Отработанная порода

240 км от Москвы, 3 часа езды, Тульская область, г.Северо-Задонск, родина отца. По большому счету — родовое гнездо… тень гнезда. Прежде — казачий край, позже — центр Подмосковного угольного бассейна, ныне….

С родственниками договорились встретиться на стоянке около кладбища. Они отдыхают под Рязанью и ради визита отца решили приехать. Встретившись, как было условлено, идем проведать «своих». Несколько лет назад мы перенесли их останки с прежнего на новое место. Губернские власти дорогу начали прокладывать по старому кладбищу..., по костям буквально… Весь наш семейный клан при таком известии поднялся и, хотя все живут по разным местам, собрались и сделали, то, что должны были сделать… Тогда дедовский дом еще не был продан. Редкий случай собрал всех нас и старинных знакомых за одним столом. Местные мужики, с которыми я когда-то в детстве по ночам пек в костре картошку, рассказали, что похороны для них — чуть ли не основной источник заработка. Работы нет никакой просто «в принципе». Большинство шахт позакрывали, а других предприятий в округе нет. Счастливчики, имеющие работу, держатся за нее всеми возможными силами… Это же — зарплата… Почти сто долларов … шахтеру… На рытье могил они подрабатывают … «Хорошо, хоть часто люди мрут» — мрачно заметил, один из нанятых рабочих — «Вы у нас уже третьи клиенты на этой неделе»

— Расскажи, каков шахтерский хлеб — попросил я одного

— А чего рассказывать? — горько усмехнулся он — картинки в книжках видел, как несчастные дети вагонетки толкают? Вот и у нас так же… только по грудь в воде… Из забоя накладываешь породу или уголь в вагонетку и задницей выталкиваешь ее…

— А почему задницей?

— Потому, что развернуться лицом нельзя из-за тесноты. Через 15 минут после начала смены уже не чаешь, когда же она закончится. Лопата совковая «шахтерка» стирается до прозрачности за неделю…

— А нужна такая работа?

— А куда податься? Хорошо, что хоть такая есть.

С кладбища направляемся навестить родственников. Я еду вторым, поскольку не знаю дороги. Вдруг «пятачок» моего дяди резко сворачивает куда-то в кусты. Сидящая рядом тетушка поясняет: «Решили ехать через 37-ю». Нам нужно на «32-ю». В этих краях все поселки, выросшие около шахт, называются по их номерам. Проезжаем около 100 метров и попадаем в иной мир… Дорога сменяется на непрерывно чередующиеся колдобины и ямы. Вдоль обочины — невообразимые заборы, собранные «из-не-пойми-чего». Большая часть домов стоят накренившись и не падают только исключительно из-за любви к хозяевам. Редкие прохожие подолгу провожают нашу микроавтоколонну недоуменными взглядами. Первый раз останавливаемся, когда флагманский «пятачок» замирает посреди особенно примечательной лужи из-за опасности сползти в чей-то забор. После оценки ситуации машина почти сама выбирается из грязи и мы продолжаем свое перемещение на первой передаче по так называемой улице. «Пятачок» сворачивает в узенький переулок и раздается металлический лязг — напоролся на скрытую в траве железную «колбу» с вентилем газовой нитки. Обошлось, только сорвал с этого миниколодца крышку. Тут же на безлюдной улице из ниоткуда возникает аборигенка, которая грудью (даже двумя) закрывает мне возможность проследовать тем же путем и настоятельно рекомендует «выбирать пути объезда»… Еще десяток колдобин и бездонных луж и мы все собираемся напротив дома родителей моего отца. Дом сгорел год назад. Женщину, купившую дом, убил пьяный сожитель и совершил поджег, чтобы скрыть следы. Забор соседи разобрали на дрова. Проходим через развалины до боли знакомого дома и выходим в сад. Видно, что люди им пользуются. Трава скошена, яблоки и вишни собраны. В кустах запутался веревкой теленок… Молчаливые и мрачные выбираемся сквозь двухметровый бурьян назад к машинам. Бывшие соседи выглядывают из-за калиток. Наш приезд — событие не ординарное. Для них более привычны открытые и наглые рейды по дворам наркоманских стай. Уносят все, что может иметь хоть какую-то ценность. Старушки, боятся проявить свое присутствие за занавесками. Живут по инерции. Вся трудоспособная, но безработная родня ждет пенсию стариков, чтобы оплатить электричество и коммунальные услуги.. Больше ни на что денег не остается… Поэтому и не перезахоранивают они своих покойников со стройки… Возделывают огород. «Что вырастет — тем и питаемся» — хорошо, хоть земля — чернозем. Над всем поселком высится искусственный холм отработанной пустой породы, вынутой из шахты, — террикон. Кажется, что пепельно-серый горб стал ниже с моего последнего приезда. Время… Узнаю про своих детских товарищей. Одного убили в пьяной драке, другой — спился и умер сам, двое других сидят по тюрьмам. Приятная неожиданность — отец встречает своего друга детства, которого не видел 40 лет. Сосед выносит гармошку. Дядюшка пытается вывести наигрыш. Клавиши залипают и музыка зависает на всхлипе. Но и нескольких тактов достаточно, чтобы поднять переполох в этом «мертвом царстве». Странно звучат веселые звуки на фоне исполинского бурьяна и обугленных развалин… Неестественность происходящего чувствуют все… Торопливо прощаемся и рассаживаемся по машинам. Едем уже непосредственно «в город». Заезжаем сначала к Гале на работу.

— Нашу горбольницу преобразовали в отделение сестринского ухода, то есть в «дом престареллых» — говорит Галя, она — врач станции Скорой помощи.

Мы едем к ней домой, чтобы выгрузить из машины, привезенные из Москвы вещи.

— И как же теперь люди лечатся? — спрашиваю ее.

— А никак. Кто в Тулу едет, кто в Новомосковск, старики дома… Ой! Совсем забыла за разговором предупредить…

Но уже поздно… Машина резко вздыбливается, затем в багажнике тяжело падают подпрыгнувшие несколько банок с только что купленным медом… «Лежачий полицейский». Формально он обозначен знаком «20 спящих верблюдов», но перед таким бугром, чтобы не повредить машину, нужно останавливаться полностью. Высота его почти до фар. Впереди еще два таких же редута с глубочайшими бороздами в верхней части — следы дружеских встреч картеров «участников прежних заездов». Снижение скорости до 20 км/ч не спасает от экстремальности в преодолении препятствия.

— Бьются тут люди постоянно. У нас уже 5 человек погибло на этих буграх — говорит Галя — никому нет дела, да и кто ходить-то будет? Куда? Недавно сразу двое — молодые парень с девушкой на мотоцикле тут разбились насмерть ночью…

— Галя, у нас будет просьба. Отнеси пожалуйста 4 пустых банки в поселок. Мы мед купили, а банок не было. Пообещали, что кто-нибудь из наших занесет.

— Отнести-то я смогу, но у меня благоверный все их пропил. На рынке они стоят по 20 руб…

— Ладно, тогда мы попросим Олю, у нее банки должны быть.

Едем навестить мою двоюродную сестру Олю. Не был я тут лет 20, места знакомые с детства, но узнавать их не хочется… Въезд во двор двухэтажных шлакоблочных домов зарос лебедой и осотом выше крыши машины… словно некому и не к кому тут ездить… Поперек двора провис кусок провода, на котором ветер мотает какую-то тряпку. Тишина. Даже из черных окон никто не выглядывает. То ли людей совсем нет, то ли любопытства у людей, а ведь в кои-то веки заехали сразу две машины… Тетушка быстро проходит в подъезд с отваливающимся от дверного проема углом. Возвращается. Никого нет дома. Где искать Олю мы знаем и направляемся туда кавалькадой. По обочинам городских улиц копаются куры. На газоне пасется рахитичного вида пучеглазая коза. Перед зданием городской администрации продолжает стоять памятник «вождю пролетариата». Опять по-пластунски (уже знаем) преодолеваем три «лежака» подряд, но уже поздно, беглый осмотр во дворе выявил деформацию днища багажника у «пятерки»…

Новый «сюрприз» Олю сократили и она сейчас безработная. Тут же предлагаю ей взятые в дорогу на всякий случай пару тысяч рублей. Она тут же, не раздумывая, отказывается, говоря, что еще не так плохо. А куда хуже-то? Прежде она работала, отдавая ровно половину зарплаты на проезд до места работы, четверть уходила на квартплату… «Помоги тебе Господь!» — сцепив зубы, подумал я.

Пока человек жив, он продолжает верить в улучшение. Вместе с ним живет надежда…

На что?