить ближним в миру. Он меня в тюрьме вел и вывел на волю, пусть и тут продолжает окормлять.

— Да, он проведет. Это его служба.